Перстни Легатов - Станислав Лабунский

Сдернули с лестниц чехлы, приставили их к стене наружной и пошли на приступ. Шутки кончились. За святотатство коллегия жрецов приговор один знает – смерть. Ну, мне не привыкать. Когда утром встаешь, всегда знаешь – до вечера можешь и не дожить. С этой мыслью и вино слаще и еда вкуснее. Вдруг это твоя последняя трапеза?

Наших птичек, чтоб не шумели, мы слегка напоили. А священных, жирненьких голубей брали сразу жестко. Раз, и голову набок. Такова воля цезаря, моя, то есть. Я не тварь дрожащая, я право имею. И меч, его отстоять, если кто не согласен.

Храмовые птички с золотыми кольцами на лапах. Плавт их расстегивает, на наших подменышей одевает и в голубятню, на жердочку их пристраивает.

- Перемена судьбы, - шепчет.

- Это точно. Судьба играет человеком, а человек играет на трубе, - отвечает ему Гней.

До чего варвары пошли в наше время ехидные, прямо спасу нет. Закончили, наконец, обратно на улицы выбрались. Тряпки, чехлы и накидки, свернули, в заплечные котомки убрали, лестницы к обелиску прислонили, пусть думают, что их мойщики оставили до другого раза, отошли на два квартала, битую птицу компании бродяг кинули, не будем же мы их ночью щипать, а эти их в глине запекут, и съедят за милую душу. И никаких следов не останется. Словно и не было похода цезаря на храм и выходки дерзкой.

Домой вернулись и прямо на террасе спать залегли. С зарей надо было обратно бежать, наблюдать, как птички будут зерно клевать.

Забавно было наблюдать за перекошенной рожей жреца, когда из приоткрытой двери голубятни полезли, теряя в давке перья, голодные сизари. То-то он запрыгал, когда они на корм кинулись. Плавт его за руку взял и в храм повел.

- Вот между этими колоннами пусть он свое распятие и поставит, лампадку зажжет и кружку прикрепит для сбора денег. Никого не потеснит, пусто здесь, - говорил он служителю храма, тихо его потряхивая.

Тот, зубами лязгая, головой мотал, то ли от рывков центуриона, то ли соглашаясь во всем с каждым словом. Оставили мы Петра и Ромео в Пантеоне, а сами решили в императорский дворец наведаться, а то давно меня там не видели, так и забыть могут.

- Эй, дядя, ты для солидности говори всем желающим, что лично вашего бога знал, и несешь слово истины по его повелению. Глядишь, на хлеб заработаешь, - посоветовал проповеднику варвар.

- Но ведь это не так! – возмутился христианин.

- Мысль изреченная есть ложь, а низких истин нам дороже, нас возвышающий обман, - легко парировал его возражения странный посланец ночи.

Кинув напоследок эту парфянскую стрелу, мы помахали ему на прощание и удалились.

- Надо будет через неделю сюда зайти, проверить, приживется ли, - вздохнул Плавт.

- Не надо, - твердо сказал варвар, - у него все будет замечательно. – Плавт, тебя как полностью зовут?

- Плавт Макрин из дома Север, - отчеканил тот.

Варвар оценивающе взглянул на него.

- Будь предельно осторожен на второй год, - посоветовал он. – И держись подальше от Гелиогабала. А лучше отруби ему голову.

Все имеет свой конец, в том числе и путь домой. Мы дошли до дворца и воспользовались калиткой в парке для свободного входа. Ее мало кто знал, и охрану там днем не ставили. Идем мы, не шумим, никого не трогаем, как вдруг мой новый приятель замирает. Огляделся я, цветы розовые, листья зеленые, у фонтана моя невестка Фульвия, голая, по своему обыкновению. Лежит по сирийской моде на солнышке, зачем, непонятно. Римской красоты в ней нет, одни кости кожей обтянуты, и волосы цвета спелой пшеницы гривой висят до ягодиц. Стоит на коленях, живот свой впалый демонстрирует. А Гней от нее глаз оторвать не может. Дикарь, что с него взять. Может, он ее съесть хочет? Надо помочь. Одной родственницей меньше будет.

- Пошли, представлю, - предлагаю и иду сам к фонтану.

Приблизились к невестке, она на нас с интересом смотрит, жизнь у нее скучная, на нее даже никто не покушается, ни на жизнь, от нее ничего не зависит, ни на честь, тут и бесчестных и на все согласных дам полный дворец.

- Твой новый мим? – спрашивает девица и глазки на него игриво наводит.

На нее впечатление трудно произвести. Она из семьи владетелей Северной Италии, озерного края до самых гор. Скоро отец мой умрет, и она из «светлейшей» тоже божественной станет. Ей что легат, что консул, пыль у трона.

