Стратегия Банкрофта - Роберт Ладлэм

– Насколько я понял, приватизация эстонского арсенала была осуществлена без лишнего шума. – Взгляд Белнэпа остановился на старом каштане. Могучее дерево медленно душил плющ. Сорняк, словно брезентом, накрывал его ветви.

– Это был откровенный грабеж, совершенный во времена всеобщего хаоса, когда на Востоке многие еще не вполне понимали разницу между капитализмом и воровством.

– Итак, с чем мы имеем дело? Ты хочешь сказать, что Генезис – это эстонский олигарх? Или же речь идет только об одном из его подручных? Какая у нас картинка?

– Я рассказала тебе все, что узнала, а это очень немного. Как ты сам понимаешь, одни намеки и предположения. Как это ни странно, сеть Ансари не сочла нужным прислать нам по почте свой рекламный проспект.

– Как в эту картинку вписывается Генезис?

Рут заметно поморщилась.

– Мой отец в свое время занимался любительской фотографией. Оборудовал в подвале лабораторию. И время от времени кто-нибудь из нас, малышей, врывался туда как раз в тот момент, когда отец проявлял негативы. И все замечательные снимки борьбы за мяч превращались в тени и туман. Отец всыпáл провинившемуся по первое число. А веду я все это к тому, что никакой картинки у нас нет. Есть только тени и туман.

– А я хочу лишь понять, кому мне всыпать по первое число, – настаивал Белнэп. – Рут, расскажи мне про Генезиса.

– Генезис. С этой легендой связано много историй. Видишь, тут не обошлось без мистики. Рассказывают про одного человека, который пошел против Генезиса. За это его в течение двух лет продержали в железном саркофаге, сделанном по форме его тела. Жизнь ему поддерживали внутривенными инъекциями. И все это время бедняга не мог пошевелить никакой частью своего тела больше чем на дюйм. Итог этих двух лет: полная атрофия, значительная потеря мышечных тканей и в результате смерть. Можешь себе такое представить? Тут нужно воображение в духе Эдгара По. Расскажу тебе еще одну историю. Ее передали из нашего афинского отделения. Одной из жертв Генезиса стал член влиятельного семейства греческих судовладельцев. Но рассказ не о нем. А о его матери. Судя по всему, она не могла найти себе места от горя. Считается, время лечит всё, но только не в данном случае. Несчастная хотела увидеть человека, отнявшего жизнь у ее сына, и не желала успокоиться. Ни о чем другом она не говорила.

– Она жаждала отмщения. Это понятно.

– Даже не этого. Она понимала, что не сможет отомстить. Несчастная хотела просто увидеть лицо Генезиса. Взглянуть ему в глаза. Хотела только увидеть, увидеть то, что не видел никто. И она была так настойчива, так непреклонна, что однажды ей пришло известие.

– От Генезиса?

– В этом известии сообщалось, что Генезис услышал о просьбе этой женщины и готов выполнить ее желание. Но при одном условии. Она должна заплатить за возможность его увидеть – заплатить своей жизнью. Таково было условие. Несчастная могла его принять, могла отказаться. Но таково было условие.

Белнэп поежился, и легкий ветерок был тут ни при чем.

– Одним словом, безутешная мать, убитая горем, согласилась, – продолжала Рут. – Согласилась на это условие. Полагаю, ей вручили сотовый телефон, по которому последовательно диктовали инструкции, направлявшие ее из одного уединенного места в другое. Ее тело было обнаружено на следующее утро. Перед смертью женщина засунула в лифчик записку, написанную своей собственной рукой, в которой говорилось что-то о том, будто она действительно увидела «того, увидев которого умирают». Так что все убедились в том, что Генезис сдержал свое слово. И самое странное – по крайней мере, так говорят, что установить причину смерти не удалось. Женщина просто умерла – и всё.

– Не могу в это поверить.

– Склонна с тобой согласиться, – признала аналитик ОКО. – Это подобно легенде. Ходят разные слухи, но никто не может их проверить. А ты меня знаешь. Я не доверяю тому, что не могу проверить.

– На земле и небесах есть много такого…

– Возможно. Возможно. Но я считаю только то, что могу сосчитать. Если в лесу падает дерево и Рут Роббинс не получает из своих источников официального подтверждения этого, тогда для меня это дерево остается стоящим.

Белнэп посмотрел ей в лицо.

– Расскажи мне про «Инвер-Брасс».

Рут Роббинс побледнела. Внезапно ее взгляд стал мертвым.

Белнэпу потребовалось несколько секунд – и появление струйки крови из уголка рта, подобное случайному мазку помады, – чтобы понять, в чем дело. Тело Рут обмякло, но она умерла еще до того, как рухнула на землю.

Алая струйка блеснула в лучах полуденного солнца.

