Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II - авторов Коллектив

– Может, эти дикари не понимают латынь? – обратился легат к своим офицерам, но те сами не знали, что ответить.

– Эй вы, безмозглые животные! Если хотите жить, делайте, что вам говорят! – крикнул из свиты один из трибунов.

Из толпы вышла вперёд молодая женщина, подошла к коню, на котором сидел Публий Гракх, и потянулась к римлянину, встав на цыпочки, будто желая что-то сказать ему, и только ему. Легат даже подался вперёд из любопытства, но вместо того чтобы умолять о пощаде, она плюнула ему в лицо. После этого женщина продолжала смело стоять на своём месте, пока тяжёлый римский меч не обрушился на её голову.

– Мама! Мама! – вперёд выбежала маленькая девочка и бросилась к распростёртому у лошадиных ног телу дёргавшейся в агонии матери. – Ты убил мою маму, злой римлянин! – глаза девчушки обожгли ненавистью офицера. Солдаты, молча, смотрели на разыгравшуюся драму, и Публию Гракху захотелось побыстрее закончить этот спектакль.

– Сожгите всех до одного! Именем Кесаря я отнимаю жизни у всех! – он поднял вверх руку и резко опустил её вниз, отдавая тем самым приказ к началу казни. Выставив вперёд копья со щитами, солдаты стали загонять несчастных женщин и детей в сарай, в котором те до этого не раз общались со своими богами. Толстые брёвна подпёрли входные двери, но этого можно было и не делать, так как никто из сарая не рвался наружу. Появились факелы, и деревянная постройка взялась огнём сразу с нескольких сторон. Изнутри не вырвалось ни звука, видимо, матери зажали рты своим чадам и сами стойко приняли смерть. Ветер понёс на кавалькаду чёрный дым, и сладкий запах горелой человеческой плоти перехватил дыхание. Закашлявшись, легат резко дёрнул поводья своего коня, развернув его почти на месте, и рванул вперёд к догоравшим воротам, за которыми колыхались золотые колосья ржи, колосья, что так и останутся неубранными человеком. Плевок галльской женщины горел на его щеках…

…Аркадий бросился прочь от мангала, от этого человека, жарившего мясо, пытаясь быстрее уйти от слащавого запаха. Пробежав вперёд по аллее метров сто, он остановился. Дышать стало легче. Усевшись на скамейке и вытянув ноги, писатель Иволгин стащил с себя ботинки. Боже, как горели ступни! Мягкие калиги, как ему их не хватало! Затянувшись сигаретой, он задумался. Почему-то сюжет романа пошёл наперекосяк. События в первом томе развивались, как и было задумано изначально. Его герой Публий Гракх, сын богатых и уважаемых родителей из сословия всадников, рос смышлёным и одарённым мальчиком. Отец с матерью приложили немало усилий к его воспитанию и образованию. В шестнадцать лет Публий, облитый материнскими слезами, был отдан отцом в Помпейский военный лагерь, где он проучился, прослужил, промучился целых три года и где возмужал и почувствовал себя гражданином великой империи и её защитником. Аркадий вёл Публия по жизни, участвуя вместе с ним во всех его приключениях, успехах и неудачах в любовных делах и в военной службе, радуясь при каждом получении нового чина, при каждой победе над какой-нибудь красоткой. Всё в жизни Публия Гракха шло по заранее продуманному его другом и Богом, которого он никогда не видел, сценарию. Чья-то рука выбирала ему и места службы, и женщин, и немыслимые жизненные ситуации, в которые ему доводилось попадать. Даже жену, красавицу Литицию, дочь сенатора, выбрало ему всё то же Провидение – Аркадий Иволгин. Оно, это Проведение, вело его к цели жизни – должности командующего преторианской гвардией при полоумном императоре-деспоте Гае Калигуле. По продуманному сюжету именно он, Публий Гракх, в будущем ударом меча должен был освободить римский народ от безумного изверга. Но что-то в последнее время всё пошло не так, как надо. И откуда-то взявшаяся та галльская деревня, мимо которой легион Цезаря вообще не должен был идти, и гигантский костёр из женщин и детей. Чёрт знает что! Чёрт-то, может, и знал, а вот, писатель Аркадий Иволгин, не мог понять, что происходило. Раньше он вёл сюжетную линию, а теперь будто плыл в потоке событий в лодке без вёсел. Вся беда была в том, что он сам хотел изменить направление этого движения, но у него не получалось: не виделась перспектива и не находились нужные слова. Приходилось мириться и ждать, куда вынесет течение.