- Да, - соглашаюсь, - веселый такой, кто увидит его фокусы, сразу замертво падают. Оставляю его тебе, а сам пройду в зал приемов, послов из Дакии встречу. Все отцу легче будет. Развлекайтесь.

И удалился с остальной свитой. Ну, надо же. Странные вкусы у уроженцев Гипербореи. Если об этом свидании братец узнает, варвару не жить. Впрочем, если мы не убьем Каракаллу, то ему все равно умирать. Он мой явный сторонник и пощады ему не будет. А что вы хотели? Это Рим».

Великий Ингози, брат жениха Великой Наместницы, сидел в штабной комнате и на большом экране изучал данные о стране, континенте и мире в целом. Первым его шагом на посту короля была отмена любых ограничений на въезд в государство. Всем добро пожаловать. И отмена любых запретов на любые наркотики и ношение оружия. Хочешь носить на плече пулемет – пожалуйста. Нравится травку курить – нет проблем. Хочешь уколоться героином – не вижу препятствий! Делай что хочешь, пока у тебя есть деньги, а закончатся, тоже можно что-нибудь придумать. В городе через шаг по борделю.

И везде табличка: «Требуются». Все оружие по цене металлолома купленное, здесь в реальные деньги превращалось. Обрез три тысячи монет стоит. Без патронов. А без оружия здесь и шагу не сделать. Крематорий на базе завода маслодельного дымит круглосуточно. Итальянцы приезжали большой командой. Все через ту трубу на небо взлетели, прямо к престолу господню. Их автоматы на рынке за полчаса ушли, а героином все еще торгуют. Дня на два хватит, а там прямой рейс из Герата придет. Ингози умный, основное правило бизнеса знает – отсекай посредников. Пулеметными очередями.

Очень много стволов из Европы идет. Оружие старое и очень разное. Ни разу не использованное, все в складской смазке, и битое до невозможности, изношенное и радиоактивное, как после боев в зоне атомного удара. А ведь там после войны в Югославии серьезных боев не было, прикинул великий вождь зулусов и, по совместительству, король.

Спокойные, с невыразительными лицами китайцы открывали по всей стране прачечные и притоны для курения опиума, ресторанчики и публичные дома, магазинчики и оружейные лавки. Они твердо знали, что во главе проекта «Африка» стоит национальный герой Панда и вели себя тихо и достойно, как и подобает солидным акционерам предприятия. Совершенно иначе позиционировали себя выходцы с Ямайки.

Растаманы либо торговали в разнос, либо предлагали свою траву в кафе. Достаточно одному из них было появиться на улице, как сразу становилось невыносимо шумно. Музыка играет, человек кричит еще громче, через пять минут стрельба начнется, обычно просто в воздух, от избытка чувств, но иногда и по живым мишеням. Если убивали торговца, то банда негров с косичками, потрясая оружием, приезжала на место преступления, смотрела на колумбийцев или китайцев, благоразумно разворачивалась и уезжала подавать жалобу в полицейский участок. Виновника быстро отлавливали, если он успевал при виде зулусов поднять руки вверх, и отправляли в джунгли. Пальмы пилить.

Каждые две минуты на аэродром самолет садился. Со всего мира люди прилетали. Многих депортировали. Ингози всех принимал. Работы много, колодцы рыть, дороги строить и ремонтировать. Не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Туристы обратно улетали, наркоманы и торговцы оставались. Главной улицей Бозума стала Амстердам авеню. На ней все было. От марихуаны до отделений швейцарских банков. Банк «Смоленский» расположился прямо в королевском дворце, бывшей резиденции пожизненного президента, а его отделения устроились в безопасности при полицейских участках. Работали там в основном сами зулусы. Деньги слишком важная вещь, чтобы доверять ее финансистам. Ими должны воины заниматься. Единственным предметом, который нельзя было купить за деньги в Бозуме, был армейский передатчик.

Человек, у которого он был, автоматически считался местным аристократом. А глупцов, продающих свое право первородства за миску чечевичной похлебки, здесь не было. Сметливые ребятки из «Серебряной луны» устроили засаду на армейский патруль и добыли два устройства связи. Через три часа их обдали кипятком и бросили в яму к термитам. Крики через полчаса стихли, и больше таких попыток не предпринималось.

Местные жители радовались своему счастью, и кое-где на портреты Ингози уже молились. Через границы потянулись вооруженные группы из соседних стран. Зулусы не препятствовали. Число обитателей лагеря наркоманов держалось на постоянном уровне, около восьмидесяти тысяч. Каждый день тысячи две прибывало, но столько же и умирало. Пропустит человек во сне очередной прием зелья, и все – нет человечка. Одно хорошо – все умирали легко и счастливо. А ведь всем еще надо было обеспечить тарелку супа, кусок хлеба и фляжку воды. Биотуалет и бумагу, мыло и сменную одежду. Хлопот с лагерем хватало.