Битва за страну: после Путина - Михаил Логинов

— Пойду, — повторил Степанов.

— Тогда наливай.

Едва войдя в кабинет, Степанов позвонил заму Аверьянову и попросил сообразить на кухне полезную закуску: квашеной капусты, огурчиков да пельмешек. Закусывал сам, заставлял Столбова с непреклонностью суровой воспиталки из детсада.

Во второй коньячной бутылке уже проблескивало донышко. Разговор крутился, как заевшая пластинка.

Степанов держал хмельной удар крепко. Не то, чтобы умел пить, но его недаром звали «Дукалисом» — крепкая, массивная фигура. Разве что чуть тормозил. Или нарочно прикидывался человеком финского происхождения.

— Ты вот что мне скажи, — в очередной раз проговорил Столбов. — Ты объясни мне, что такое произошло? Почему меня все предали? Почему я один остался, а?

— Попробую, — ответил Степанов. — Только помните, Михаил Викторович, я вас предупреждал — буду чухню нести…

— Неси, — махнул рукой Столбов. — А то этот, звездун, весь вечер проговорил, как мне надо грозным царем стать. Так и не решил, стать или нет. Вот стану: будет он у меня генерал-опричником, а ты — шутом. Или наоборот.

— Ну, раз шутом, чего стесняться. Правду скажу. Михаил Викторович, никто вас не предал.

— Чего?!

— Не предал, а дал слабину. Мы же все люди слабые. Только каждый по-разному. Это как в ментовке: кто взятки берет, кто «палки» рубит, коллег подставляет и лезет по чужим плечам к звездам. А кто просто пьет на рабочем посту.

— Погодь стрелки переводить. Вот ты, к примеру, взятки брал?

— Не предлагали, — просто ответил Степанов. — Ни тогда, ни сейчас. Ну, бывало, других покрывал, не сдашь же своего. Правда, предупреждал: совсем будет беспредел — сдам. И сдавал. Но, по правде, Михаил Викторович, если бы мне сделали предложение, какое Ивану Тимофеевичу или Максиму — не знаю. Ну, в смысле, не именно такое предложили, что-то другое, что для меня ценно. Может, устоял бы, может, и нет.

— Э, по уму — хорошо. По совести — нет, — мотнул головой Столбов. — Предательство, Кирюха, оно и есть предательство. Всегда и везде. Хоть ты и знал, что красть нельзя — украл. Хоть ты друга под пули подвел. Хоть в простреленную душу плюнул, как Танька…

— Михаил Викторович, а можно и я по совести скажу? — Голос Степанова стал жестким, так что Столбов прервался. Махнул рукой — валяй.

— Вы про предательство говорите. А сами уже третьи сутки пьете. Не удивляйтесь, второй час ночи пошел. Люди по-своему дали слабину, вы — по-своему. Будете дальше пить — сами станете предателем.

— Это как? — Столбов даже поставил стакан.

— А вот так. Всех пропьете, кто вам доверился. Всех, кто поверил в вашу «Веру». До вас боялись, теперь поверили, как вы поверили Путину когда-то.

— Я что, ворую?

— Вы не воруете, вы пьете. А есть такие дела, которые, кроме вас, никто в России не может сделать. Вот Вадим Сергеевич мне сказал…

— Не говори про него! — чуть не рыкнул Столбов.

— Раз пить позвали — значит надо слушать, — неожиданно строго ответил Степанов. — Он сказал: в этом деле только вы сможете помочь людям, больше — никто. Ни в России, ни в мире. Я прочитал и согласен.

— Что за дело такое? — недоверчиво спросил президент. Степанов протянул бумажную папку.

— Опять бумажки! — заревел Столбов, отшвыривая папку. — Затрахали бумажками. Этому подпиши, этому прочитай. Достали! Пошел!

— Пойду, — сказал Степанов. — Шагнул к двери. Столбов рванул следом, схватил за локоть. Охранник остановился.

— Без рук, пожалуйста. Вы меня в трезвую сильнее, а сейчас — скручу, без вопросов.

— Попробуй! — Столбов встал в боевую стойку. Но поскользнулся в коньячной лужице и еле удержался, совершив изящное балетное па. Отдышался и рассмеялся.

— Смотри, какая у меня растяжка… Кирюха, извини. Останься.

— Да я, Михаил Викторович, и останусь, и пойду с вами, как обещал. Только вы помните, что мы сейчас президентское время пропиваем.

— Зануда, — махнул рукой Столбов. — Ладно, на посошок и на боковую. Чего морщишься? Президентское слово.

— Михаил Викторович, дайте, пожалуйста, еще одно слово. Что вы завтра эти бумажки прочитаете. Ну, когда я вас о чем-то просил?

Столбов нахмурился, взглянул в глаза Степанову. Увидел слезинку. Махнул рукой, улыбнулся опять и налил две рюмки.

Из обращения Марины Красницкой.

Уважаемый президент Российской Федерации!

Простите, что я трачу Ваше время, обращаясь к Вам с этим письмом, но больше мне обратиться не к кому. Вы моя последняя надежда.

Наша беда вот в чем. В 120 километрах от столицы нашего государства существует пансионат, который называется «Долина роз». Пансионат принадлежит президентской администрации. Последние годы он используется как гарем, в котором насильно удерживается около тридцати девушек, от пятнадцати до двадцати пяти лет, в основном русских. Среди них и моя дочь Дарья.

Девушки попадают в «Долину роз» по-разному. Одних находят через социальные сети, других, как Дашу, похищают на улице. Их заставляют подписать контракт, который потом продлевается без их согласия.

Профессиональных проституток среди девушек нет, но всех пленниц принуждают заниматься проституцией, в извращенных формах. Похоже, авторы этого проекта попытались создать модель мусульманского рая, в котором «гурии» всячески ублажают души праведников. Иногда девушек заставляют показывать на практике сцены из порнографических фильмов Пазолини, Тинто Брасса и т. д.

Неоднократно пленницы совершали самоубийства, не вытерпев унижений. Были попытки убежать, но охрана ловит пленниц и убивает после самых изощренных истязаний. Право добить измученную жертву представляется участникам ночных оргий.

Жалобы на существование «Долины роз» безрезультатны. Фактически хозяином пансионата является племянник президента. Он приглашает на оргии республиканскую элиту, включая руководство силовых ведомств. По некоторым сведениям, иногда в оргиях участвует элита соседних государств и высшие офицеры американского контингента в Афганистане — им обещают «экскурсию в рай».

Уважаемый президент, я обращаюсь к Вам, потому что надеюсь: в отличие от Ваших предшественников, Вы не оставите людей в беде. Кроме Вас, больше надеяться не на кого. К моему заявлению прилагаются другие документы о том, что происходят в «Долине роз». Пусть Ваша разведка подтвердит, что это не ложь.

Помогите или ответьте, что мне остается только молиться. Я даже не знаю, жива моя Даша, или нет, и боюсь, что она может умереть в любую минуту. Если же вы не уверены, что сможете спасти мою дочь и других русских девушек, не делайте ничего. Не используйте мою фамилию. Если спецслужбы президента узнают, что я была в России и передала какие-то документы, то Дарью убьют.

Глава 10

Есть ли разница между психологической и физиологической зависимостью? И если есть, то где она начинается? Дилетант ответит сразу. Профессионал задумается. Особенно, если вопрос касается его самого.

Был ли Валера Муравский профессионалом? Пожалуй, да. Диплом выпускника Первого медицинского института ему предстояло получить только летом, но у него было все в порядке и с теорией, и с практикой. Был он не из медицинской семьи, но биологией интересовался еще в школе. Поэтому и вуз выбирал не ради армейской отсрочки, но с перспективой на будущее.

Вот только с будущим было не очень ясно. Точнее, географически — более-менее ясно. Учился Валера в Питере, здесь же и собирался работать. Не возвращаться же в родной Орлец — райцентр северной области, на тридцать тысяч жителей. Зарплата молодого специалиста чистыми — четыре тысячи двести рублей. Понятно, можно крутиться, получать надбавки, брать дополнительные дежурства, дотянуть до десяти тысяч. А к тридцати годам будешь получать тринадцать, может даже, четырнадцать тысяч… Всё равно более-менее приличные деньги — конвертные благодарности от пациентов — ты получишь лишь в областной больнице. Но там надо иметь хороший блат. Или, без всякого блата, просто самому занести в конверте пятьдесят тысяч главврачу. Причем еще подпадешь под кампанию по войне с упырями в белых халатах. Скрутят, как взяткодателя.

Поэтому гораздо лучше, без всей этой нищеты и страха, поискать работу в Питере. И здесь, конечно, непросто: самая денежная, да и престижная работа тоже дается по блату. Сыновья профессоров сами идут в Мед, а начинать в окраинной поликлинике неохота. Тогда какая-нибудь частная клиника, пусть не по профилю, зато сразу двадцать тысяч в зубы.

Так что же насчет психологической зависимости? Для Валеры это был интернет. Не утренняя чашка кофе, не сигарета — да-да, он же врач, а не пропагандист ЗОЖ. А переползти через задремавшую Ксюшу, спрыгнуть с кровати, тронуть «мышкой» спящий экран. Комната — Ксюшкина, комп — Ксюшкин, но сегодня утром он первый юзер.