…В лагере, разбитом на берегу галльской реки с каким-то мудрёным названием, в своей красной палатке легата, Публий Гракх возлежал на походной кровати, пил изысканное компанийское вино и читал письмо тестя, полученное час назад от военного гонца…

Аркадию никогда не нравилась его собственная внешность. Он был худощавым, немного сутулым мужчиной среднего роста с узким лицом, и большой нос его совсем не красил. Да и волосы к тридцати пяти годам стали уже не те, что в молодости. Поэтому, наверное, главный герой его романа Публий Гракх был в противоположность ему высоким атлетом с широкими плечами и стальными мускулами. Он был красавцем, его римлянин с мужественными чертами лица, прямым носом и волевым подбородком. Иволгину нравилось быть Публием, ему нравилось, когда на того заглядывались женщины, он гордился любовью Литиции и всегда, возвратившись из того виртуального мира, с сожалением смотрел на своё отражение. А как-то утром, глянув в ванной комнате в зеркало, Аркадий испугался. Рассматривая своё отражение, он увидел, как на лице начали появляться ожоговые волдыри, будто кто-то плеснул на него чем-то горячим. Они надувались на глазах и раздражали кожу. Вспомнилась та галльская женщина, которую зарубил мечом Публий Гракх. Её плевок так же горел тогда на лице. Стоп! На чьём лице? Лицо это было римлянина, которого придумал сам Аркадий! Он здесь причём? Иволгин разглядывал своё отражение и раздумывал: «Наверное, я такой впечатлительный, если мои мысли могут что-то творить с моим телом. Надо сделать перерыв в работе, отвлечься и заняться лицом».

Особо долго поволноваться за свою внешность Аркадию не пришлось, так как после примочек и компрессов волдыри на лице через несколько дней прошли, и кожа осталось почти такой, какой была всегда, за исключением едва заметного пятна. Иволгин продолжал работать над романом. И если б даже он запретил себе на какое-то время писать, вряд ли смог бы это сделать. Тот виртуальный мир манил его и очаровывал своей экзотической необычностью. Аркадию нравилось быть в центре великих исторических событий, нравилось управлять ими, как и в этом мире ему нравилось управлять чужими жизнями. Он с удовольствием руками своего героя и подвластных ему солдат расправлялся с особой жестокостью с теми, кто вставал на пути. Во врагах Рима он видел своих личных врагов и недоброжелателей. А таких накопилось много в реальной жизни Аркадия. Среди них были и соседи, с которыми он ссорился, и друзья-товарищи из юности, что его частенько обижали, и бывшие начальники, не оценившие Иволгина в своё время как работника. Даже убитая галльская женщина напоминала Марину, которая осмелилась идти против его воли и его интересов и тем самым оскорбила. Всем своим обидчикам Аркадий не всегда мог противостоять в жизни, зато в своём вымышленном мире в его силах было творить с ними всё, что заблагорассудится. После того ужасного случая на дороге он чувствовал дискомфорт в душе. Сказать, что ему досаждали муки совести, было бы неверно. Он винил не себя, а обстоятельства, и расправляясь в своём романе с мятежными галлами, вырубая всех до последнего и сжигая их жилища, писатель, как и его герой Публий Гракх, самоутверждался. Отчаянный поступок галльской женщины что-то надломил и в нём самом, и в его римлянине, поэтому сомоутверждение было необходимо им обоим. Погружаясь всё глубже и глубже в свой роман, Аркадий становился сродни Богу, чувствовал свою силу и значимость. Окружающая реальность угнетала его своей серостью, опостылевшей бытовухой. Где в ней тот блеск, та острота чувств, где дворцовые интриги и великие баталии, где любовь, в конце концов? Всё серо и однообразно. А толстая замарашка Люся, разве её можно поставить в один ряд с несравненной Литицией?