В унисон - Тэсс Михевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Надо поговорить», – значилось в тексте сообщения.
Хотелось выбросить мобильник в окно. Хидео почти замахнулся, но тут услышал звонок, заставивший его мертвой хваткой вцепиться в трубку, чтобы случайно ее не выронить.
Мичи Хамада.
Нет.
Нетнетнетнет.
С трудом подавив первый неосознанный порыв, Хидео привлек трубку к уху и выпалил, проглатывая сковывавший горло спазм:
– Хамада-сан, мне очень жаль.
Робкое молчание. Становилось не по себе, с каждой секундой напряжение ощущалось все ярче, превращаясь в тугой железный прут, который сковывал Хидео по рукам и ногам.
– Мацумура…кун. Я вела себя слишком неадекватно, когда просила… ну… найти мою сестру. Кажется, я причинила тебе…
Она не договорила, но голос ее больше не был хриплым, как вчера, будто она уже полностью оправилась от вчерашнего стресса.
– Мичи, – перебил ее Хидео, обращаясь по имени. – Прости меня. Прости-прости-прости…
Он повторял это как мантру, как особое заклинание, которое точно должно было подействовать. Если она не простит его после этого, то что он будет теперь делать?.. Если она не простит его, он просто ляжет и умрет от навалившейся вины и тоски.
Но ничего не действовало. Он ломался. Каждая его клетка делилась по-особому: она рвалась и гибла, утопая в пучине злого страха, отчаяния и вины.
И тон ее вчерашний ведь совсем не был похож на тон скорбящего – перед тем, как попрощаться, Мичи дала вполне категоричный приказ, не требующий отлагательств. Хидео тогда был слишком испуган и не заметил, как резко изменилось ее настроение с взволнованного на холодно-спокойное. Что же это такое было?..
У него побелели пальцы от того, как сильно он сжимал трубку рукой и прижимал ее к уху.
– …прости-прости-прости…
– Стой, остановись…
Но ее голос мерк на фоне его причитаний, которые он уже не мог остановить – они лились из него по инерции, пугая и Мичи, и его самого своей настойчивостью и отчаянием.
– …прости-прости-про…
– Хидео! – крикнула Мичи, прерывая его жалобную речь. – Ты… не должен себя винить! Не смей! Я должна была сказать тебе все гораздо раньше, но не смогла – побоялась, что ты воспримешь меня как сумасшедшую. Боже, да я и так сумасшедшая! Если бы я могла это предотвратить вместо тебя, я бы ни за что тебя не попросила, но я… не могла. Хару, она… она жива, если тебя это волнует. Я знаю, что волнует. Она пока что жива, и я надеюсь, что она сможет выкарабкаться. Не вини себя, хорошо?..
Он не знал, о чем она говорит, но ее виноватый голос как-то приятно дурманил сознание – если бы она оставалась на связи и продолжала ему говорить это, говорить что угодно этим ласковым, сожалеющим голосом, он бы смог, наконец, поспать. Ему бы больше не снилось кошмаров, не возникало перед глазами нелепых в своей тошнотворной мерзости образов – он бы просто закрыл глаза и провалился в небытие, как и хотел.
– Ты… – выдохнул он заплетающимся от усталости языком, – ты мне сломала жизнь. Прямо сейчас ломаешь. Я не могу перестать видеть сны… эти сны с тобой. Я так устал. Смертельно устал. Не могу выспаться, потому что когда закрываю глаза, вижу эти дур… дурацкие сны, в которых нет ничего, кроме смерти и тебя.
Она покорно молчала, терпеливо выслушивая поток его мыслей, которые уже давно постоянно крутились в его опустошенной голове – он не мог больше ни о чем другом думать. Все, что с ним происходит, связано с Мичи, и лучший способ это прекратить – перестать с ней общаться. Хотя бы на время. Хотя бы для того, чтобы точно узнать, что это она виновата во всех странностях, которые преследуют Хидео вот уже пятый день подряд.
– Хорошо, – кротко ответила Мичи, вздохнув, – ты на взводе, я понимаю. Попробуй глядеть шире, хорошо? Посмотри по сторонам. Если у тебя возникнет какой-нибудь вопрос, ты всегда можешь задать его мне.
Она повесила трубку, не дожидаясь ответа. От досады Хидео так хлопнул телефоном по столу, что на миг ему показалось, что он разбил экран. Побрел к окну, пытаясь рассмотреть невидящим взглядом серый будний день. Типичный понедельник.
Прислонившись горячим лбом к прохладному стеклу, Хидео глубоко задумался – в голове роились тяжелые мысли о вчерашнем взрыве. Судя по ощущениям, там все было вперемешку: пыль, руины, куски обугленных импульсов, полуживые, полумертвые. Некоторые уже совсем не функционировали, запылились от равнодушия. Сплошная каша из осколков разных чувств и мыслей.
– Ты не виноват, – твердил он себе, залезая пальцами в покрасневшие глаза.
Ему казалось, что оттуда текут слезы, но ресницы и щеки были сухи.
На кухню заглянула мама – она удивилась, увидев Хидео, прижатого к окну, но еще больше ее поразило то, что он буквально пытался вырвать себе глаза. Подбегая к сыну, Ёсико жалостливо тараторила:
– Хидео, ты должен перебороть себя. Не вини себя в том, что ты ее не спас. Зато, ты не проявил равнодушия и хоть как-то помог этой несчастной! Слушай, нельзя же сидеть в апатии вечно.
– Мама, я не виню себя, – слабо ответил Хидео, прикладывая разгоряченные ладони к сухим красным щекам. – Она не умерла. Но я не спас ее. Ничего не сделал. Просто нашел ее раньше, чем она успела бы скончаться.
– Ну, так это же хорошо! – воскликнула мама, приобняв сына. – Значит, ты не винишь себя за то, что произошло?
– Не виню.
Он сам не знал, врал ли он или нет в эту секунду. Просто хотелось заверить ее, что с ним все в порядке и что он со всем справится сам. Он хотел, чтобы она поверила. А верит ли он сам своим словам? Наверное, вероятность этого стремится к нулю.
– Ладно, – сказала Ёсико. – Если ты захочешь поесть, то на кухне будет рис и тарелка мисо-супа.
– Спасибо.
Прежде чем уйти, мама помедлила и проговорила:
– Если мы будем жалеть о каждом сделанном или несделанном выборе, то впоследствии забудем о том, что каждый наш выбор создает ту реальность, в которой мы находимся в данный момент. Кто знает – может быть, если бы ты оказался в ту секунду в другом месте и не знал о девушке, которой не смог помочь, жизнь ее родственников стала бы вовсе невыносимой. Любой выбор, даже самый неправильный – это путь, который ты должен пройти,
