Избранные произведения - Александр Хьелланн

В доме ее отца сходилось пестрое, разнообразное общество — и дюжие моряки и всякого рода национальные гении. Но все были истинными сторонниками всего норвежского. Появились первые сторонники ланнсмола[43] — упорные и восторженные люди, которые носили одежду из домотканого сукна. И на их костюмах были пришиты роговые пуговицы — норвежские роговые пуговицы.

Многословие не считалось в то время добродетелью. Собравшиеся предпочитали говорить кратко, но в их веских, хотя и затрудненных изречениях, таились глубины народной мудрости.

В восторженных сердцах этих людей пылала истинная любовь к отечеству, свободе и народу — пылала любовь, к которой, как к каждой любви, примешивалось некое полуосознанное сомнение.

В своей борьбе эти люди были ожесточены и непримиримы, хотя они и не были уверены, что стоят на совершенно правильном пути. Тем не менее они до конца были преданы своей борьбе, так как им что-то подсказывало, что надо крепко держаться своего дела.

Среди таких людей выросла Венке Кнорр, и она была до некоторой степени их валькирией и вообще много значила для них. Ее семья принадлежала к старинному роду в Бергене. Этот род из поколения в поколение передавал любовь к родине и чувство национального достоинства, того высокого достоинства, которое обычно крепнет в борьбе там, где была одержана победа над иноземной кровью.

Венке Кнорр была полна национального воодушевления. Более того, во имя свободы и народа она готова была пойти на любую жертву. Будучи девушкой, она ходила в платьях из домотканой материи и умела говорить на ланнсмоле. И постоянно огорчалась тем, что от нее не требовалось чего-нибудь большего.

И вот в один чудесный день она обручилась с новоиспеченным профессором Левдалом, происходившим из старой датской чиновничьей фамилии, крайне сухой и закостеневшей. О нем мало что было известно. Знали только, что он отлично закончил университет. И был видным кавалером на танцевальных вечерах в столице.

Это неожиданное обручение доставило бергенцам немалое разочарование. В этом событии многие увидели как бы даже поражение самого народа. А более горячие сердца склонны были считать это обручение бедствием для всей страны.

Да, сейчас каждый из неженатых борцов за ланнсмол и ревнителей свободы охотно женился бы на ней либо уступил бы ее любому из своих товарищей, только бы не видеть свою божественную валькирию рядом с этим лощеным шарлатаном Левдалом.

К свадебному дню бергенцы сочинили двадцать одну песню, обращенную к невесте, причем в шести из этих песен явно сквозила эта вышеуказанная печаль и даже отчаяние.

Однако были некоторые основательные причины, повлекшие за собой этот брак. Венке Кнорр проживала в тот год в Кристиании, в аристократическом предместье, где в ту пору находился шведский королевский двор. Среди красивых и элегантных людей она увидела еще более красивого соотечественника Левдала. Он долгое время пробыл за границей, и Венке показалось, что в нем чудесно соединилось то, что она так любила, — европейский лоск в сочетании с истинным духом Норвегии. Именно поэтому Венке согласилась стать женой Левдала.

Фру Венке не потребовалось много времени для того, чтобы увидеть свою ошибку.

Венке осталась точно такой же, как была прежде, — истинной норвежкой, неустрашимой в своем свободомыслии, тем не менее ее друзья уже не питали к ней прежнего непоколебимого доверия. Но ей стало совсем не по себе, когда она переехала в маленький старомодный город и там оказалась совсем одна среди друзей своего мужа.

По временам ее угнетало мрачное настроение, и тогда она чувствовала, что теперь ничего хорошего ей не следует ожидать от жизни. Такое настроение приходило к ней в особенности в те дни, когда перед ней снова оживали идеи ее юности.

Абрахам, слушая чтение матери, сначала дурачился — строил Мариусу гримасы, но вскоре помрачнел, вспомнив о своей несчастной любви.

Маленький Мариус, напротив того, внимательно слушал чтение. Его заинтересовали герои саг — эти воинственные люди, которые рассыпали сокрушительные удары направо и налево и буквально не расставались с мечом. Да, их тревожное существование напоминало Мариусу его собственную жизнь среди постоянно нападающих скунсов.

Неожиданно Абрахам сказал:

— Отец идет!

Фру Венке прервала чтение, но прежде чем закрыть книгу, она про себя дочитала абзац до конца.

Профессор Левдал вошел в комнату. Он был без пиджака, с засученными рукавами, с полотенцем в руках.

— Добрый вечер, мальчики, — сказал он. — Что ты им читала, Венке?

Улыбаясь отцу, Абрахам ответил:

— Мама читала нам Снорри.

— Фу, я так и думал! — воскликнул Карстен Левдал. — Тоже нашла что читать цивилизованным молодым людям.

— Я читала им о героических подвигах наших предков!

— Ай, какие это герои! Убийцы, разбойники, поджигатели — вот кто наши предки! Нет уж, лучше я послушал бы о Гекторе, метающем тяжелое копье, или же о быстроногом Ахиллесе. Не так ли, ребята?

— Конечно, отец! — воскликнул Абрахам. И маленький Мариус сейчас же согласился со своим другом.

Фру Венке с сердцем поставила книгу на полку и хмуро сказала:

— На это мне нет охоты вам отвечать.

Прохаживаясь по маленькому коридору между своим кабинетом и комнатой Абрахама, профессор весело шутил и смеялся.

Уходя, фру Венке сказала сыну:

— Ты потом зайди ко мне, Абрахам.

И, прощаясь с Мариусом, просила передать привет его матери.

Вскоре Мариус ушел домой. И тогда профессор сказал сыну:

— Неплохой мальчуган этот маленький Готтвалл. Но все же меня удивляет твоя дружба с ним. Вы так неразлучны…

— Да, это мой лучший друг, — ответил Абрахам не совсем уверенным тоном.

— Лучший друг! — иронически засмеялся отец. — Да, конечно, в мальчишеском возрасте возникают такие союзы «на всю жизнь». Когда-то и я не избежал этого! Но, к счастью, от такого содружества обычно ничего не остается. Я говорю: к счастью, ибо такая скороспелая дружба, если бы она действительно продолжалась до самой смерти, внесла бы неловкость в жизнь тех людей, которым предстоит многого достичь в жизни.

У Абрахама был такой вид, словно он не понимает отца, и тот продолжал:

— Видишь ли, мой друг, вы, школьники, почти равны между собой, но по окончании школы у каждого из вас начинается своя жизнь — далеко не равная, не одинаковая. Один, представь себе, поднимается вверх по общественной лестнице, а другой, напротив того, опускается вниз, либо остается там, где был прежде. Сам сообрази — возможно ли продолжать мальчишескую дружбу при таких условиях? Нет, жизнь разумно устроена: такие мальчишеские союзы «на веки вечные» недолго тянутся.

— Но ведь Мариус будет учиться, отец! — поспешно сказал Абрахам.

— Да, конечно, он будет учиться и, быть может, несколько выдвинется в жизни. Но не в этом дело. Говоря о дружбе, я не имел в виду именно Мариуса. Но если хочешь знать мое мнение о нем, то я повторю: он славный мальчик, и ты вполне можешь с ним общаться. Однако в его общественном положении есть нечто такое, что… Впрочем, ты вряд ли поймешь то, что я собирался тебе сказать. Короче говоря, тебе пока не следует ни о чем беспокоиться. Вместе с тем я должен тебя предостеречь от так называемой сентиментальной дружбы «на всю жизнь». Поверь, мой друг, сентиментальность не к лицу нам, мужчинам.

Абрахаму всегда льстило, когда отец беседовал с ним не как с сыном, а как со своим молодым приятелем. И особенно Абрахаму нравилось, когда отец причислял его к категории мужчин.

Какой-то неясный намек на то, что с Мариусом не все обстоит благополучно, пробудил любопытство Абрахама. Но об этом он не стал расспрашивать отца, так как по его лицу понял, что тут не следует задавать лишних вопросов.

Между тем Карстен Левдал переоделся, достал чистый носовой платок и, напевая, вышел из дома. Он собирался побывать в клубе до ужина. Это посещение клуба было уже заранее намечено. И профессор не любил нарушать своих привычек. Он вел размеренную жизнь. Во всех делах и даже во взглядах он был точен, корректен и безукоризнен.

Левдал был ненамного старше своей жены, однако разница в годах казалась значительно большей. Он даже в крайней юности стремился держаться с тем положительным достоинством, которое приходит к людям с годами. Ему нравилось все старое, надежное, то, что имело прочные корни. Она, напротив того, обычно восхищалась всем новым, всем тем, что подавало надежду или же быстро росло. Именно это явилось главной причиной того, что они разошлись во всех своих взглядах.

Когда кто-нибудь спрашивал Левдала, почему он все же покинул столицу и даже отказался там от должности профессора — столь почетной для его возраста, почему он похоронил себя в глуши, в этом далеком от науки маленьком городе, — Карстен охотно рассказывал историю из первых лет своей супружеской жизни.