Вечный день - Эндрю Хантер Мюррей

Человек снаружи, судя по звукам, отступил назад.

— Слышал кого рядом?

— Нет.

— Если услышишь, немедленно сообщи в полицию. Неподчинение трактуется как преступление.

— Хорошо, констебль. Я понял, — и с этим окошко резко захлопнулось, погрузив их в темноту и тишину.

27

Кромешную тьму чумной лечебницы огласили удаляющиеся по проулку шаги, затем барабанный грохот в следующую дверь, еще в одну, потом все стихло. Прошло минуты две. Хоппер слышала дыхание Дэвида, стук крови в собственных ушах. Незнакомец стоял практически беззвучно, лишь изредка шуршал одеждой. Наконец, по прошествии целой вечности в черноте, он снова подал голос:

— Ладно. Посмотрим, кто вы такие.

Послышался слабый щелчок, и окружающее пространство залил тусклый свет.

Они оказались в другом внутреннем дворе, похожем на предыдущий музейный, однако обустроенном уже иначе. Крыша здесь была заложена кирпичом, так что солнечный свет внутрь не проникал совершенно. Обстановку составляли две прикованные цепями к стене идентичные металлические скамьи по бокам от входа в здание.

Представший перед ними мужчина отличался худобой и высоким ростом, за метр восемьдесят. У него был орлиный нос, а голова выбрита так гладко, что на ней играли блики от лампочек под потолком. Серый бесформенный халат висел на их спасителе как на вешалке.

— Где мы? — произнесла Хоппер.

— В больнице для неизлечимо больных, — голос незнакомца был низким и ровным, как и все остальное в нем, а произношение его некогда называлось «королевским английским». Длинные худые пальцы мужчины едва ли обременяла какая-нибудь лишняя плоть, под тяжелыми веками блестели серые глаза.

— Полиция… — заговорил Дэвид. — Они охотятся за нами. Необоснованно! Мы невиновны.

— Вы не обязаны объяснять мне что-либо.

— Мы можем переждать у вас какое-то время?

— Да. Мы предоставим вам место.

— А здесь безопасно? Среди ваших… неизлечимых?

— Не очень. Но от нас вам ничего не грозит. Мы — врачи.

Он прошел на другую сторону дворика, открыл дверь и жестом пригласил их следовать за ним.

Потом они долго поднимались по лестнице на длинный высокий балкон. Внизу, под туго натянутой на металлических каркасах полиэтиленовой пленкой, располагался зал больницы.

Гигантская палата занимала все помещение бывшего склада. Широкие койки, белые на фоне темно-серого пола, тянулись двумя рядами, примерно по пятьдесят с каждой стороны, все огороженные бетонными стенками. Кое-какие были заключены в раздувшиеся полиэтиленовые боксы.

Каждую незакрытую полиэтиленом кровать занимали два человека, лежавшие едва ли не вплотную друг к другу. В этом конце зала, дальнем от главного входа, пациенты выглядели невероятно истощенными, они корчились в различных позах. По мере продвижения по балкону к световым окнам в противоположном конце огромной палаты тела пациентов выглядели здоровее, и ближайшие ко входу будто и вовсе не имели признаков болезни и покоились на своих ложах, естественным образом вытянувшись в полный рост. По обеим сторонам от коек располагались маленькие столики, под которыми стояли ведерки.

Большинство пациентов были стариками: проступающие через сморщенную кожу вены на шее, взлохмаченные седые волосы, устремленные в никуда остекленевшие глаза. Но попадались и люди среднего возраста, и дети, судя по размерам тел. Кругом стояла тишина. Между койками сновало несколько высоких фигур — таких же, как и их провожатый, бритых наголо и облаченных в серые халаты.

— На чьи средства содержится больница? — поинтересовалась Хоппер, вспомнив умирающего Торна.

— На дотации городских властей. Мы обязаны принимать доставляемых нам людей, особенно если болезнь требует изоляции. Мы стараемся по мере сил лечить их и заботиться о них как можно дольше.

— Здесь все ваши пациенты?

— Нет. Под тяжелые случаи отведен подвал.

— А как же вы обращаетесь с заразными?

— Для этого у нас имеются изоляторы. Все это, — мужчина обвел рукой зал внизу, — не для инфекционных, здесь только неизлечимые больные.

— Но кто же вызывается здесь работать? — против воли вырвалось у Элен.

Незнакомец, однако, не обиделся.

— Персонал набирается из осужденных. Жизнь здесь полегче, чем на материке, и от такой возможности мало кто отказывается. При наличии иммунитета здесь и протянуть можно дольше.

— А если его нет?

— В основном держатся около полугода, — словно предвидя следующий вопрос, мужчина добавил: — Я здесь уже три года. Дольше всех остальных.

— Почему вы нас впустили?

— Полиция не всегда права. И большинство из нас оказались здесь как раз из-за полиции. Незаслуженно.

— И вы тоже?

— Лично я, пожалуй, вполне заслуженно, — он не стал вдаваться в подробности.

Внизу, шурша серыми тапками по плиткам пола, прошли санитары.

— Когда нам лучше уйти?

— Я бы на вашем месте выждал пару часов. А потом мы сможем вывезти вас на одной из санитарных машин и доставить, куда вам необходимо. Сколь угодно поздно — комендантский час на нас не распространяется.

Хоппер внезапно ощутила, что у нее ноет все тело. Она взглянула на часы: всего лишь восьмой час. Даже не верилось. Столько всего за один день — адвокат, книготорговец, парк, музей и вот теперь больница.

— Где бы нам пока устроиться?

Безупречно выскобленный балкон, на котором они стояли, пустовал, лишь в дальнем конце орудовал шваброй санитар.

— Есть тут у нас одна комнатка, нечто вроде тайника для священников.[11] Хотя сами мы отнюдь не священники.

— А я бы вполне приняла вас за одного из них.

Губы их собеседника даже не дрогнули в ответ на шутку.

— Сюда, пожалуйста.

* * *

Врач проводил их в эдакую монашескую келью на верхнем этаже — комнатушку с массивной дверью, бетонными стенами и без окон.

Вентиляционная система представляла собой сущее доисторическое чудовище и больше шумела, нежели гоняла воздух, так что они предпочли отключить ее и теперь обливались потом. Мебели тоже было не густо: каталка, книжная полка да узкая кровать, на которой они и устроились, прислонившись к стене.

На полке рядом с Хоппер стояло с десяток пожелтевших медицинских справочников. Она полистала один. Большинство перечисленных лекарственных средств — около трех четвертей — в нем оказались жирно перечеркнуты черной ручкой. Рядом с каждым зачеркнутым препаратом значилась дата. Писали, похоже, разные люди. На форзаце кто-то накорябал: «Ноябрь 2034. Да поможет тебе Бог».

Дэвид покосился на нее и заговорил:

— Хочешь поскорее уйти?

— Даже не знаю.

— Интересно, насколько можно ему доверять?

— Если бы он хотел нас сдать, то сделал бы это прямо у двери, как считаешь?

— Пожалуй.

— Вот и прекрасно. Предлагаю остаться, а потом воспользоваться его предложением подвезти.

— Хорошо.

— Как думаешь, Хетти…

— Не знаю, Элли. Не знаю. В музее и раньше устраивали облавы, об этом я слышал. Только не думаю, что в тех случаях полиция прибегала к оружию, — несколько секунд