Шестиглавый Айдахар - Ильяс Есенберлин

Ногай никогда не называл себя ханом, но все вопросы, касающиеся управления принадлежащего ему улуса, решал сам, не прося ни совета, ни помощи в Золотой Орде.

Особенно независимо повел он себя при Менгу-Темире. Новый хан никак не выказал своего недовольства, а скорее наоборот, сделал вид, что ничего не происходит, поскольку улус Ногая по-прежнему считался частью Золотой Орды.

Другим был занят в это время Менгу-Темир. По его приказу в одном дневном переходе от устья Яика вверх по течению строился новый город Сарайчик. Здесь, в самом сердце Орды, вдали от границ, где постоянно вспыхивали междоусобицы, хан решил наладить чеканку своих денег.

И еще была причина, по которой Менгу-Темир не хотел ссориться с Ногаем. В Мавераннахре и Хорасане набрал силы Кайду и уже позволил себе забирать часть причитающихся Золотой Орде денег, получаемых от принадлежащих ей ремесленников – рабов.

Случись это при Бату или даже при Берке-хане, Золотая Орда, не стерпев подобной обиды, двинула бы свои тумены на того, кто осмелился поступать подобным образом. Но Менгу-Темир боялся Кайду. Опасение быть разбитым и потерять даже то, что имела Орда, останавливало хана.

Предательски умертвив Барака, Кайду укрепил союз со своим бывшим врагом – ильханом Ирана Абаком и создал на подвластных ему землях новое сильное ханство. Желая еще больше оградить себя от неожиданностей с юга, он пообещал отдать в жены свою знаменитую дочь Кутлун-Шаги за внука Абака – Газана.

Менгу-Темир понимал, что если он двинет свои тумены на Кайду, то не останется в стороне и Абак. Ильхан непременно воспользуется этим и через Азербайджан и Кавказ ударит Золотой Орде в спину.

Опасаясь Кайду, Менгу-Темир тем не менее пристально и с тревогой следил за Ногаем.

Не проходило ни одной зимы, чтобы Ногай не устраивал больших облавных охот, в которых участвовало все его войско. Длились они по три-четыре месяца и охватывали большие пространства.

Со времен Чингиз-хана такие охоты означали подготовку к походу, к предстоящим битвам. На охоте проверялась выносливость воинов, их способность терпеливо переносить лишения: спать на земле в дождь и снег, долгое время обходиться без еды, быть зоркими и внимательными, во всем подчиняться своим начальникам.

Иногда Менгу-Темиру начинало казаться, что Ногай задумал отделиться от Золотой Орды и объявить себя самостоятельным ханом. Но ведь Ногай всегда был суровым и последовательным сторонником заветов Чингиз-хана, и едва ли он посягнет на единство.

Если это так, то чего же хочет Ногай? Неужели он наметил себе цель выше, неужели пожелал сам сделаться ханом Золотой Орды?

От этих мыслей Менгу-Темир мрачнел и подолгу не находил себе места.

Да, никто из чингизидов еще не бежал от звания хана и не отказывался от трона, если для этого появлялась хотя бы небольшая возможность. Но Менгу-Темир ошибался, думая, что и Ногай преследует эту же цель.

Ногай был не только мудрым и удачливым предводителем войска, он еще и умел смотреть далеко вперед. Ногай хорошо понимал, что убрать с трона Менгу-Темира будет нелегко. Слишком многие стояли за его спиной и, бесспорно, оказали бы ему поддержку. Поднять руку на хана, избранного курултаем, значит нарушить святая святых Яссы Чингиз-хана. Не только враги, но и друзья поднимутся на того, кто решится задумать подобное.

Нет, не ханское звание прельщало Ногая. Он хотел всегда оставаться сильным, чтобы не только правое крыло прислушивалось к сказанному им слову, но и вся Золотая Орда. И кто бы ни сидел на троне, принимая решение, должен был вспомнить о нем и у первого спросить совета или согласия. На это, как считал Ногай, у него было полное право. Кто больше, чем он, сделал для возвеличивания Золотой Орды, для умножения ее богатств? Кроме того, он самый старший из Джучиева потомства, а значит, каждое его слово – это золотое слово.

Разве может кто-либо из потомков Чингиз-хана сесть на трон Орды без его согласия и благословения? По мнению Ногая, такое не должно было произойти.

Но Ногай знал, что одних пожеланий слишком мало, чтобы повелевать ханами. Только сильное войско и поддержка большинства из потомков Джучи даст ему возможность, не будучи ханом, править Золотой Ордой.

Для этого он постоянно заботился о войске и привлекал на свою сторону тех, кто мог бы оказаться ему полезен. Ногай не стеснялся в средствах. Одних обманывал, другим льстил, третьих пугал, четвертых подкупал своей щедростью.

