Ключи к смыслу жизни - Александр Данилин

Мы, по-прежнему, как маг с той же картины, стремимся сде­лать так, чтобы «ответственность за ум» нашего пациента лежала на нас, сообщая обескураженным родителям, что отныне без нас и наших лекарств пациент не сможет обойтись до конца жизни.

Согласно все тем же образам Босха, одного того, что человек поверит подобным утверждениям достаточно, чтобы сделать его мертвым.

Впрочем, в упорной глупости профессионалов, которые долж­ны лечить пациента от глупости, но предпочитают увеличивать ее незримую меру, можно увидеть и «код» глупости по Босху.

Гениальность этого человека заключалась в его способности видеть демонов в лицо. А глупость — это демон, постоянно на­блюдающий за самыми интимными и тайными уголками нашей души. Наши чувства и мысли, наши обыденные привычки и при­вязанности, наши реакции на внешний мир никогда не чужды ей полностью, как не чужда всему этому наша собственная смерть. Не кто-нибудь, а гениальный Киркегор первым придал глупости свойства абсолюта. Он писал, что это «единственный абсолют, противоположный абсолютному».

Однако гении, писавшие о глупости: Аристотель, Декарт, Аристо­фан, Мольер, Ницше, Флобер, Бодлер или Пруст, — не смогли объ­яснить, в чем же противоположность этих двух абсолютов абсолюта гениальности, с одной стороны, и абсолюта глупости — с другой.

Босх не выразил этого словами, зато предельно ясно видел: абсолют глупости возникает тогда, когда человек переносит от­ветственность за свой собственный ум с себя самого на субъек­ты и объекты внешнего мира. Гениальность существует глубоко внутри человеческой души. Попытка перенести ее наружу — по­иск истины во внешнем мире, за пределами человеческого тела и души — создает человеческий абсолют — абсолют глупости и позволяет «шутам» управлять нами.

Транс — это погружение человека в глубины собственной му­дрости. Психоз — это болезненная попытка человека найти ис­точники управления собой вне самого себя. Это было прекрасно описано на самом себе нашим гениальным психиатром Владими­ром Кандинским, и на других — французским психиатром Жа­ном Клерамбо. Как это можно понять и почувствовать вне пси­хиатрического дискурса?

Очень просто. Один из главных теоретиков буржуазной глупо­сти Леон Блуа считал «наиболее убийственной», то есть сеющей смерть разума, хорошо знакомую у нас фразу: «Я не глупее других».

В этом случае ум снова принадлежит не мне, а зависит от ума некоего «усредненного другого».

Нам больше не нужно собственное мнение... Зачем? Есть столько источников «чужого мнения»: СМИ, родители, соседи...

Как и в случае глупца у Босха, так как «мнение» принадлежит им, в случае чего, именно они и окажутся во всем виноватыми.

Это еще одна главная мысль в абсолюте глупости: жизнь, про­житая в поисках виновного в неудаче собственной жизни. Список виновных расширяется «теориями заговора»: родители, разуме­ется, виноваты во всем, но к ним легко присоединяются евреи, бесы, «невидимые хазары»...

Мы, правда, забываем, что по другую сторону неожиданно став­шего прозрачным «железного занавеса» имеется мнение о том, что во всем виноваты русские, коммунисты или русская мафия...

Поиск начала, виновного в поведении личности, то есть поиск человека, «не до конца удалившего камень глупости», и создает «аб­солют, противоположный абсолютному». Мы настолько напряжен­но ищем вину друг друга «во всем происходящем», что это создает мощное поле взаимной неприязни, способное порождать и войны, и теракты, и обыденные семейные убийства. Это поле создает чело­веческий абсолют, где нет больше правых, есть только виноватые.

Привычное стремление «удалить камень глупости» связано с такой мощной сконцентрированностью на поиске «хирурга», что сосредоточить внимание на тихом внутреннем голосе гениаль­ности — голосе смысла жизни, постоянно умоляющего человека обратить взор на самого себя, становится невозможным.

«Да ладно вам! Не все так страшно, — скажет мне читающий эти строки. — Человек же не может обойтись без глупости. Чело­веку нужно отдыхать, нужно отвлекаться и развлекаться».

Разумеется, это так. Вся проблема заключается в том, есть ли человеку от чего отвлекаться. Есть ли у него то целое, из которого он может развлекаться.

