Том 21. Письма 1888-1889 - Антон Чехов

Твой А. Чехов.

Хотел было приехать в Питер к 25 октября, но ваша дирекция забраковала мою новую пьесу*. Подробности узнаешь у Свободина.

Суворину А. С., 13 октября 1889*

698. А. С. СУВОРИНУ

13 октября 1889 г. Москва.

13 октябрь (нехорошее число для начала).

С приездом!!

Приглашением остановиться у Вас я, конечно, воспользуюсь очень охотно. Тысячу раз благодарю. Приеду же я гораздо позже, чем в октябре или в ноябре.

У меня всё обстоит благополучно. Я почти здоров, семья тоже, настроение хорошее, деньги есть, и хватит их мне до Нового года, лени пока нет. Летом я бездельничал, в последние же месяцы сделал больше, чем можно было ожидать от такого литературного тюленя, как я. Во-первых, написал я повесть* в 4½ листа; закатил я себе нарочно непосильную задачу, возился с нею дни и ночи, пролил много пота, чуть не поглупел от напряжения — получилось вместе и удовольствие, и дисциплинарное взыскание за летнее безделье. Напечатана будет повесть в ноябр<ьской> книжке «Сев<ерного> вестника».

Во-вторых, едва успев кончить повесть и измучившись, я разбежался и по инерции написал четырехактного «Лешего», написал снова, уничтожив всё, написанное весной*. Работал я с большим удовольствием, даже с наслаждением, хотя от писанья болел локоть и мерещилось в глазах чёрт знает что. За пьесой приехал ко мне Свободин и взял ее для своего бенефиса (31 октября). Пьеса читалась Всеволожским, Григоровичем и Кo. О дальнейшей судьбе ее, коли охота, можете узнать от Свободина, лица заинтересованного, и от Григоровича, бывшего председателем того военно-полевого суда, который судил меня и моего «Лешего». Пьеса забракована*. Забракована ли она только для бенефиса Свободина (великие князья будут на бенефисе) или же вообще для казенной сцены, мне неизвестно, а уведомить меня об этом не сочли нужным.

В-третьих, я тщательно приготовляю материал для третьей книжки рассказов. Конечно, с книжкой обращусь опять к Вам — это 1 или 2-го ноября, не раньше. Теперь я, отдыхаючи, переделываю рассказы, кое-что пишу снова*.

Вот и всё. Интересного ничего нет.

Говорить ли, отчего я не поехал за границу? Если не скучно, извольте. 1-го июля я выехал за границу в подлейшем настроении, оставив в таком же настроении всю семью. Настроение было безразличное: в Тироль ли ехать, в Бердичев, в Сибирь ли — всё равно. Зная, что в Тироле Вы проживете целый месяц, я решил заехать по пути в Одессу, куда телеграммами приглашал меня Ленский. В Одессе я застал труппу Малого театра. Тут я, лениво философствуя и не зная, куда деваться от жары, размыслил, что на дорогу у меня не хватит денег, но все-таки решил ехать в Тироль. Но вот что ударило меня по ногам и сбило с толку: Ваши телеграммы я получал, а мои телеграммы не доходили до Вас, и я получал такой ответ (документы целы): «Souvorin inconnu Dépêche en dépôt-direction»[22]. А тут пошли всякие соблазны, финансовые соображения и проч., что всё вместе взятое окончательно сбило меня, спутало, и я из Одессы, имея в кармане менее 400 руб., поехал в Ялту. Здесь застрял. Описывать свои крымские похождения не стану, ибо для этого у меня не хватает таланта английского юмориста Бернарда*.

Я жалею, что не был за границей, мне стыдно перед самим собой и Вами, которому я доставил столько хлопот, но в то же время я немножко рад этому. Ведь если бы я поехал, то я завяз бы по уши в долги, вернулся бы только теперь, ничего бы не сделал, а всё это для такого труса, как я, пуще Игоревой смерти*.

Я часто вспоминаю о Вас. Как Ваше здоровье? Что написали нового или что задумали? Что привезли?

У меня забытый Вами Бальзак, взятый Елизаветой Захаровной из библиотеки. Что с ним делать? С лодками Оболенского* целая история. О ней после.

Анне Ивановне передайте мой сердечный привет. Насте и Боре тоже.

Будьте здоровы и не сердитесь на

Вашего А. Чехова.

Пью рыбий жир и Obersalzbrunnen. Противно!

