Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

Рене Мулен рассказал о своей мирной жизни в Англии, о возвращении в Париж и об аресте при выходе с Монпарнасского кладбища, куда он провожал покойника.

Только он— умолчал обо всем, касающемся семейства Леруа, не считая себя вправе раскрывать чужие тайны.

Он рассказал о допросе, перечислил факты, на которых следователь основывал обвинение, свои ответы на каждый вопрос и, наконец, — об обыске и отрицательном его результате.

— Давно вы не были в Париже?

— Около восемнадцати лет.

— И все это время вы жили в Портсмуте? Вы можете представить аттестат с завода, где вы служили?

— Он был у меня и теперь должен быть в деле… В случае нужды можно потребовать из Англии дубликат.

— Вы уверены, что в ваших бумагах не найдено ничего компрометирующего?

— Разве можно было найти то, чего не было?

— Как же вы объясняете ваш арест?

— Я никак его не объясняю и не могу ничего понять.

— Вы не говорили о политике в ресторанах, не порицали императорский режим?

— Нет!… Во-первых, я никогда не занимался политикой. Да и не имею привычки заговаривать с первым встречным и редко бываю в кафе и подобных местах. Раз только я заходил в «Серебряную бочку», погребок, который содержит некто Лупиа, которого я знал еще ребенком. Между прочим, в этот вечер я имел счастье спасти жизнь полицейскому комиссару.

— При каких обстоятельствах?

Рене рассказал.

— Как зовут этого комиссара?

— Я не знаю его имени… это комиссар того округа.

— Тогда его легко отыскать, и мы найдем его, так как он нам будет нужен. Я просмотрю ваше дело и в скором времени приду еще переговорить с вами.

— Благодарю… Что же касается гонорара, вы можете быть спокойны: у меня есть средства.

— Мы поговорим об этом после, — сказал с улыбкой Анри.

— Как вам угодно… Я говорю об этом потому… — Механик остановился.

— Почему?

— Потому что я хочу просить вас об одной услуге…

— Какой?

Рене был, видимо, в некотором смущении.

— Говорите же, — сказал Анри. — Чего вы боитесь? Хотите послать меня к кому-нибудь, кто мог бы дать показания в вашу пользу?

— Нет… дело идет об одном арестанте, которым, сам не знаю, почему, я очень интересуюсь… У бедняги нет ни одного су за душой, а ему хотелось бы иметь защитника. Я обещал заплатить…

— В чем обвиняется?

— В краже… Но он клянется всеми святыми, что невиновен.

— Может он представить алиби?

— Да, и самое неопровержимое.

— Это рецидивист?

— Не могу утверждать, но я так думаю.

— Как же объясняет он свой арест?

— Он говорит, что на него сделан ложный донос товарищем, который на него был сердит.

— Имя этого человека?

— Жан Жеди.

— Это прозвище?

— Нет, настоящее имя… Так его записали в книге брошенных детей в день Святого Иоанна в четверг.

Услышав эти слова, Анри вздрогнул. Он сам был брошенный ребенок и помнил об этом.

— Это дает ему право на мое участие, — сказал он. — Несчастные сироты редко находят добрых людей, которые взяли бы на себя их воспитание. Они не видят хороших примеров, не слышат добрых советов. Я увижу вашего товарища.

— Сегодня же?

— Да, — сказал Анри, взглянув на часы, — я сейчас пошлю за ним.

— Так, значит, решено… Я заплачу за него.

— Хорошо… хорошо, — прервал с улыбкой молодой адвокат. — Мы поговорим об этом в удобное время… Вы можете рассчитывать на меня, друг мой, так как я считаю вас честным человеком.

— И у вас скоро будет доказательство этого.

Анри позвонил.

Рене увели в его камеру, и через несколько минут в приемной появился Жан Жеди.

Старый вор не без умысла советовал Рене Мулену избрать в защитники Анри де Латур-Водье. Это имя, услышанное им в тюрьме от Ренади, привлекло его внимание. Де Латур-Водье был сыном важного сановника, подпись которого нотариус Гусиное перо видел двадцать лет назад под письмом.

Что же руководило в этом случае Жаном Жеди? Надеялся ли он добыть через сына доказательство преступности отца, которого до сих пор у него не было?

Эта надежда, если бы она существовала, была бы чистой химерой.

Войдя в залу, опытный вор бросил быстрый взгляд на молодого человека, который, со своей стороны, глядел на него с любопытством.

«Молодчик смотрит хитрецом», — подумал Жан Жеди.

— Вы согласились защищать меня, господин адвокат, — продолжал он вслух, — я вам за это бесконечно благодарен. Мне кажется, что я непременно буду оправдан, если вы будете моим защитником.

