Дочь палача - Оливер Пётч

С виноватыми лицами близнецы поплелись наверх. Анна Мария принялась собирать осколки и вытирать молоко. Между делом она еще раз рассказала Симону, что случилось.

— Я пришла домой. А он тут сидит на лавке, как каменный. Я спросила, что случилось, а он лишь сказал, что Магдалена пропала. Что дьявол ее похитил. Боже мой, дьявол…

Женщина небрежно выбросила осколки в угол и прижала к губам ладонь. Из глаз потекли слезы, и она села.

— Симон, скажи мне, что все это значит!

Симон долго смотрел на нее и ничего не отвечал. Мысли вихрем проносились в голове. Он хотел вскочить и действовать, но не знал, что делать. Где Магдалена? И где палач? Последовал за ней? Может, он знал, куда дьявол потащил Магдалену? И чего дьявол добивался этим?

— Я… я не могу сказать точно, — пробормотал он наконец. — Но думаю, что человек, на совести которого убитые дети, похитил Магдалену.

— О, господи! — Анна Мария закрыла лицо руками. — Но почему? Зачем? Что нужно ему от моей девочки?

— Полагаю, так он хочет надавить на твоего мужа. Хочет, чтобы мы прекратили его преследовать. Чтобы оставили в покое.

Жена палача взглянула на него с надеждой.

— И если вы сделаете, как он велит, то он отпустит Магдалену?

Симон с радостью кивнул бы, утешил ее и сказал бы, что Магдалена скоро вернется. Но не мог. Вместо этого он встал и направился к двери.

— Он освободит ее? — В голосе Анны Куизль слышалась отчаяние, она чуть ли не умоляла.

Симон не оборачивался.

— Не думаю. Этот человек болен и жесток. Он убьет Магдалену, если мы не найдем ее прежде.

Он спешно направился через сад обратно к городу и услышал, как за спиной заплакали близнецы. Они спрятались на лестнице и тайком подслушивали. Хоть дети и не могли пока ничего понять, но чувствовали, что случилось нечто ужасное.

Сначала Симон бродил по переулкам кожевенного квартала, потом пошел вдоль реки. Необходимо было упорядочить мысли, и вялое течение Леха ему помогало. Возможностей существовало всего две. Он либо отыщет укрытие, где дьявол держит Магдалену, либо выяснит, кто нанял дьявола. Если он найдет заказчика, тот, возможно, сумеет вернуть похищенную. При условии, если она еще жива…

Симон содрогнулся. При мысли, что его любимая, возможно, плывет где-то по реке с перерезанным горлом, он терял всякую способность думать. Нельзя допускать подобных мыслей. Тем более, что это не имело никакого смысла. Магдалена была козырем в руках дьявола, и он не скоро этот козырь выложит.

Симон понятия не имел, где дьявол мог спрятать Магдалену. Но он мог предположить, где скрывались дети, которые назвали бы ему заказчика. Где-то на строительной площадке. Вот только где?

Где, черт побери?

Симон решил еще раз навестить Шреефогля. Участок все-таки принадлежал его отцу. Быть может, Якоб знал о возможном укрытии, которого они, палач и лекарь, не смогли отыскать.

Через полчаса юноша снова оказался на рыночной площади. Прилавки заметно опустели, до полудня горожане уже купили все, что нужно. Торговки собирали оставшиеся овощи или занимались ноющими детьми, которым приходилось весь день стоять рядом. На земле посреди конского и воловьего навоза валялись жухлые листья салата и гнилая капуста. Люди торопились по домам. Завтра первое мая, и для многих праздник начался уже сегодня[3]. Тем более, что к майским праздникам нужно было подготовиться. В Шонгау, как и в большинстве баварских городов и деревень, завтра будут праздновать наступление лета. Нынешняя ночь принадлежала влюбленным. Симон закрыл глаза. Он и сам хотел провести праздник с Магдаленой. К горлу подступил комок. Чем больше Симон думал, тем сильнее в нем разрастался страх.

Внезапно он вспомнил, что сегодняшней ночью будет еще один, совершенно иной праздник. Как он мог забыть про него! Ночь с тридцатого апреля на первое мая — Вальпургиева ночь! Ведьмы танцевали в лесах и совокуплялись с дьяволом, и не так уж мало людей совершали защитные обряды, рисовали знаки на окнах и посыпа́ли соль под дверью, чтобы уберечься от зла. Была ли все-таки какая-то связь между ужасными событиями и Вальпургиевой ночью? Симон сомневался в этом, однако опасался, что кое-кто из горожан воспользуется подобным предлогом, чтобы расправиться с ведьмой в тюрьме. Времени оставалось все меньше.

