Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1 - Валерий Гитин

Но есть одна деталь в биографии Александра, деталь, которая делает ее поистине уникальной: ну, кто из когда-либо живущих юношей мог бы похвастать тем, что его наставником был Аристотель?

А он мог. Не хвастая этим, правда, потому что тогда, в юношеском возрасте, он считал это обстоятельство чем-то само собой разумеющимся. Это потом, когда его спросят, почему он уважает своего учителя больше, чем отца, Александр ответит: «Потому что отец подарил мне жизнь бренную, а Аристотель — вечную».

Великий греческий философ Аристотель (июль 384 — октябрь 322 гг. до н.э.) с полным на то правом может называться фундатором всех известных человечеству наук, от минералогии до эстетики и теологии. Он написал 28 книг, среди которых: «Метафизика» и «Физика», «Поэтика» и «Метеорологика», «Политика» и «История животных», не говоря о «Первой аналитике» и т.д.

Аристотель первым ввел в философию термин «категория».

Ему принадлежит авторское право на такие понятия, как «эфир» (или «пятый элемент»), «tabula rasa» («чистая доска») и «формальная логика», как, впрочем, на множество других, если ознакомиться с исходными положениями едва ли не всех существующих наук.

Ему приписывается знаменитое высказывание: «Платон мне друг, но истину следует предпочесть».

Он пережил своего царственного ученика на два года, и эти два года были, пожалуй, самыми печальными, самыми трагическими из всех прожитых. После смерти Александра Великого афинское народное собрание развернуло массированную карательную кампанию, направленную против соратников покойного царя. В «черный список» попал и Аристотель. То, что речь идет о великом ученом, не только не было принято во внимание народными избранниками, но, боюсь, автоматически простимулировало вынесение ими такого приговора: «Смерть Аристотелю за оскорбление богов». Ну, как тут не помечтать о машине времени, которая перенесла бы меня и ручной пулемет на это их заседание…

А вот Аристотель, желая избавить афинян от очередного, после смерти Сократа, гнуснейшего преступления против человечества, счел за лучшее бежать на остров Эвбею, где вскоре умер.

КСТАТИ:

«Не было ни одного знаменитого полководца, который не черпал бы своего искусства из сокровищницы человеческого разума. В основе побед Александра Македонского мы всегда в конце концов находим Аристотеля».

Шарль де Голль

Да, если говорить только лишь об искусстве полководца, рассматривая это искусство как некую вещь в себе, никак не связывая эту вещь с ценностями человеческой цивилизации.

Восторженный хор историков вот уже которое столетие поет о том, как после смерти царя Филиппа двадцатилетний Александр воссел на македонский престол, которому угрожал буквально весь мир. Никто и никогда, пожалуй, не собирался захватывать Македонию, с ее гористой местностью, бедной почвой и населением, озабоченным одной лишь мыслью, где и кого бы ограбить. В этом плане Македония весьма напоминала некоего Неуловимого Джо из старого анекдота, который был неуловим не потому, что его не могли поймать, а потому, что он и даром никому не был нужен…

Иное дело — государства, которым царь Филипп успел нанести захватнические визиты. Вот у них действительно были достаточно веские причины освободиться от оккупации и нанести ответные визиты оккупанту. А больше, практически, никто…

Но историки поют о том, что Александру «угрожали одновременно греки и варвары», а потому у него не было иного выхода, кроме как ополчиться и на тех, и на других. Как, впрочем, и на третьих, четвертых и т.д.

КСТАТИ:

В ночь рождения Александра некий грек по имени Герострат, изнывая от желания хоть чем-нибудь прославить свое никому не интересное имя, не придумал ничего лучшего, чем поджечь в городе Эфесе храм, который по праву считался шедевром архитектуры того изысканного времени.

Может быть, это случайное совпадение, а может быть… все может быть в мире, где редко что происходит случайно.

Так или иначе, но Александр подвергает огню и мечу все балканские земли, придунайские и греческие. Он берет штурмом цветущие Фивы, не пожелавшие покориться его притязаниям. Город был разграблен и разрушен. Шесть тысяч горожан заплатило своими жизнями за сопротивление воле Александра Македонского, а тридцать тысяч были проданы в рабство.

