Ритуальные услуги - Василий Казаринов

— А что, смерть у нас облагается налогами? — спросил Саня.

— Разумеется. Это ведь такой же товар, как и все прочие.

Я подумал о том, как бывает трудно объяснить убитым горем родственникам усопшего, отчего это в представляемых им сметах наших расходов на погребение внесен пункт "Налог с продаж". Тем более трудно растолковать им, что, наведавшись в наш офис, они попадают не в юдоль скорби, а в сугубо торговое предприятие, которое поставляет на рынок тот специфический товар, который называется "смерть". А впрочем, этот продукт в наших краях веки вечные относится к разряду самых ходовых товаров или, если угодно, продуктов первой необходимости, вроде хлеба, сала, водки и женских гигиенических прокладок.

Саня пару раз бросал короткие взгляды на часы, должно быть, торопился по своим огненным делам.

— Тут скоро пальба начнется, — поморщившись, пояснил он. — Фестиваль фейерверков, ты разве не знал? Я буду работать вон там, в районе прудов. Увидишь. Это будет классно. Знаешь, хороший салют, если разобраться, — это своего рода искусство, — он опять глянул на часы. — Ладно, Паша, я помчался, уже опаздываю. Как отстреляюсь, ты приходи туда, к прудам. Посидим, то да се... Придешь?

— Конечно. Будь спок.

— Смотри у меня... Не придешь — я отстрелю тебе задницу.

Он, по обыкновению, взялся за палец.

— Саня, если ты хоть раз щелкнешь своей звонкой фалангой, я в самом деле, как обещал, вырублю тебя.

Он с сожалением тряхнул рукой и погрузился в фургон, который, как мне показалось, удрученно выдохнул и покачнулся, приняв тяжесть его большого тела, а спустя час я сидел на лавке неподалеку от прудов, дожидаясь того момента, когда над водой вспухнут, рассыпаясь мелкими брызгами, букеты Саниных небесных цветов, а дождавшись, в самом деле согласился с бывшим сапером в том, что настоящий парковый фейерверк — это воистину высокое искусство, рядом с которым тривиальные салюты по праздникам выглядят, не более чем беспорядочная пальба пьяного канонира, в тупом остервенении расстреливающего давящее ему на плечи небо.

При взгляде на эту шипящую и свистящую, пышно взрывающуюся или мягко стелющуюся, брызжущую шампанскими залпами и вертящуюся на колесах вертушек вакханалию огня меня, наверное, хватил паралич немого восторга, потому я не сразу обратил внимание на массивный, явно утяжеленный броней, "линкольн" с тонированными стеклами, который тихо и скрытно, наподобие разведывательной субмарины, вплыл в узкое русло пешеходной аллеи, встал на прикол у поворота к прудам и так стоял, не обнаруживая в своих просторных темных недрах ни малейшего признака жизни, и лишь когда последняя россыпь огня потухла в черном небе, он, плавно тронувшись с места, покатил куда-то к центральным аллеям.

Глядя на то, как воспаленные язвы его пунцовых габаритов впитываются в темноту, я подумал, что у обитателя этой роскошной субмарины, скорее всего, тоже был пропуск на территорию, как и у нашего катафалка.

Нашел я ее на положенном месте, она сидела на подоконнике в знакомой мне позе — подтянув колени к груди и плотно обхватив их руками — и тускло глядела во двор, где ничего не происходило за исключением того, что какой-то в дымину пьяный молодой человек в мешковатых штанах и черной майке до колен, сидевший на железной ограде и с трудом удерживавший свое неустойчивое тело в вертикальном положении, начал клониться набок, пытаясь дотянуться рукой до стоящей на бордюре бутылки пива, и в этом жесте, видимо, преодолел некие предельные углы наклона — ткнувшись лбом в траву, он повалился на бок и затих, а она отозвалась короткой улыбкой на наше с Саней появление на кухне, начав вместе с ней распускаться, и, соскользнув с подоконника, смиренно опустила глаза в ответ на Санины слова, который, шумно вдохнув носом воздух, заметил, что чем-то удивительно вкусным пахнет в убогой хижине Харона.

Вынув изо рта сигарету, дымок которой глушил чуткость обоняния, я с Саней согласился: пахло восхитительно. Горячий запах, в котором смутно проступали ароматы грибов, жареного лука, расплавленного сыра и еще чего-то очень пикантного, тек из духовки, в которой млела большая кастрюля.

"Я сделала жюльен, — виновато улыбнувшись, пояснила она, и в глазах ее возникло выражение озабоченности. — Ты не любишь жюльен?"

— Да что ты! Конечно, люблю. Просто лет сто не ел ничего подобного.

Глаза ее прояснились, она принялась хлопотать, собирая на стол. Я остановил ее, поймал за локоть.

