Ключи к смыслу жизни - Александр Данилин

Мать — владычица жизни и смерти каждого из нас — именно она начинает отсчет отпущенного нам времени.

Маленькому ребенку мать кажется всемогущей и всепрони­кающей... как смерть!

Таким же считали Шико современники: он великолепно разбирался в делах государства, у него был красивейший ари­стократический почерк, он знал множество языков, латынь в том числе. Он был прирожденным наездником и прекрасным фехтовальщиком, одним из лучших — «вторая шпага» во Фран­ции! «Первой шпагой» был головорез Граф де Бюсси (послед­ний французский рыцарь). В фехтовании, по отзывам Шико, «имеют значение три вещи — прежде всего, голова, затем руки и ноги. Первая помогает защищаться, вторая и третья дают воз­можность победить, но, владея и головой, и рукой, и ногами, побеждаешь всегда».

У Шико была смышленая голова, длинные руки и крепкие ноги.

Кроме всего этого, Шико, по рассказам современников, был великим актером!

Мало того, что он обладал всеми качествами, которыми должен обладать человек, служивший при дворе: лицемерие, наигранные улыбки, гримасы, лукавая ирония, сарказм и притворство. Его талант был всепроникающим, почти магическим!

Он прекрасно умел подражать чужим голосам. Он находил об­щий язык с любым человеком. Даже с самым злейшим врагом ко­роля! Он мог войти в доверие к любому: как к пьянице или мона­ху, так и к принцу крови. Как бесплотный дух он мог принимать любой облик. Он знал все, что происходит в королевстве и за его пределами, и мог предугадать недалекое будущее. Он просчиты­вал все события на несколько ходов вперед.

Фактически Шико был королем Франции. В Шико, по мне­нию современников, была воплощена мудрость королевства. Но черты смерти все время проглядывают через этот великолепный облик: говорят, что Шико был прекрасным философом, потому что... умел ничего не принимать близко к сердцу.

«Мертвый» умеет находиться где-то сверху — «над жизнью». В духовной позиции шута Шико стал недосягаем для повседнев­ной суеты: она забавляла его, как забавляет все избранные нату­ры. «В этом мире одни дураки скучают и ищут развлечений на том свете», — это его собственные слова. Обратите внимание: «дура­ки», а не шуты. Шут — умерший заживо — это совсем другое.

Он лишь посмеивался над человеческой неблагодарностью и, по своему обыкновению, почесывал себе нос и подбородок.

Разумеется, очень многие его не любили. Шико в глаза назы­вали: «назойливой мухой», «хитрой лисой», «ядовитой змеей», но чаще всего к нему обращались просто: «господин дурак»! На что он никогда не реагировал и отвечал с улыбкой: «Это моя долж­ность!» Хотя в вопросах чести шут был весьма щепетилен и ни­когда не оставался в долгу: «Шико обнюхивает и лижет камни, на которые пролилась его кровь, как лиса, до тех пор, пока не размозжит об эти камни головы тех, кто ее пролил».

Это, конечно, метафора, но даже в ней чувствуется опасение произносящего ее: у надевшего маску глупости — маску мертве­ца — появляются свойства оборотня!

Даже в его легендарном великодушии современники видели смерть. Шут часто швырял в толпу пригоршни золота, как извест­но, деньги не нужны только мертвым... И, разумеется, ему покро­вительствовала ночь. Мечтатель — он в своих ночных прогулках почти всегда выбирал прибрежную дорогу. В те времена Сена еще не была зажата между каменными стенами, ее волны лобзали ши­рокие берега, и жители города не раз могли видеть на этих берегах высокий, вырисовывающийся в лунном сиянии силуэт Шико.

Возникает переворачивание смысла — глупцом в этой си­туации оказывается король. Это его душа при жизни умирает, а шут, никогда не снимающий напяленную маску смерти, остается жить.

Средневековые корабли сумасшедших того же происхождения.

«Дураков» сажали на корабль и с почетом отправляли в смер­тельное плавание: их возвращали той переменчивой стихии, ко­торая «породила» и их, и всю жизнь на земле, стараясь уберечь от смерти (например, от чумы) самих себя — жителей средневеко­вого города.

Но этот ритуальный акт... оказывался глупостью.

Дело в том, что люди, на которых вместо шутовского колпака одели ярлык «глупцов» или «безумцев», начинали в душе «нор­мального» человека играть роль спасателей или, говоря привыч­нее, спасителей.

Скорее всего, именно с этим и связан обострившийся в по­следние десятилетия интерес обывателя к феномену безумия. По­хоже, с каких-то древних времен в нас жива тайная мысль: если нормальное, рациональное мышление завело нас в абсолютный тупик, может быть, глупцы и безумцы или их видения способны нас спасти.

Мы приближаемся к тайне «священного безумия», поневоле оказываясь на «другой стороне медали глупости». Вдруг выясня­ется, что прижизненная смерть дурака дает ему взыскуемую и не находимую обычным человеком свободу.

Каким же образом происходит это загадочное превращение?

Шут был главным лицом праздника Сатурналий. А право на глупость, в смысле необремененности заботами и обязанностями повседневной жизни, является для нас чуть ли не основным со­держанием феномена, который мы называем «праздником».

По мнению М.М. Бахтина, празднество «дает право на глу­пость... Глупость — это вольная мудрость, свободная от всех норм и стеснений материального мира, а также от его забот и его се­рьезности — на мир разрешалось взглянуть дурацкими глазами, и это право принадлежало не только празднику глупцов, но и народно-площадной стороне всякого праздника».

«Дурацкие глаза» — это взгляд на мир, не затуманенный при­вычным мировоззрением. Между дурацким взглядом на мир и гениальным взглядом очень сложно провести разделительную черту... Точно так же сложно, как провести ее между безумием и гениальностью.

Понятия глупость и безумие в истории человечества сходны до полной неразличимости.

Практически все светлые образы богов и героев классической древности проходят в своем жизнеописании фазу «глупости» или временного безумия, сочетающегося с бешенством и необуздан­ностью. В это время с ними случаются бесконечные беды и несча­стья. Неприятности заканчиваются одновременно с прекращени­ем безумия и обретением героического статуса.

Богиня Гера, постоянно преследующая Геракла, ниспослала на него безумие, в припадке которого герой убил своих детей и двух детей царя Ификла. Придя в себя, Геракл, в соответствии с судь­боносным предсказанием, был вынужден пойти в рабство к царю Еврисфею, по приказанию которого и совершил двенадцать под­вигов, сделавших его бессмертным.

Вот что имел в виду великий Эразм в своем «Похвальном сло­ве Глупости», когда говорил от имени самой Глупости: «Но мало того, что во мне вы обрели рассадник и источник всяческой жиз­ни: все, что есть в жизни приятного, — тоже мой дар... Обыщите все небо, и пусть имя мое будет покрыто позором, если вы найде­те хоть одного порядочного и приятного бога, который обходился бы без моего содействия».

Появление героя связано с прекращением его временного безу­мия. В сказаниях об Илье Муромце Илья «сидит в темном углу на печи тридцать лет и три года», до тех пор, пока пришедшие «кали­ки перехожие» не дают ему «испить водицы из колодезя на ясном солнышке». Естественно, сидящий на печи Илья не может быть мудрым богатырем, он пребывает во тьме глупости и бездумья. В данном случае, глупость не означает болезнь в нашем смысле этого слова: это временная тьма, временное исчезновение света, скрытого под покровом ночи и смерти.

Глупость или безумие — это смерть разума, которого недоста­точно для того, чтобы проанализировать, «переварить» и правиль­но использовать всю информацию, которая поступает к человеку посредством его органов чувств. Ум или разум — это Светлый

Логос. Это солнце, которое, освещая или освящая, вносит по­рядок в хаос ночи. В сущности, так мы чувствуем процесс рож­дения жизни или оживления. Умный или мудрый человек знает или ведает, как нужно правильно взаимодействовать с миром, ко­торый периодически кажется «темным» или непостижимым. Для древнего человека сами понятия ведовства, мудрости или знания тождественны свету и солнцу. Отсюда извечный поиск человеком просветления, то есть жажда познания истины, дающей жизнь и преодолевающей смерть.

Но каким же образом обычный человек может просветиться?

Во множестве различных верований есть ответ на этот вопрос: он должен заново родиться в духе. А как же человек может ро­диться заново в прямом смысле этого слова? Первобытное мыш­ление, как и мышление ребенка, не выносит метафор.

Существует один единственный ответ: для того, чтобы родить­ся вновь, человек должен сначала умереть.

В одной из русских сказок Афанасьевского сборника расска­зывается о том, что крестьянин, «как две капли воды» похожий на богатого дурака, воспользовался его смертью и стал с большим успехом выдавать себя за внезапно поумневшего богатея.