Потомки Джучи часто бывали гостями его улуса.

В год коровы (1277) Ногай пригласил к себе Тудай-Менгу, с которым ходил в поход против ильхана Кулагу в земли Азербайджана.

Не близок был путь в его улус. Надо было переправиться через великие реки Тан и Узи, прежде чем выйти к благодатной долине реки Кехреб, что несла свои воды через земли молдаван, на которых находилась ставка Ногая. Но разве имеет значение, короток или длинен путь, для монгольского воина, родившегося в седле?

Лето в тот год выдалось знойное, дожди почти не выпадали, и потому травы на землях, через которые проходил караван Тудай-Менгу, пожелтели раньше срока.

Долина Кехреба встретила гостей прохладой и зелеными лугами. Вокруг стояли невысокие горы, покрытые лесами, и весенние воды во время разлива Узи успевали так напоить землю, что ей не страшно было самое жаркое солнце.

Благодатные земли принадлежали Ногаю, земли, не знающие зимы. Лишь в декабре здесь ненадолго выпадал снег и сразу же плавился от дыхания теплых ветров. Хорошо и привольно было здесь и людям, и скоту.

Ногай, получив в управление улус, как истинный кочевник не стал строить города. И зимой, и летом монголы жили в юртах, поставленных в том строгом порядке, какой определял обычай предков.

За два дня до того, как Тудай-Менгу должен был прибыть в ставку, Ногай выслал навстречу дорогому гостю, внуку великого Бату-хана, отряд во главе со своей младшей женой кипчачкой Гибадат-бегим. Отряд состоял из девушек и юношей на быстроногих, богато украшенных скакунах.

Тудай-Менгу поразил Ногая. Не таким привык он видеть этого горячего, всегда веселого воина, быстрого на острое слово и готового поддержать любую шутку.

Сейчас перед ним был совсем другой человек. Пожалуй, внешне он ничем не отличался от того, каким знал его Ногай, но в беспокойно бегающих глазах Тудай-Менгу появился нездоровый, тусклый свет, щеки запали, а руки беспрестанно двигались, словно что-то искали.

Ногай догадался – с Тудай-Менгу что-то случилось, но расспрашивать не стал, а велел проводить гостей в поставленные для них юрты на отдых.

Тудай-Менгу производил впечатление потерявшего разум человека. И только Кебек-тайши, сопровождавший его, открыл Ногаю страшную тайну.

Средней женой Тудай-Менгу была дочь алшин-татарского эмира Туре Кутлука, родственница страшей жены Бату-хана, знаменитой Баракши-хатун.

В свое время умная и хитрая Баракши-хатун, чтобы еще больше укрепить родственные связи с потомками Чингиз-хана, выдала ее за пятнадцатилетнего Тудай-Менгу.

Много лет подряд дочь Туре Кутлука рожала мертвых детей. Вспыльчивый, горячий в своих поступках, Тудай-Менгу грозился отправить ее к родителям, и когда он почти решился исполнить свою угрозу, она родила ему сына, похожего на него как две капли воды.

Желая, чтобы счастье не обошло его наследника, Тудай-Менгу назвал сына именем деда – Бату.

Мальчик рос веселым и здоровым. Небо наградило его смелостью и решительностью. В стрельбе из лука и в играх с саблями он легко побеждал своих сверстников и всегда и во всем был первым.

Радости Тудай-Менгу не было предела. Мечтая о том, что сын когда-нибудь повторить подвиги и дела своего прадеда, он с семилетнего возраста стал брать Бату во все походы, куда бы ни приходилось ему отправляться. И на этот раз, собираясь в улус Ногая, он взял сына с собой.

Несчастье случилось после того, как караван Тудай-Менгу переправился на плотах через многоводный Узи и устроил дневку.

– Отец, – сказал Бату, – говорят, что здесь водятся кабаны. Я никогда не видел их и хотел бы посмотреть.

– Стоит ли моему сыну делать это? – возразил Тудай-Менгу. – Ты еще мал, чтобы участвовать в охоте на этого зверя, а встречаться с ним на тропе просто так опасно. Кабан силен и легко впадает в ярость.

– Я хочу, я ничего не боюсь… – сердито хмурясь, упрямо сказал Бату.

За мальчика вступился его атабек – наставник Айджу, высокий смуглый воин – сын тангутского эмира Лу-Шидургу:

– Пусть посмотрит. Мы будем рядом с ним. Будущий воин не должен знать страха.

Тудай-Менгу долго колебался. Предчувстсвие беды удерживало его. Он уже ругал себя за то, что сказал сыну об опасности встречи с кабанами. Надо было придумать другую причину для отказа. Теперь же мальчик, приученный к мысли что монгол никогда не должен знать страха, все равно настоит на своем.