Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2 - Джакомо Казанова

Однако пора уже приступить к рассказу о моей встрече с императрицей. Граф Панин, воспитатель наследника, как-то раз спросил меня, уж не собираюсь ли я уехать, не представившись Её Величеству. Я ответствовал, что опасаюсь быть лишённым такового счастия из-за отсутствия рекомендаций. На это граф указал мне сад, где императрица имеет обыкновение прогуливаться по утрам.

— Но, помилуйте, как же мне подойти?

— Можете не беспокоиться этим.

— Да ведь я не известен Её Величеству...

— Ошибаетесь, она видела и уже отличила вас.

— Всё равно, я никак не осмелюсь подойти к императрице без постороннего содействия.

Граф условился со мной о дне и часе, и в назначенное время я прогуливался, созерцая убранство сада, где по аллеям было расставлено множество статуй самой жалкой работы. Горбатые Аполлоны и тощие Венеры перемежались Амурами, изваянными по образцу гвардейских солдат. Добавьте к сему уморительную путаницу имён мифологии и истории. Помню одну безобразно ухмылявшуюся фигуру с надписью “Гераклит”. Старец с длинной бородой назывался Сафо, а старуха — Авиценной. Я перестал хохотать, лишь когда надобно было приблизиться к императрице. Она шла в сопровождении нескольких дам, предшествуемая Орловым. Рядом с нею был граф Панин. После первых комплиментов она спросила моё мнение о саде, на что я лишь повторил свой ответ прусскому королю, интересовавшемуся тем же предметом.

— А надписи, — присовокупил я, — очевидно помещены для обмана невежд и увеселения тех, кто знаком с историей.

— Все эти имена совершенно ни о чём не говорят. Здесь просто посмеялись над моей бедной тёткой. Надеюсь, вы имели возможность увидеть в России вещи не столь комические, как эти статуи.

— Мадам, то, что может вызвать улыбку, ни в коей мере не сравнимо со всем остальным, заслужившим восхищение чужестранцев.

Во время разговора мне удалось упомянуть о короле Пруссии и превознести его. Императрица заставила меня рассказать о всех моих беседах с Фридрихом. Потом речь зашла о предполагавшемся турнире, в коем должны были участвовать самые славные воины Империи. Екатерина спросила, приняты ли подобные празднества в моём отечестве.

— Всенепременно. Тем более, что венецианский климат способствует увеселениям сего рода. Хорошие дни у нас столь же обычны, сколь они редки здесь, хотя путешественники находят, что ваш год всегда опаздывает.

— Совершенно справедливо, у нас год на одиннадцать дней старее.

— А не полагает ли Ваше Величество, что введение в таком необъятном государстве грегорианского календаря было бы достойнейшим новшеством? Ведь Вашему Величеству известно, что он принят всеми странами. Даже Англия в течение последних четырнадцати лет одиннадцать раз упраздняла последние февральские дни, что принесло её правительству несколько миллионов. Европейские державы с изумлением видят господство старого стиля под эгидой государыни, стоящей во главе церкви, и при наличии Академии Наук. Полагают, что Пётр Великий, установивший первое января началом года, отменил бы и старый стиль, если бы не почитал себя обязанным следовать примеру Англии.

— Но Пётр, — прервала меня императрица, — не был учёным.

— Зато он обладал значительно большим — великим разумом и выдающимся гением. Какое умение вести дела! Какая решительность! Какая смелость! Он преуспел во всех своих начинаниях, благодаря уму, позволявшему избегать ошибок, и силе характера, способного бороться со злоупотреблениями.

Я ещё не кончил своего панегирика, но Екатерина уже оборотилась ко мне спиной. Подозреваю, что она испытывала тайное неудовольствие от моих похвал её предшественнику. Обеспокоенный подобным концом аудиенции, я отправился к графу Панину, который уверил меня, что я весьма понравился Её Величеству, и она каждодневно осведомляется обо мне. Он советовал использовать все оказии, чтобы чаще попадаться на глаза императрице. “Несомненно, — добавил он, — Её Величество вызовет вас, и будет достаточно заявить о желании поступить на службу, чтобы получить место”. Не очень хорошо представляя, какое занятие возможно найти в малопривлекательной для меня стране, я был польщён благоприятным мнением, составленным императрицей о моей особе, не говоря уже о драгоценной возможности бывать при дворе. Я широко пользовался сей привилегией и каждое утро неизменно прогуливался по саду Её Величества. В один прекрасный день мы повстречались там лицом к лицу. Я сейчас расскажу об этой новой беседе, но сначала прошу позволения упомянуть о недолгом путешествии, совершённом мною в окрестностях Петербурга.

Оно было предпринято в связи с большими маневрами пехоты, на которых присутствовал весь двор. Старшие офицеры и придворные дамы заранее наняли квартиры, поэтому было весьма трудно отыскать себе помещение. Самая бедная деревня Западной Европы кажется чудом роскоши в сравнении с русскими селениями. Они являют собой трущобы вперемежку со стойлами для скота, и нечистота там есть наименьшее из неудобств. Посему я решился устроить себе жилище в своей же карете, из коей можно было, не выходя, наблюдать сие любопытное зрелище в любом удобном месте. Празднество продолжалось три дня. Изображалось некое подобие войны, сожгли фейерверки и взорвали форт, что стоило жизни нескольким солдатам — обстоятельство, мало кого обеспокоившее. Я взял с собой Заиру и мог ещё раз убедиться, что карета наилучшим образом приспособлена для жизни с любовницей. В своём дорожном дормезе я даже принимал визиты, и все расточали мне комплименты по поводу экипажа и его содержимого. Князь Дубской предложил купить у меня и то, и другое. Честолюбие помешало мне уступить карету, а искренняя привязанность моя к Заире оказалась не столь велика, чтобы лишить себя обладания ею.

Возвращаюсь теперь к истории моих разговоров с императрицей. Манера её обращения весьма польстила мне:

— Ваши пожелания, относящиеся к чести России, уже исполнены. С сегодняшнего дня все отправляемые за границу депеши, равно как и публикуемые акты, кои имеют историческое значение, будут помечаться двумя числами одновременно.

— Я уже имел честь заметить Вашему Величеству, что старый стиль отстаёт от нового на целых одиннадцать дней, и к концу века разница увеличится ещё на один. Как быть с ним?

— У меня всё предусмотрено. Погрешность составляет одиннадцать дней, что в точности соответствует числу, на которое ежегодно увеличивается эпакта. Ваше равноденствие считается 2 марта, а у нас 10-го, но здесь не помогут даже астрономы, ибо дата равноденствия отличается на день, два и даже три.

Я был поражён и подумал: “Это же целый астрономический трактат”, но всё-таки решился возразить: