Купель дьявола - Виктория Платова

— Что это?

— Не знаю. “Это” началось не так давно. Несколько недель тому назад. Когда я вернулся из Петербурга.

Я уже знала, что именно хочет сказать Херри-бой: все началось именно тогда, когда он вернулся на остров и проявил фотографии. И смутно уловил в состыкованных краях какую-то странную закономерность. И интуитивно решил, что где-то существует какая-то дверь — или нечто похожее на дверь, — которая выпустит наружу… Иначе к чему все эти разговоры о ключе?

Да, приходится признать, что безумие заразительно.

Херри надолго замолчал, он предоставил право трактовки событий мне самой.

— Здесь что, сейсмически активная зона? — я решила не сдаваться.

— Нет. Это же Голландия, Катрин. Голландии угрожает только вода, но с этим научились справляться.

С этим научились, а со всем другим?.. С одинокими безумцами, подобными тебе, которые норовят заставить человечество смотреть на мир их глазами.

— А как вы сами думаете, Херри? Вас это не пугает?

— Пугает.

— Я бы на вашем месте бежала бы отсюда куда глаза глядят.

— Но вы здесь, Катрин. И не на моем месте, а на своем…

— Думаю, что я здесь долго не задержусь. Сыта по горло вашими апокалиптическими штучками.

— Неужели вы не хотите узнать? Неужели вы не хотите пройти весь путь до конца? Вы ведь уже ступили на него, Катрин…

— Предпочитаю наблюдать за событиями с материка. И прочитать о конце света в газетах, Херри.

— Вы осторожная.

— Да.

— Почему вы не хотите мне помочь? Я уверен, что если бы вы захотели…

— Я и так сделала для вас все, что могла. И слово “Возьми!” тоже нашла я, не забывайте. Вам остается только внимательно оглядеться по сторонам, Херри. Удовлетворить свой исследовательский зуд.

— Нет, я сказал не правильно. Вы не осторожная. Вы боитесь.

Если я чего-то и боялась, то только Херри с кочергой в тонких интеллигентных пальцах.

— Боюсь? Чего?

— Что все это окажется правдой. Вы не хотите признаться себе, что поверили в существование Зверя, что вы с самого начала знали о предназначении картин. Что смерть до сих пор преследует тех, кто с ними соприкасается.

— Но мы-то с вами живы, Херри.

— Мы живы, потому что не случайны. Мы призваны. Мы расчистили дорогу и теперь должны соединить картины. Без нас этого не произойдет. Без вас, Катрин. Поэтому-то вы и приехали на остров.

Черт возьми, он не просто безумец, он еще и маньяк! Что значит — “расчистили дорогу”? Раскидали трупы по сторонам, что ли?! Когда-то картина шепнула на ухо Херри-бою — “ты должен остаться”. И он остался. Интересно, что еще она шепнула ему на ухо? “Абсолютный эффект, и никаких следов”?

Я поднялась.

Как можно больше естественности, Катерина Мстиславовна, не нужно показывать ему, что ты чего-то боишься.

— Куда вы, Катрин?

— Пойду пройдусь, — как можно беспечнее сказала я. — Подышу воздухом, подумаю над вашими словами. Они заслуживают того, чтобы над ними подумали.

— Подождите, — он даже не сделал попытки задержать меня, и я усмотрела в этом хороший знак. — Подумайте еще и о том, что Лукас не случайно выбрал вас: и сейчас, и тогда.

Нет, это просто невыносимо!

— Слушайте. Я, конечно, атеистка, но то, чего пытаетесь добиться вы, — и от меня, и от себя… Это настоящий сатанизм. Вы будете гореть в аду, Херри.

Очень ценное замечание, особенно если учесть близость Страшного суда под толстым защитным стеклом. Стараясь сохранять спокойствие и держать спину ровно, я направилась к вешалке. Херри двинулся за мной. Кочергу он так и не оставил.

— Не спутайте куртки, Катрин. Вы уже ошиблись. Один раз, — сказал Херри.

Черт, ну конечно, он с самого начала знал, что я напялила его куртку. В этом не было ничего предосудительного и ничего опасного, если бы я не вылезла с вопросом о его поездке в Россию. Зачем только я спросила его об этом, если уже предвидела ответ? Я дала ему понять, что знаю о его бессмысленной лжи. И не считаю ее такой уж бессмысленной.

Херри смотрел на меня проникновенным прозрачным взглядом. Он был достойным противником.

— Хорошо, — сказала я. — Я надела вашу куртку. Я видела ваши документы.

— Я знаю, что вы не в меру любопытны. Вы можете взять то, что вам не принадлежит.

— К сожалению. Испорчена советской властью. Но и вы тоже не ангел, Херри. Вы же были в Питере в феврале. Должно быть, расчищали дорогу, как вы выразились. Иначе откуда бы вы узнали об Эссене?

— Эссен — это ваша большая проблема, Катрин. И человек, живущий в нем. Стоит только ему заговорить… И сразу же вскроется, что вы присвоили картину. Как вам это удалось, Катрин? — Херри-бой с любопытством посмотрел на меня.

До этого мы не клали руку на Библию, мы не говорили ни “да” ни “нет”, как в старой детской игре, мы оставляли без внимания все прямые обвинения и все косвенные улики, мы виртуозно пользовались правом молчания. И пока мы пользовались этим правом — мы оставались союзниками. А значит, не знали друг о друге ничего. Роскошь все знать могут позволить себе только враги.

— Так как вам удалось это сделать, Катрин? — снова напомнил о себе Херри-бой.

— Вы должны знать об этом, Херри. Если уж знаете об Эссене…

Он должен был знать, но не знал, я видела это по напряженному лицу. Значит, это не Снегирь, не charming friend Bullfinch, как изысканно выразился Херри-бой. Зря я грешила на преданного Лавруху. Этот простодушный хам обязательно сказал бы “б”, если уж из его пасти вылетело “а”. Но ведь только он знал обо всех деталях операции “Рыжая в мантии”. Он и я. Но если бы это был Лавруха, который под пьяную сурдинку выложил все о картине, — то почему он ничего не сказал о том, как изящно я обработала Иосифа Семеновича Гольтмана? Как блистательно обвела его вокруг пальца, использовав внешнее сходство с моделью Лукаса Устрицы. Этот финт был гораздо красивее, чем банальная кража картины у мертвого Быкадорова. А Снегирь обожал красивую игру. Он просто не смог бы промолчать… Нет, это не Снегирь. Значит, у Херри-боя были свои источники информации, о которых я даже не подозреваю. И эти источники могли быть задействованы в чем угодно. Да и сам Херри засветился на даче у Титова. Теперь его появление в кабинете вовсе не казалось мне таким безобидным. Выражение “расчистить дорогу” при-надлежало Херри-бою и несло в себе множество смыслов. Даже самых мрачных.

— И все же я хочу услышать это от первого лица.

Теперь Херри-бой откровенно блефовал. Он ничего не знал о подробностях моих похождений в Павловске. Это не Снегирь… Похоже, я соскучилась по Лаврухе, хотя рассталась с ним только вчера. Неужели только вчера? А ощущение, что я торчу здесь, по крайней мере, с тысяча четыреста девяносто девятого года…

— Как-нибудь в другой раз, Херри.

— Хорошо, — легко согласился он. — Давайте, я помогу вам.

Очень мило: после всего того, что мы сказали друг другу, он все еще в состоянии проявлять галантность. За такое терпение следует поощрять. Награждать вымпелами и почетными грамотами.

— Ну, как я выгляжу? — с легким кокетством спросила я.

— Чем больше я смотрю на вас, тем меньше вы кажетесь мне похожей на возлюбленную Лукаса ван Остреа.

Эта безыскусная фраза почему-то задела меня. В устах Херри-боя это прозвучало скорее осуждающе: я использую вас, Катрин, но это вовсе не значит, что вы достойны той миссии, которую я на вас возлагаю.

— Не так невинна, вы хотите сказать? Но столько лет прошло… Пора бы и потерять невинность, как вы считаете?

— Будьте осторожны в выражениях, Катрин.

— О, мой плохой русский, — подражая интонациям Херри, сказала я. — Я имела в виду совсем другое. Возможно, не очень чиста на руку. Но я не убийца.

Уже потом, пытаясь хоть как-то проанализировать свое недолгое пребывание на острове, я так и не могла объяснить себе, почему у меня вырвалась эта дурацкая фраза об убийце. Уж слишком мне не нравились фотографии, которые с таким вожделением нащелкал Херри-бой. Уж слишком мне не нравились вздохи в глубине острова. Уж слишком мне не нравилось то воздействие, которое оказывает на меня картина. Уж слишком мне не нравился Херри-бой с его голосами, миссией и поисками ключа. Сумасшедший Херри-бой. Убийца Херри-бой был бы куда предпочтительнее. Убийца был понятнее. С убийцей всегда проще договориться, во всяком случае, он вменяем. А насчет Херри у меня большие сомнения. Такие же большие, как и насчет гибели Лехи Быкадорова.

Но и это не было главным.

Никто даже не постарался понять, почему во цвете лет, после тесного общения со старинной картиной, отошли в мир иной два взрослых мужика Плюс старик Аркадий Аркадьевич. Агнесса, самое заинтересованное лицо во всей этой истории, напрямую обвиняла меня. Но я-то знала, что моей вины в этом нет.

Но если поверить во все эти чертовы снимки, в мое фатальное сходство с рыжей Девой Марией, в три перевернутые девятки, в остаток рукописи Юста Левена, в ненависть Хендрика Артенсена, — тогда все можно объяснить. Цепочку случайностей, приведшей меня в Мертвый город Остреа, иначе, чем мистической, не назовешь.