— Я стану защищать вас, если буду уверен в вашей невиновности. Отвечайте мне откровенно.

— О! Клянусь вам, господин адвокат!

— Вас обвиняют в краже?

— Да, но я невиновен, как новорожденное дитя.

— Однако были серьезные причины подозревать вас?

— Никаких. Меня арестовали по доносу негодяя по имени Филь-ан-Катр, который зол на меня, потому что вообразил, будто я — причина его ареста.

— Можете вы доказать вашу невиновность?

— Я могу представить алиби… У меня есть свидетели.

— Но тогда моя помощь вам не нужна.

— Извините, господин адвокат, она необходима.

— Почему?

— Надо сказать вам, что я рецидивист. Если у меня не будет адвоката или будет адвокат, назначенный судом, тогда мне не избежать тюрьмы, будь я бел, как снег. Но вы сумеете доказать, что если кто раз и согрешил, то это еще не причина, чтобы он делал это бесконечно.

— У вас нет семьи?

— Никого, господин адвокат… Я — брошенный ребенок, рос на улице, а это плохая школа. Меня надо скорее жалеть, чем осуждать.

— Я вас и не думаю осуждать и постараюсь сделать для вас что могу. Скажите имена свидетелей, на которых вы рассчитываете.

— Я назвал уже их господину следователю.

— Хорошо, я потребую ваше дело.

— О! Господин адвокат, не оставляйте меня, прошу вас, умоляю!… Вы — моя единственная надежда!… Мне так нужно быть свободным!

Анри взглянул на Жана Жеди, удивленный тоном, которым были сказаны последние слова.

— Для чего же? Надеюсь, не для какого-нибудь дурного дела, например, мести тому, кто донес на вас?

— Нет, господин адвокат, наоборот, я хочу сделать хорошее дело.

— В самом деле?

— Да.

— Что же это за хорошее дело?

— Я охотно сказал бы вам, но прежде не позволите ли вы задать вам несколько вопросов?

Молодой человек утвердительно кивнул.

— Я не знаю хорошо законов, и мне хотелось бы знать, ошибаюсь я или нет. Наказывается ли человек за преступление, совершенное много лет назад?

— Сколько именно?

— Двадцать лет, и за это преступление полагается смертная казнь.

— Меня, право, удивляет ваше неведение. Неужели вы не знаете, что через десять лет на всякие уголовные преступления распространяется срок давности? Стало быть, теперь преступнику нечего бояться суда.

— Даже если бы донесли на него?

— Даже и тогда.

— Но если невиновный был осужден вместо виновного?

— Это ничего не меняет. Настоящему преступнику не грозит ничего, кроме страшного скандала. Его будет судить лишь общественное мнение, и единственным наказанием будет позор. Теперь скажите, зачем вы у меня об этом спрашивали?

— Господин адвокат, я знаю одну знатную особу, человека, занимающего высокий пост, который был сообщником убийцы и вместо которого был гильотинирован невиновный. Если я буду освобожден, я отомщу за жертву, опозорив настоящего преступника, и хочу просить у вас совета, как достичь этой цели.

— Скандал не воскресит мертвого, а за эти двадцать лет преступник, может быть, раскаялся. Впрочем, если вы придете советоваться со мной, я охотно приму вас и дам ответ по совести.

— Вас зовут ведь де Латур-Водье? Не правда ли?

— Да, почему вы спрашиваете?

— Боже мой! Надо же мне знать имя моего защитника! Кстати, это имя мне отчасти знакомо. Вы не родственник герцога Сигизмунда де Латур-Водье?

— Это мой дядя, он умер.

— Я знаю… Я видел, как он умирал.

— Вы видели, как умирал герцог Сигизмунд де Латур-Водье? — вскричал Анри, с глубочайшим изумлением глядя на своего собеседника.

— О! Это было совершенно случайно… Его убили на дуэли… Я проходил через Венсенский лес в то время, как он получил смертельный удар. Я подошел… Он уже хрипел… Вы знали вашего дядю, адвокат? — заключил Жан Жеди с притворным простодушием.

— Нет… — прошептал молодой человек.

— Сколько же вам лет, если это не нескромный вопрос?

Бесконечные вопросы начинали затруднять и утомлять Анри. Однако он ответил:

— Двадцать два года.

— А герцог Сигизмунд умер двадцать лет назад… Да, правда, вы были тогда слишком малы, чтобы помнить. Но ваш отец? Разве его не было тогда там?

— Мой отец жил в то время в Италии, он вернулся только через несколько месяцев после смерти дяди.