Молодой лекарь прошел возле замка и вскоре оказался перед домом Шреефогля. На балконе стояла служанка и подозрительно поглядывала на Симона. О его шашнях с дочерью палача не болтал только ленивый. Он махнул ей, и она, не здороваясь, исчезла в доме, чтобы предупредить молодого господина.

Через некоторое время Якоб Шреефогль сам открыл дверь и пригласил войти.

— Симон, какая радость! Надеюсь, ваши подозрения на мой счет рассеялись. Есть какие-нибудь новости о моей Кларе?

Симон задумался, до какой степени можно довериться аристократу. Он, как и прежде, не знал пока, какую роль во всем этом играл Шреефогль, поэтому ограничился нескольким короткими фразами.

— Нам кажется, что солдаты убили детей, потому что те видели что-то такое, чего видеть им не полагалось. Но мы не знаем, что бы это такое могло быть.

Дворянин кивнул.

— Я тоже так предполагал. Но совет не желает верить в это. Мы как раз собирались сегодня утром. Господа желают поскорее уладить это дело! Ведьма и дьявол им сейчас больше по душе, тем более теперь, когда время поджимает. Ведь завтра приезжает княжеский управляющий.

Симон вздрогнул.

— Уже завтра? Тогда у нас даже меньше времени, чем я надеялся…

— Тем более, что бургомистр Земер отрицает, что солдаты беседовали с кем-либо у него в верхних комнатах.

Симон сухо рассмеялся.

— Ложь! Ведь Резль, служанка в трактире, все мне рассказала. И солдат верно описала. И они поднялись наверх!

— А если Резль ошиблась?

Симон покачал головой.

— Она была полностью уверена. Врет, скорее всего, бургомистр. — Он вздохнул. — Я вообще теперь не знаю, кому можно верить… Но я пришел по другому вопросу. У нас появились предположения насчет укрытия Софии и Клары.

Шреефогль подскочил к Симону и схватил его за плечи.

— Где? Говори, где? Я все сделаю, чтобы его разыскать!

— Мы полагаем, они могут прятаться где-то на строительной площадке.

Дворянин взглянул на него недоверчиво.

— На стройке?

Симон кивнул и принялся расхаживать по комнате из угла в угол.

— Мы обнаружили под ногтями убитых детей остатки глины. Глина, судя по всему, со стройки. Вполне возможно, что девочки что-то увидели из своего укрытия и теперь боятся высунуться. Хотя мы там уже все обыскали и ничего не нашли.

Он снова повернулся к Шреефоглю.

— У вас есть какие-то догадки, где могут прятаться дети? Ваш покойный отец ничего такого не рассказывал? Какая-нибудь нора? Или дыра под фундаментом? Стояли там прежде какие-нибудь строения, от которых мог сохраниться подвал? Священник рассказывал о древнем алтаре языческих времен…

Шреефогль опустился в кресло перед камином и надолго задумался. Наконец он покачал головой.

— Не припомню ничего такого. Участок принадлежал нашей семье с незапамятных времен. Полагаю, еще мои далекие предки пасли там коров и овец. Насколько я знаю, в прежние времена там уже стояла часовня или церковь. Ну да, и жертвенный камень, или что-то подобное. Но это было давным-давно. Мы не особенно интересовались участком, до тех пор пока я не решил поставить там новую печь.

Внезапно глаза его засверкали.

— Городские книги… Там что-то должно быть, какие-то пометки!

— Городские книги? — переспросил Симон.

— Ну да, любую сделку, покупку и даже подарок заносят в городскую книгу. Иоганн Лехнер, будучи секретарем, ревностно следит за порядком. Когда мой отец передал участок церкви, то официально составили дарственную. И, насколько я помню, к документу был приложен план участка, который тогда еще сохранился у моего отца.

У Симона пересохло во рту. Он почувствовал, что разгадка близка.

— И где они… эти городские книги?

Шреефогль пожал плечами.

— Ну, где же еще? Над городским амбаром, конечно. В кабинете возле зала советов. Там в шкафу Лехнер хранит все, что имеет хоть какое-то значение для города. Можете попросить у него разрешения туда заглянуть.

Симон кивнул и направился к двери. Там он снова обернулся.

— Вы мне очень помогли, благодарю.

Шреефогль улыбнулся.

— Не нужно меня благодарить. Верните мне мою Клару, это превыше всякой благодарности. — Советник стал подниматься по широкой лестнице. — А теперь прошу меня извинить. Жене все еще нездоровится, нужно ее проведать.

Внезапно он остановился и, казалось, над чем-то задумался.

— И еще кое-что…

Симон взглянул на него в ожидании.

— Да, — продолжал Шреефогль. — При жизни отец скопил много денег, очень много. Как вы знаете, мы поругались незадолго до его смерти. Я всегда считал, что после нашей ссоры он завещал все свое состояние церкви. Но я поговорил со священником…