Таким образом все северо-восточное Средиземноморье стало владением неукротимого Александра.

Но ему мало было одной лишь воинской славы, да и полученное воспитание давало о себе знать. Александр желал, чтобы его считали своего рода миссионером, распространителем эллинизма во всем обозреваемом мире. В целях пропаганды такого имиджа он пригласил к себе в гости греческого философа Диогена, человека известного во всем Древнем мире.

Философ решительно отказался от приглашения, и тогда Александр сам отправился навестить отшельника, живущего в бочке (вернее, в огромном глиняном сосуде) вблизи ворот Коринфа.

Александр и Диоген

Когда Александр в сопровождении свиты приблизился в обиталищу Диогена, тот лежал в своей бочке и задумчиво глядел на солнце. Он и бровью не повел, увидев перед собой грозного царя. Подождав некоторое время, тот вынужден был представиться:

— Я — Александр, великий царь.

— А я — собака Диоген, — последовал ответ.

— Что я мог бы для тебя сделать? — спросил Александр.

— Не заслоняй мне солнца!

— Хорошо, — проговорил царь, отходя в сторону. И добавил, обращаясь к своей свите: — Если бы я не был Александром, то хотел бы стать Диогеном!

…Легко сказать. Таких как Александр Македонский отыщется в Истории немало, чего не скажешь про Диогена…

АРГУМЕНТЫ:

«Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира — вот два блага, которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками. Диоген жил в бочке, однако же был счастливее всех царей земных».

Антон Чехов

Диоген (400—13.06.323 гг. до н.э.) — знаменитый греческий философ. Ученик и последователь Антисфена, основателя школы киников.

Это он ходил по городу днем с фонарем, отвечая на недоуменные вопросы: «Ищу человека, а не негодяя».

Это он однажды закричал, стоя посреди городской площади: «Эй, люди!», а когда сбежался к нему народ, замахнулся палкой и сказал: «Я звал людей, а не дерьмо!»

Это был великий, непревзойденный эпатажник, с которым лишь в какой-то мере мог бы посоперничать маркиз де Сад — через двадцать два века…

Однажды Диоген поблизости от большой дороги уложил в траву женщину и начал заниматься с ней любовью. Когда прохожие обрушили на него град обвинений в оскорблении общественной морали, философ ответил им:

— Почему, в таком случае, вы не возмущаетесь, наблюдая за сеятелем в поле?

Он откровенно издевался над тем, что большинство понимает под термином «общественная мораль». Собственно, какой еще реакции на это понятие можно было ожидать от самодостаточного человека, хорошо знающего о том, как эта «мораль» расправилась с Сократом, Фидием и другими великими личностями?

Однажды он рассуждал о важных предметах, но никто не слушал его, и тогда философ заверещал по-птичьему. Когда его окружила плотная толпа, Диоген пристыдил тех, кого можно привлечь только пустяками. Подобная исходная ситуация спровоцировала то, что Диоген, прервав свою речь, присел на землю и на глазах у почтеннейшей публики испражнился…

Мастурбируя на глазах у всех, он приговаривал: «Вот если бы и голод можно было унять, потирая живот!»

Увидев, как какой-то мальчик пил воду из горсти, Диоген выбросил из сумы свою чашку и сказал: «Мальчик превзошел меня простотой жизни».

Как-то он просил подаяния у… статуи, объяснив это так: «Я хочу приучить себя к отказам».

А когда его спросили, почему, по его мнению, люди охотно подают милостыню нищим, но отказываются подавать ее философам, Диоген ответил не задумываясь: «Да потому что они знают, что хромыми или слепыми они, может быть, и станут, а вот мудрецами — никогда!»

Жители Коринфа, узнав, что Филипп, царь Македонский, идет на них войной, начали спешно готовиться в обороне города. Диоген при этом старательно катал взад-вперед свою бочку, отвечая так на вопросы любопытных: «У всех сейчас запарка, так что и мне не годится бездельничать, а бочку я катаю потому, что ничего другого у меня нет».

Он очень скептически относился к спорту и спортивной славе. Однажды один из увенчанных славой чемпионов снисходительно посоветовал Диогену продемонстрировать свою закалку на Олимпийских играх, дабы она не пропадал даром, на что философ ответил: