Светлое время ночи - Александр Зорич

– вьючных животных всяких – четыреста голов;

– разнорабочих всяких – пять тысяч человек;

– пехоты обычной всякой – три тысячи восемьсот человек;

– стрелков из лука и обслуги «скорпионов» – двести двадцать человек;

– тяжеловооруженной конницы – сорок копий;

– легковооруженной конницы – восемь сотен.

Особенно Ларафа повеселили «большие осадные буравы». Его родной Казенный Посад, производивший метательные машины, традиционно соперничал с Афнагемом, где тоже находились крупные мануфактуры. Те занимались не столько метательными машинами, сколько механическими приспособлениями для обложения и штурмов крепостей: черепахами, таранами, большими выдвижными лестницами на колесных платформах, поворотными штурмовыми галереями, «журавлями», разборными башнями и, в частности, осадными буравами.

И поскольку из Казенного Посада ревниво прислеживали за соперниками, Лараф знал: Афнагем жив только фантазиями Сиятельных князей, но никак не реальными нуждами варанской армии. Ведь последнюю крупную наступательную войну – а только в такой и могут пригодиться штурмовые галереи и разборные башни – Варан вел больше двухсот лет назад.

В частности, «больших осадных буравов» – громадных механизмов для прогрызания стен супостата – за последние пятьдесят лет было всего изготовлено девять, из которых восемь благополучно сломали во время разновсяческих смотров и испытаний. Недостача десяти этих бесценных машин, «не довезенных» до Фальма, смотрелась таки да – угрожающе.

Лараф, который не собирался месяцами месить грязюку под стенами Гинсавера, одним росчерком пера покончил с львиной долей «разнорабочих всяких». Затем приговорил все поголовье «вьючного скота всякого», легкие стрелометы и бочки с уксусом и щелочами. Чтобы погрузить побольше полезной конницы – потребовал конфисковать для нужд фальмской экспедиции всю немалую флотилию зерновозов, которая торчала без дела на сухих стоянках в гражданской гавани Пиннарина.

Недостачу «пехоты обычной всякой», а также действительно ценных «огневержцев» он надеялся восполнить «молниями Аюта» и молниями магов Свода. Но главное – при нем была его подруга, а с нею он чувствовал себя непобедимым, как солнце.

Фальм сразу не понравился Ларафу. Не понравился даже больше, чем в свое время Урталаргис.

Эта комковатая, плотная дымка над землей, бедные строения, все какие-то дикие, дышащие чем-то избыточно первозданным, не ведающие того, что звалось в Варане «культурой». Идолы-обереги подле колодцев… Огромные светло-серые валуны, с высеченными на них незнакомыми знаками и полноростными фигурами неведомых животных…

– Как вы думаете, Йор, это и есть сергамена? – осведомился Лараф, тыча перстом в схематично намеченную на боку валуна каменную фигуру, отдаленно напоминающую агрессивного клыкастого кота небывалых размеров с ярым хохолком на затылке. Фигура охраняла вход в самый представительный особняк Белой Омелы.

– Если верить преданиям, сергамена так и выглядит, – уклончиво ответил Йор. – Шилол бы побрал этих оборотней!

Пар-арценц гадливо сплюнул. Он был уверен: нечисть надо искоренять всегда, везде и сейчас. А в остальном…

Йор не осмеливался перечить гнорру. Но даже он – верный из верных – считал, что экспедиция на Фальм могла бы подождать. Несмотря на решение Совета Шестидесяти, несмотря на договор с баронами. Землетрясение – еще ладно. Но вот мятеж…

Увести изрядную часть войска вместе с «Лепестком Персика» на Фальм – раз. Оставить Пиннарин на попечение всего-то трех пар-арценцев, из которых двое являются таковыми лишь по должности, по званию же – обычные аррумы. Два. И все это в такой шаткий час, фактически в междуцарствие…

А ведь Тернаун и Харренский Союз, да и Ают тоже – только тем и заняты, что ищут слабину, трещину в варанском магическом щите! Это – три, и четыре, и пять.

Впрочем, Йором владела уверенность, что гнорр, каким бы странным он в последнее время не был, знает что делает. Его поведение в Урталаргисе доказало: Лагха Коалара столь же далек от помешательства, сколь и раньше. Ну, может пожестче стал чуть – так это он просто взрослеет, рассуждал пар-арценц.

Йору даже показалось, что он разгадал маневр Лагхи – тот, по мнению пар-арценца, умышленно представлял себя как бы больным, как бы слегка чокнутым, чтобы проверить, кто чего стоит, и подгрести под себя еще больше еще большей власти. «Вспомнить хотя бы как хитро он расправился с этим ублюдочным выскочкой Альсимом», – криво ухмылялся Йор.

Деловитость, с которой гнорр принял решение об уничтожении Сиятельной ради водворения порядка, тоже импонировала Йору. Ведь и сам он сделал карьеру на деловитости в вопросах уничтожения и водворения.

«Недурно сыграно! – восторгался Йор. – Раньше Вараном правила его любовница. А теперь – жена. Раньше недруги имели возможность сыграть против гнорра на ревности одной из бабенок, теперь – нет. И все это без лишнего скандала. Все как так и надо! Даже как-то чересчур хорошо все для него складывается. Теперь бы не обжечься!»

– Не вешайте нос, любезный Йор, – подмигнул пар-арценцу Лараф, с немыслимой фамильярностью похлопывая Йора по плечу. Он заметил, что пар-арценц погрузился в свои думы, и ему, как ни странно, хватило сметки угадать их общее течение. – У меня только что созрел один план.

– Слушаю вас, мой гнорр.

– Мы не будем дожидаться подхода наших союзников, баронов Маш-Магарт. Мы возьмем Гинсавер сами.

– Но ведь это… большие потери!

– Быть может, потери. Зато мы выиграем кучу времени. Если сейчас, забыв о баронах Маш-Магарт, ускоренным маршем бросить все силы на Гинсавер, мы окажемся у стен замка гораздо раньше намеченного срока. Мы возьмем врага внезапностью. Все лавры – и в материальном, и в магическом, и в духовном их выражении, достанутся нам! А баронов поставим перед фактом. Уверен, они не будут возражать. Я сам поговорю с баронессой Звердой.

– Но… неплохо было бы как-то усилить наших людей… Этот случай – с животными… Мне все время доносят: многие ропщут…

«Случай с животными» вышел действительно гаже гадкого, превзойдя самые мрачные прогнозы Опоры Безгласых Тварей. Уже в виду фальмских берегов на всех псов-уродов, именуемых «животными-девять», напала загадочная разновидность бешенства.

Они принялись расхаживать по своим клеткам на задних лапах, что само по себе с точки зрения Ларафа было отвратительно, но по мнению офицеров Свода входило в круг «ведущих поведенческих обыкновений» этих исчадий. И, принявшись расхаживать, начали… разговаривать. Насколько в их хриплых рыках и завоях можно было вообще распознать звуки человеческой речи.

Говорили они – все разом, не нуждаясь, видимо, ни в слушателях, ни в собеседниках – следующее: «Убьем – всех – жрать – убьем – сожрем – дрянь». Пена по углам пастей, глаза забраны желтоватой плевой.

Первые два часа офицеры Опоры Безгласых Тварей, виновато пряча глаза по углам, пытались убедить гнорра, что да, у них и вправду велись работы по развитию у собак мыслительных способностей пятилетнего ребенка. Что это был такой подарок Своду от их родной Опоры, что работам этим уже не один год и что они, простые рах-саванны, не могут знать, отчего пар-арценц о том заранее не доложился.

И главное: «убьем-сожрем» относится, вне всяких сомнений, к злоименным оборотням, коих псы уже учуяли и теперь рвутся в бой. Дай им волю – они достигнут фальмского берега вплавь, и – кто знает? – может, и без помощи людей перегрызут всех Хуммеровых перевертышей до последнего.

В начале третьего часа псы дали себе волю сами. Так никто толком и не узнал что да как, но вдруг на палубе одного из зерновозов, отданных в распоряжение Опоры Безгласых Тварей, раздались рвущие душу крики, просквозившие туман, перекрывшие привычную музыку флота: скрип рей и весел, гул и хлопанье парусов, матерщину палубных команд.

Животные-девять хозяйничали и в трюме, и на палубе судна. Прежде, чем к нему приблизились военные корабли, и команда, и офицеры Свода были уже мертвы. По крутым бортам парусника тут и там стекала темная жидкость – фиолетовая в свете сумерек. По палубе с ошалелым лаем носилась свора людоедов.

Из марса на вершине второй мачты вывалились какие-то мешковатые лохмотья, в которых было невозможно узнать впередсмотрящего. Вслед за тем над ограждением марса поднялась морда псины. «Жрать!» – потребовал воспитанник рах-саванна Егура, плеяде которого как раз и не посчастливилось путешествовать на борту злосчастного зерновоза.

Тут уже не мешкали. И приказа гнорра не дожидались. Зерновоз с мятежной командой псов-убийц засыпали зажигательными стрелами из «скорпионов». Горящие псы сигали в воду, пытались вплавь достичь соседних кораблей, но перепуганные и озленные солдаты пустили в ход все, что было под рукой. Каждой твари досталось по несколько десятков глубоких колотых ран.