К этому таинственному учреждению в Северной Каролине Поль Банкрофт относился с неприкрытой, торжествующей мальчишеской гордостью. Он властной походкой шел по коридорам, выложенным лакированной плиткой, мимо перегородок из матового стекла. Однако Андреа не переставала гадать, что это за место? Почему филантроп скрывается здесь? Повсюду обилие полок, заставленных папками с документами, компьютерных терминалов. В атмосфере висел приглушенный гул напряженной работы, словно в центре управления полетами НАСА. Неяркое, но ровное освещение напомнило Андреа хранилище редких книг и рукописей. Через равные промежутки встречались лестницы, ведущие вниз: перила из дерева и железа, выложенные плиткой площадки. Несомненно, значительная часть здания располагалась под землей. Мужчины и женщины в деловых костюмах, сидящие за компьютерами, время от времени бросали рассеянный взгляд на проходившую мимо Андреа.

– Скажу без ложной скромности, мне удалось собрать здесь действительно выдающуюся команду аналитиков, – заявил Поль Банкрофт, когда они дошли до центрального зала. Прикрытые жалюзи окна под потолком пропускали в помещение строго дозированное количество света.

– И хорошо их спрятать.

– Да, это действительно весьма уединенное место, – согласился ученый. – Почему – вы поймете, выслушав мои объяснения.

Остановившись, он обвел руками вокруг. За подковообразным столом в окружении полукольца мониторов сидели шесть человек, поглощенных разговором. Один из них, щуплый мужчина с аккуратной черной бородкой, в темно-синем костюме, но без галстука, при приближении Банкрофта встал.

– Какие последние новости из Ла-Паса? – спросил Банкрофт.

– Как раз сейчас мы проводим тщательный анализ, – певучим голосом ответил бородач. У него были изящные, похожие на женские руки.

Андреа оглядела собравшихся за столом, снова чувствуя себя Алисой, попавшей в Зазеркалье.

– Я просто устроил своей племяннице Андреа обзорную экскурсию, – объяснил остальным Поль Банкрофт. Он повернулся к Андреа. – Почти все эти терминалы подключены к мощной системе параллельных процессоров – речь идет не об одном суперкомпьютере «Крэй Экс-ти-3», а о целом помещении, заставленном ими. Вероятно, самый производительный на настоящий день компьютер установлен в Ливерморе, в Национальной лаборатории Министерства энергетики. Следом за ним, говорят, идет система «Блю-Джин» компании «Ай-би-эм» в Йорктауне. Наш, скорее всего, занимает третье место, идя нога в ногу с компьютерами в компании «Сандия»[48] и в Гронингенском университете в Нидерландах. Мы имеем дело с системой компьютеров, способной выполнять сотни терафлопов в секунду – сотни триллионов операций. Возьмем весь объем вычислений, выполненных всеми электронно-вычислительными машинами на Земле за первые полвека современной компьютерной эры, – эта система нарабатывает больше всего за один час. Подобные сверхмощные компьютеры используются для анализа геномов и цепочек ДНК, для предсказания хаотической сейсмической активности, для моделирования процессов, происходящих во время ядерного взрыва, – одним словом, для исследования природных явлений. Наша модель является ничуть не менее сложной. Мы изучаем пласты и каскады событий, влияющих на семь миллиардов жителей нашей планеты.

– О боже, – выдохнула Андреа. – Вы стремитесь добиться максимального блага для максимально большого количества людей – вычисляете формулу счастья.

– Раньше это были пустые слова. На самом деле никто и никогда не предпринимал серьезных попыток ее рассчитать. Количество взаимосвязанных факторов слишком велико. Объемы необходимых вычислений разрастаются в геометрической прогрессии. Однако мы добились определенного прогресса в этом направлении, получили реальные результаты. Величайшие умы человечества мечтали об этом со времен эпохи Просвещения. – У него зажглись глаза. – Мы преобразуем нормы человеческой морали в строгие математические формулы.

Пораженная Андреа молчала.

– Знаете, считается, что объем человеческих знаний удвоился за полторы тысячи лет, прошедших, скажем, от рождения Христа до эпохи Возрождения. За период между эпохой Возрождения и Великой французской революцией он снова удвоился. За век с четвертью от Великой французской революции до появления первого автомобиля, ставшего кульминацией промышленной революции, объем знаний опять удвоился. По нашим оценкам, Андреа, в настоящее время объем человеческих знаний удваивается каждые три года. При этом наши моральные принципы остаются неизменными. Техническое совершенство человека как биологического вида многократно превысило его совершенство в этическом плане. И эта мощная вычислительная техника, к которой мы прибегаем, в каком-то смысле служит нам своеобразным интеллектуальным протезом, средством искусственного расширения наших мыслительных способностей. Но в конечном счете значительно важнее то, что сочетание математических алгоритмов, анализа и компьютерных моделей позволяет нам создать нечто вроде морального протеза. Никто не возражает против того, что НАСА или программа исследования человеческого генома собирают под свои знамена лучшие умы и мощнейшую вычислительную технику, для того чтобы решать определенные технические или биологические задачи, стоящие перед человечеством. Так почему бы нам не позаботиться о благосостоянии нашего вида напрямую? Вот задача, которую мы решаем здесь.