— Давай мы сделаем не так. — Я кивнул на Саню, он, облизываясь, косился на кастрюлю, в жерле которой клокотала ароматная масса, подернутая рыжеватой корочкой запекшегося сыра. — Это мой старый приятель. Он флорист. Разводит цветы. И пригласил нас в свою оранжерею. Давай мы так сделаем... Возьмем наш котел и поедем к нему?

Она пожала плечами, с оттенком сожаления оглядывая накрытый стол.

"Конечно. Как скажешь".

— Это недалеко, — пришел мне на помощь Саня, выглядывая во двор, где был припаркован его фургон. — Мы на машине. Мухой долетим.

Она вопросительно глянула на меня и немного растерянно — на Саню. Отвернувшись от окна, он нерешительно замер в полушаге, перебрасывая быстрые взгляды с меня на нее.

— Саня, если ты хочешь ей что-то сказать, говори, глядя в глаза. Она не слышит. Но понимает по губам.

Какое-то время он беспомощно моргал, потом приподнял тяжелым вздохом могучую грудь и тряхнул головой.

— Черт, извини. Я ведь не знал. Извини.

"Ничего", — улыбнулась она.

"Что она сказала?" — примерно такой смысл я прочел в его взгляде.

— Всё Нормально. Нет проблем. Поехали... — Я ободряюще пихнул его в бок. — Ничего. Я тоже не сразу выучился понимать язык цветов.

Оранжерея Сани располагалась на самом краю московской географии, накатывающей своими бетонными заборами, пустырями и свалками, временными строительными базами и ремонтными мастерскими, грудами металлолома и складскими ангарами на широкое русло мерно гудящей и парящей прохладным неоном светильников окружной. Поплутав по извилистым закоулкам пыльной промышленной зоны, мы причалили наконец к обнесенной серым бетонным забором узкой гавани, в тылу которой маячила башенка небольшого цементного заводика, а справа к ограде прижималось унылое промышленное строение, сложенное из бетонных блоков.

— Это и есть штаб-квартира знаменитой на весь мир компании "Sky Flower"? — с сомнением протянул я, оглядывая территорию. — Как все-таки удачно монтируется этот типично пасторальный пейзаж с воздушным названием фирмы... Не хватает здесь разве что пастушки с веночком в волосах и пастушка со свирелькой.

— Ты хочешь сказать, что работать с порохом, бертолетовой солью, селитрой, серой, сурьмой и прочими полезными для здоровья веществами было бы удобней где-нибудь в районе Арбата? — усмехнулся Саня, подталкивая меня к тяжелой стальной двери каменного бастиона, открыл ее и остановил мой порыв шагнуть за порог. — Постой... Копыто приподними.

— Что? — переспросил я. — Саня, ты все перепутал. Я всего лишь сумрачный Харон и к благородному племени кентавров отношения не имею. У меня еще не выросли копыта.

— Я говорю — ноги покажи.

— Ты боишься, что я занесу на подошвах инфекцию в твой стерильный офис?

— Вот именно. — Он подтолкнул меня в сторону дощатой щелястой пристройки справа от входа, напоминавшей маленький чулан, перегороженный узким верстаком. — Порядок, — заметил он, осмотрев мои подошвы. — Можешь считать это нашей маленькой профессиональной причудой или там приметой... Так или иначе, но ни один пиротехник не позволит проходить в рабочее помещение человеку, у которого подошвы подкованы гвоздиками. Мало ли что там на пол могло просыпаться... Береженого Бог бережет. И кстати, ты верстак-то не лапай. Я за ним изредка растираю соли меди, мышьяка и ртути — с ним лучше на свежем воздухе работать. И в респираторе.

— Ну нет, — мотнул я головой, когда Саня, закончив осмотр моих подошв, широким жестом предложил заходить. — В эту оранжерею я не пойду. Насколько я понимаю, она представляет собой нечто среднее между складом боеприпасов и ядохранилищем. Слушай, а может, лучше переберемся за забор, на цементный заводик — посидим в пыли, выпьем там, закусим, поболтаем... Все как-то безопасней будет.

Василек тем временим уже исчезла за дверью, пришлось двинуться следом за ней и, свернув в узком, пропитанном химическими запахами коридоре налево и найти ее стоящей в центре уютной и вполне жилой комнатки, единственным недостатком которой можно -было считать тяжелую, стальную решетку, смутно графящую на равновеликие квадраты заоконный сумрак. В остальном здесь было очень мило, чисто и опрятно: круглый стол под рыжим пластмассовым абажуром, слева по стене — обширная тахта с мягкими валиками, маленький телевизор на тумбочке и огромный, до потолка, стеллаж по правой стене, полки которого были заставлены цилиндрическими предметами, напоминающими гильзы охотничьих патронов.