Отвлечься можно от чего-то главного в жизни, например, от работы или бизнеса. Развлечься можно в том случае, если суще­ствует некое главное влечение, которое настолько определяет твою жизнь, что ты от него устал. Но, как всегда, мы не додумы­ваем до конца свои мысли и не до конца чувствуем значения соб­ственных слов.

Главным делом человеческой жизни может быть работа, и тогда в ее структуре и после окончания нужен отдых — досуг, который мы можем проводить сколь угодно глупо. Но в жизни большинства из нас именно возможности в проведении досу­га стали мерилом престижности работы. Мы работаем для того, чтобы «как следует оттянуться на отдыхе», а отдыхаем вовсе не для того, чтобы эффективнее работать. То же самое происходит с нашим главным влечением — добыванием денег. В реальной жизни количество денег оценивается вовсе не количеством ну­лей возле единицы на банковском счету, оно оценивается коли­чеством развлечений, которое человек может себе позволить за эти нули. То есть конечной целью дела, бизнеса снова является безделье.

Отдых, в сущности, всегда есть отдых от самого себя — от того, чем «загружено» наше сознание. Отдохнуть, значит заполнить себя чем-то другим, приходящим извне. Не так важно, чем имен­но: телевизором, азартной игрой, автомобилем, водкой, женщи­нами, героином или футболом. Жан Бодрийяр уже в двадцатом веке доказал, что целью человеческой жизни является обмен са­мого себя на объекты и вещи внешнего мира. Когда этот обмен полностью завершен, человек умирает. За пять столетий до него гениальный Босх утверждал: уже начало этого обмена — есть глу­пость или смерть личности.

Не нужно никакой особой философии, чтобы понять обратное: главным делом человеческой жизни является сосредоточенность на внутреннем. Не сама работа, а то, что работающий человек может понять и почувствовать, переживая опыт работы. Не со­бирание коллекций, а то чувственное и интеллектуальное знание, которое он сможет из этой коллекции извлечь. Главным являются не отношения с другим человеком, а то, как мы чувствуем другого внутри самого себя. Даже не автомобиль, а те внутренние пере­живания, которые человек получит с его помощью.

Получается, что главной задачей человеческого бытия являет­ся понимание мира, то есть создание образа мира внутри самого себя. Понимание или определение своего внутреннего отноше­ния к миру позволяет человеку создавать свои собственные миры или вносить изменения в мир, уже существующий. Мы привыкли считать это задачей гениального разума, но все человеческие за­дачи, понимаемые хоть немного проще, например, традицион­ные: «вырастить ребенка», «посадить дерево», «построить дом», «написать книгу», — сводятся к обмену самого себя на объекты внешнего мира. То есть... к глупости.

В процессе выполнения главной задачи человеку порой му­чительно недостает собственных способностей к анализу, тогда ему нужно отвлечься или развлечься, освободить свое сознание от привычных стереотипов, сделать так, чтобы они уступили ме­сто его гениальности. Ему становится нужна глупость: глупая музыка, танцы, анекдоты, веселая компания, скоростной спуск на лыжах... В этой ситуации глупость перестает быть «другим аб­солютом» ибо она функциональна. Глупость или безумие гения, возникающие как дверь, открытая для прорыва к гениальности, подобно всякой двери оказывается только лишь одним из меха­низмов самой гениальности, необходимых для прорыва к ней.

Глупость остается смертью сознания лишь до тех пор, пока она — самоцель. Самодостаточность глупости наглухо задраивает проход к гениальности. Мы оказываемся в «мире зомби» — в мире живых мертвецов. Для того чтобы действовать, они нуждаются в распоряжениях чужой воли. Они не способны действовать само­стоятельно. Интересно, что делают зомби в то время, когда им не нужно выполнять приказы «злого волшебника».

Я думаю, что они сидят рядками, уставившись пустыми глаза­ми в телевизор.

Вы никогда не задумывались, почему фильмы про зомби при­обрели такую популярность в последнее десятилетие?

Может быть, это происходит из-за этой самой нашей потреб­ности «быть не глупее других»? В ней скрывается желание быть умнее хотя бы кого-нибудь. Кино, в котором фигурируют живые мертвецы, позволяет нам испытывать чувство глубокого удовлет­ворения: «Вот — по экрану ходят люди, еще более мертвые, то есть еще более глупые, чем я сам».

Становится более понятным поведение «шлемазла» из преды­дущей главы:

«Слушайте, как вы можете такое терпеть? И куда вы, собствен­но говоря, едете?» — «Да до самой Одессы, — отвечает шлемазл. — Если, конечно, морда выдержит».