Чокнутая будущая (СИ) - Алатова Тата

— Кто-то из театральных. У Алеши полно завистников, а тут и премьера на носу, и третий спектакль под него собирались ставить… Не все обрадовались, когда к нам перешел такой известный и талантливый артист. Все творческие коллективы — это клубок змей, — завершила она с ненавистью.

— Что теперь? Ну, с театром…

— Пока мне удалось добиться трех недель отпуска для Алеши, но это все очень сложно. У нас замкнутая экосистема, если кто-то выпадает из обоймы, то надо искать замену, менять репертуар, все летит к чертям, у всех куча проблем… Мне действительно интересно, как ты собираешься жить дальше, — вдруг перебила сама себя Римма с безжалостностью тигрицы, защищающей детеныша. — Сможешь смотреть на себя в зеркало без омерзения?

— Мне жаль, — только и смогла выдохнуть я и повесила трубку. Отправила Антону ссылку и снова упала на кровать, сглатывая редкие слезы.

Даже на то, чтобы как следует прореветься, у меня не было права.

Антон ответила через несколько минут.

«Это же официальная страница театра. Какого черта они до сих пор не удалили обсуждения, у них есть права администрирования. Кстати, ты помнишь, что вечером я поеду к Лехе? Не теряй меня».

Иногда он бывал таким черствым!

Ничего не ответив, я снова зарылась лицом в его пуловер.

Повешенный. Смерть. Страшный суд.

Клиентка взглянула на карты и перепугалась.

— Все очень плохо?

— Ничего плохого, — возразила я безжизненно.

— А выглядит так себе, — не поверила она.

— Ваша жизнь выходит из режима ожидания. Смерть — это окончание важного жизненного этапа, но и начало нового тоже. Вас ждут великие перемены, перемены закономерные, перемены давно ожидаемые. И пусть порой довольно болезненные, но это определенно движение вперед. Примите все без сожалений. В таро вообще не плохих и хороших карт, — добавила я, видя, что она все еще напугана. — Случаются предупреждения о непростых периодах, но разве это не то, что мы называем жизненным опытом?

Клиентка неуверенно улыбнулась.

Я опустила глаза, разглядывая карту, на которой архангел трубил в трубу судного дня.

Все лишь опыт, Мирослава, а не конец света.

Кто бы еще верил этим гадалкам.

Ближе к восьми часам вечера Антон написал, что останется ночевать в городе.

Я как раз разглядывала пузырек с пустырником, размышляя, поможет ли он мне от желания выть на луну, или мне понадобится что-то более действенное вроде серебряных пуль.

Прочитав сообщение, я все-таки тяпнула пустырника, покружила по дому. Вы когда-нибудь видели диких лис в зоопарке? Помните, как они мечутся по клетке, не находя себе места? Тогда вам не сложно представить себе мои хаотичную беготню.

Антон возненавидит меня, — рано или поздно, так или иначе. Никто не сможет любить женщину, с которой будут связаны такие постыдные воспоминания. Все нежное, трепетное, страстное окажется погребенным под бесконечным чувством вины.

Перед поломанным Алешей.

Но даже если и так, то пусть это случится не сегодня. Если я останусь на всю ночь одна в этом доме — то с утра вы обнаружите спятившую старуху с седыми, как лунь, волосами.

Решившись, я лихорадочно вызвала такси и отправилась к Антону на квартиру, как была — в халате и домашних тапочках.

У меня давно были ключи, также, как и у него от моего дома.

Я несколько раз позвонила по дороге, но мне никто не ответил.

О чем они разговаривают с Алешей?

Получается ли у них вообще разговаривать?

Получится ли хоть когда-нибудь?

То, что Антон решил ночевать в городе, это ведь хороший знак?

Значит, беседа затянулась настолько, что ему будет проще остаться у себя, чем тащиться в такую даль?

Я просто спокойно подожду его.

Так ведь можно сделать?

В квартире было темно. Замерев на пороге, я позвонила еще раз — телефон тихо завибрировал, подсветившись, на столе кухни-гостиной.

Антон был дома?

Я тихо миновала коридор. Толкнула дверь спальни.