Чайковскому П. И., 14 октября 1889*

699. П. И. ЧАЙКОВСКОМУ

14 октября 1889 г. Москва.

89 14/X

Очень, очень тронут, дорогой Петр Ильич, и бесконечно благодарю* Вас. Посылаю Вам и фотографию, и книги*, и послал бы даже солнце, если бы оно принадлежало мне.

Вы забыли у меня портсигар. Посылаю Вам его. Трех папирос в нем не хватает: их выкурили виолончелист, флейтист и педагог*.

Благодарю Вас еще раз и позвольте пребыть сердечно преданным.

А. Чехов.

Суворину А. С., 15 октября 1889*

700. А. С. СУВОРИНУ

15 октября 1889 г. Москва.

15 окт.

Теперь, дорогой Алексей Сергеевич, позвольте о скучных делах:

1) Мне прислал Павленков корректуру медиц<инского> отдела в «Русском календаре»*, прося подробных поправок. Если Павленков будет бранить меня за медленность, то скажите ему, что исполнить его желание я могу только в будущем году. Собирать теперь необходимые справки поздно. Количество кроватей, плата за больных и проч. — всё это неизвестно ни одному календарю и может быть приведено в известность только двумя путями: или официальным порядком, который не в моей власти, или же исподволь, через расспросы врачей и проч., что я помалости и делаю теперь.

2) В январе, живучи у Вас, я получил из Москвы письмо*, подписанное братом покойного А. Н. Островского. Сей человек поручал мне спросить у Вас: не возьметесь ли Вы издать детские рассказы его сестры Н. Н. Островской, сотрудницы детских журналов? Я это письмо показал Вам, и Вы ответили мне так:

— Хорошо, я издам. Только теперь не время издавать детские рассказы. Пусть присылает осенью.

Сегодня был у меня Островский и спрашивал у меня, как ему быть и что делать. Приходил он ко мне и раньше, но я отговаривался тем, что Вы за границей. Теперь Вы приехали. Что сказать ему? Если Ваш ответ, данный мне зимою, остается в прежней силе, то куда посылать рукописи: Вам или Неупокоеву?

Кстати, еще об одном моем протеже. Как-то раз вечером Вы, Анна Ивановна и я разговорились о романах, которые нам приходилось читать в давно минувшее время. Вспомнили, между прочим, роман некоего Райского «Семейство Снежиных»* — роман, если верить моей памяти, очень недурной. Когда я и Анна Ивановна припоминали содержание этого романа, Вы сказали, что недурно бы его издать, а я пообещал отыскать автора*. Поиски мои ни к чему не повели, так как Райский оказался беспаспортным, не прописанным, живущим в пространстве. Я забыл и о нем и об его романе, но на днях он явился ко мне. Оборванный, истерзанный недугами, развинченный… Оказывается, что летом у него был пожар, который уничтожил единственный бывший у него экземпляр романа, всё имущество, рукописи и любимую, дорого стоящую собаку. После пожара была нервная горячка. Он обещал сходить к букинистам и поискать свой роман, но, по-видимому, о своем обещании забыл, так как ко мне не показывается и о нем ни слуху ни духу.

3) Больше никаких дел нет.

Вчера был у меня П. Чайковский, что мне очень польстило: во-первых, большой человек, во-вторых, я ужасно люблю его музыку, особенно «Онегина». Хотим писать либретто*.

Что с Боткиным?* Известие о его болезни мне очень не понравилось. В русской медицине он то же самое, что Тургенев в литературе… (Захарьина я уподобляю Толстому) — по таланту.

Поклонитесь Вашим и пребывайте здоровым и счастливым.

Ваш А. Чехов.

Корнееву Я. А., октябрь 1889*

701. Я. А. КОРНЕЕВУ

Середина октября 1889 г. Москва.

Добрейший Яков Алексеевич, посылаю Вам для прочтения прилагаемое письмо. Начинайте читать с адреса*.

Так как оно писано Мудрым, писателем, да еще переводчиком с русского, то не поместить ли его в хрестоматию*, как образчик чистейшего русского языка?

Ваш А. Чехов.

По прочтении смотрите на обороте*.

Я ответил ему так*:

«Извиняйте, что я опаздывал отвечать на Ваши ласковые письмена, которые прочитал с большою любезностью», и т. д.

Суворину А. С., 17 октября 1889*

702. А. С. СУВОРИНУ