Осоковая низина - Харий Августович Гулбис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Третий день как лежал снег. Ночью выпал еще. Петерис с Лизетой ушли в «Вартини» молотить, Алиса осталась дома одна. Накануне на Петериса нашло особенно скверное настроение. Хотя теперь и были две лошади, половину полей так и не вспахали. Оставалось только надеяться, вдруг снег растает.
— Чего раньше деньги не дали, все равно ведь принесли!
— Кто знал, что зима так рано наступит? — пыталась возразить Алиса.
— Кто знал! Летом на двух лошадях со всеми работами управились бы, теперь уже все вспахали бы.
— Родители хотели как лучше.
— Куда уж лучше!
Сегодня утром Алиса чувствовала себя неуверенно. Донимало безотчетное чувство вины, представлялось, как вечером Петерис опять начнет на нее сердиться. Поэтому, управившись со скотиной, она пошла собирать оставшиеся под снегом овощи. Начала с моркови. В перчатках дело не очень шло, Алиса скинула их и стала работать голыми руками. Пальцы мерзли, но было терпимо. Опустившись на колени, Алиса срезала ботву, ведром носила морковь в хлев. Свекла была выдергана раньше и сложена в кучи. Оставалось только сбить с нее грязь и срезать ботву. Нагибаться к земле больше не надо. Но стоять на коленях трудно. Алиса принесла скамеечку, что сделал отец, укуталась в попону, повернулась спиной к ветру.
И тут начались боли.
Первая волна ошеломила Алису. Она хотела сразу пойти к соседям, сказать Петерису, чтоб отвез ее в больницу. Но боль прошла, и Алиса решила, что сперва управится со свеклой. От женщин Алиса слыхала, что первые роды тянутся долго, после первых схваток может пройти день и больше. К тому же Алиса не была уверена, что это именно те боли. В странном смятении она, не поднимая головы, продолжала быстро обрезать листья.
— Бог в помощь!
Это пришла Паулина из «Озолкалнов», молодая, мужественная женщина со шрамом на щеке.
— Зашла посмотреть, как у ленивых соседей дела обстоят.
— Свекла осталась, — вымученно улыбнулась Алиса.
— У меня-то все убрано, вот только вспахать не успела.
Какое-то время Паулина деловито рассуждала о плохом урожае и скверной погоде, затем вдруг сказала:
— Станцевать не хотите?
Алиса не поняла.
— Была в волостном правлении. Письмо вам принесла.
Снова начались боли. Алиса, словно сквозь туман, видела фотографию: Эльвира в венке, рядом молодожен в военной форме. Затем какие-то разбегающиеся в разные стороны слова — милая Алиса… счастлива… дядюшка деньги… в этом году не поедем… передавай привет матери…
— Что с вами?
— У меня, должно быть, начинается. Не могли бы вы сходить в «Вартини», сказать мужу?
— В «Вартинях» ноги моей больше не будет! Недавно эта обезьяна Вилис Вартинь так обсмеял меня! Сани у вас есть?
Предвидя, что Алису скоро везти в больницу, Петерис в прошлое воскресенье сколотил из досок кибитку. Минут через пятнадцать Паулина, кинув в розвальни сена и усадив Алису, взмахнула кнутом. Совсем новенькие, не наезженные полозья скользили плохо, но Максис был сильный коняга, а у Паулины рука твердая.
От этой поездки у Алисы сохранились в памяти странное, мрачное ощущение страха, вершины сосен над головой, щелканье кнута, зычный голос Паулины:
— Но-о! Макс! Но-о!
Подъехав к больнице, Паулина перво-наперво укрыла Максиса попоной, той самой, в которую куталась Алиса. Лошадь вымокла, а с чужой лошадью надо обращаться аккуратно. Затем Паулина взяла Алису под руку и отвела в приемный покой.
Через час явился на свет мальчик, до того хиленький, что врач сказал акушерке:
— Не жилец.
Густав Курситис лежал дома больной. Эрнестина позвала доктора Одыня, который нашел у садовника грипп в тяжелой форме, прописал лекарства, велел принимать потогонное, но больному легче не стало.
Густав простудился в городе. Яблоки шли плохо, он долго проторчал на рыночной площади, не решаясь продать подешевле, — госпожа Винтер, как всегда, не поверит, что яблоки упали в цене, заподозрит, что Густав часть выручки присвоил. Как раз в тот день ударил мороз. Густав был легко одет и простыл.
Эрнестине не нравились поездки Густава на рынок. Уже хотя бы потому, что Густав совсем не умел торговать, привлекать покупателей. Осенью Эрнестина иной раз ездила вместе с мужем и видела, как неловко он предлагает свой товар, будто и сам не верит, что привез что-то стоящее. Густав не умел назначать настоящую цену, не знал, когда настаивать, когда уступать; сдавая сдачу, ошибался. У Эрнестины покупали охотнее и платили ей больше.
— Пампушечка, ты бы всегда ездила со мной, — сказал после первого раза Густав.
Эрнестина, может, и ездила бы, поборола бы неприязнь к торговле, будь яблоки его собственные, но помогать хозяйке наживаться не желала. К тому же Эрнестине хватало и своей работы. Густав получал в месяц жалованья всего на десять латов больше батрака полковника Винтера, хотя главные доходы приносил хозяевам сад, а не пашни и коровы. Не вози Густав осенью и зимой госпоже Винтер деньги, ей нечем было бы платить батраку, батрачке и стряпухе, так как успехи хозяйки в сельском хозяйстве были весьма скромны.
Густав лежал шестой день, температура поднялась до сорока. Накануне Одынь пришел снова и сказал, что грипп осложнился воспалением легких. Едва Эрнестина сменила больному рубашку, как постучали в дверь. Вошла молодая суровая женщина со шрамом на лице.
— Я привезла вам радостную весть.
Паулина рассказала, как все произошло.
— Как она перенесла роды?
— Жива.
— Стало быть… все в порядке? — спросил и Густав; он дышал быстро, прерывисто.
— Все как надо. Вы только поправляйтесь и приезжайте на внука посмотреть!
Паулина предложила отвезти Эрнестину до