В неясных огнях уличного света Антон казался неподвижным манекеном. Он сидел на полу, прислонившись спиной к кровати, и рядом с ним стояла бутылка. Тоскливо пахло коньяком, и я вдруг оробела.

— Извини, — пролепетала испуганно. — Ты хотел побыть один, а я ворвалась. Прости, я немедленно…

— Мирослава, — тихо позвал он, повернув ко мне голову. Его лица не было видно, но мне хватило и голоса: усталого, несчастного. — Ты можешь остаться?

Упав перед ним на колени, я обхватила руками его голову, прижимая к груди. Укачивала, что-то бормотала, гладила и целовала.

Один нервный срыв на двоих. Бывает.

Пробуждение наступило с головной болью, а я ведь даже не пила. Зато много плакала.

Мне понадобилась минута, чтобы сообразить, где я и что я.

За стеной с кем-то разговаривал Антон.

Часы показывали семь тридцать утра. С кем можно трындеть в такую рань?

Поправив халат и кое-как пригладив волосы, я осторожно выглянула из спальни.

Антон жарил яичницу и болтал по телефону, зажав плечом трубку.

— Только нормальное помещение… Ну в центре… Стоянка, да…

— Доброе утро? — неубедительно предположила я.

Он сбросил звонок, оглянулся, улыбнулся.

— Кофе?

Ой-ей. Вечером не было видно в потемках, зато сейчас полюбуйтесь только: губа разбита, под глазом фингал. Кажется, братская встреча удалась на славу.

— Кофе, — согласилась я, — у тебя молоко хоть есть?

— Сгущенка сойдет?

— О, да.

Антон поставил передо мной тарелку с завтраком, перегнулся, аккуратно коснулся губами моих губ. Он уже успел принять душ, выглядел бодрым, свежим и энергичным. За одну злосчастную ночь умудрился восстать из пепла.

— Ты понимаешь, что примчалась ко мне в халате? — спросил он весело.

— Только в такси и поняла.

— Так сильно соскучилась?

— Просто отвыкла спать одна.

— Это хорошо, — он улыбнулся шире, поморщился от боли в губе, но продолжил улыбаться. — Это очень хорошо.

— Ты меня пугаешь, — сообщила я озадаченно.

Антон еще немного посновал по кухне, досервировывая стол, а потом сел напротив. Уставился на меня, блестя глазами.

— Ну что? — поторопила я его. — Чему мы так радуемся, можно узнать? Кажется, Алеша спустил тебя с лестницы.

— Еще как спустил. Но это совершенно неважно. Я покупаю им с Риммой театр.

— А? — рот распахнулся варежкой. — Как это?

— Ну, выкуплю помещению, сделаю ремонт, оплачу оборудование. Римма как раз села рисовать смету, она женщина расчетливая, хладнокровная. Леха-то точно не способен к административной деятельности, поэтому я и привлекаю его первую жену как совладельца.

— Но это наверное дорого — вдруг взять и ни с того ни с сего стать Карабасом Барабасом?

— Скорее всего. Я выставил на продажу эту квартиру. Да все равно не хватит, — он на мгновение задумался, потом дернул плечом и принялся за еду. — Влезу в кредиты, не впервые же.

— Подожди, — взмолилась я, не успевая за ним. — Что?

— Что? Я все равно собирался переезжать к тебе. Примешь меня нищего и бездомного, Мирослава?

— Ты собираешься ко мне переехать? Насовсем? Навсегда? Со всеми вещами? — переспросила я, чувствуя головокружение.

— Не хочешь? — растерялся он. — Ах да, сгущенка же! Подожди минутку.

Он вскочил, захлопал дверцами шкафчиков, нашел нужный пакет, обернулся.

Я положила вилку, обошла стол и отобрала у него сгущенку. Швырнула ее, не глядя, куда-то в сторону.

Антон следил за мной настороженно, не в состоянии понять реакции.

Кажется, он был готов ко всему. К сердцу прижмет, к черту пошлет, плюнет, поцелует, ну, вы понимаете, да?

Что-то нашло на меня — темное, яростное, жадное. Ухватив в кулак его футболку, я притянула Антона к себе, лицом к лицу. Синяк под глазом наливался фиолетовым.

— Если посмеешь передумать, — хрипло пригрозила я, — если только посмеешь не переехать!