Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Скользкий тип, – сказал о нем Рич Армитидж, и это было самое мягкое, что можно было о нем сказать. – Мы еще нахлебаемся с ним проблем.
События 11 сентября открыли путь сторонникам смены режима. Уже 12 сентября Пауэлл сообщил мне, что накануне вечером на совещании Совета национальной безопасности Рамсфелд поставил вопрос об угрозе, которую представляет Саддам. Несколько дней спустя Вулфовиц снова поднял эту тему на совещании министров в Кэмп-Дэвиде. Президент Джордж Буш – младший заинтересовался проблемой и попросил членов Совета национальной безопасности провести расследование и выяснить, был ли Саддам причастен к теракту 11 сентября. Поскольку ответ однозначно был отрицательным, президент ясно дал понять, что главным приоритетом должны оставаться действия против «Талибана» и «Аль-Каиды» в Афганистане. Тем не менее идея превентивного удара по Ираку для свержения Саддама постепенно становилась все более популярной. В ноябре с одобрения президента Рамсфелд приказал Центральному командованию обновить планы на случай чрезвычайной ситуации в Ираке, нацеленные на обезглавливание иракского руководства и создание временного правительства.
Перед совещанием в Белом доме в том же месяце я послал Армитиджу записку, в которой подчеркнул, что сейчас «не время отвлекаться от Афганистана». Я пояснил, что мы должны «показать, что собираемся закончить работу [и] восстановить порядок, а не двигаться дальше, в другое мусульманское государство»[68]. Я также писал, что аргументы в пользу войны не выдерживают никакой критики. Нет ни «доказательств причастности Ирака» к событиям 11 сентября, ни «[региональный и международной] поддержки военных действий», ни «конкретного повода к войне». Была лишь «относительно слабая внутренняя оппозиция [в Ираке]» и отсутствие ясности относительно того, чтó может произойти на следующий день после переворота. Если бы не все эти факторы, вторжение могло бы иметь смысл.
Но барабанный бой становился все громче. В конце января в докладе «О положении дел в стране» президент указал на «ось зла» – Ирак, Северную Корею и Иран. Это заявление подорвало дипломатический канал связи с Ираном, который так умело наладил Райан Крокер. Новость о том, что Ираку отводилась роль главной цели, едва ли стала сюрпризом, и началось рассмотрение доводов в пользу придания задаче свержения Саддама приоритетного характера. Разочарованные предоставленными разведкой неубедительными доказательствами причастности Ирака к теракту 11 сентября и продолжения производства оружия массового поражения, гражданские чиновники в Пентагоне и аппарате вице-президента начали сами активно искать информацию и аналитические данные, подтверждающие обоснованность их намерений. В Пентагоне было создано «независимое» разведывательное подразделение, которое возглавил Дуг Фейт. Ему было поручено разнюхать, чтó произошло на самом деле. Как позднее выразился Армитидж, партия войны в администрации «пыталась соединить несоединимое»[69].
Несмотря на все старания гражданских чиновников Пентагона и сотрудников аппарата вице-президента собрать свидетельства причастности Саддама к теракту 11 сентября, многие представители разведслужб продолжали предоставлять результаты объективного анализа, невзирая на недовольство ястребов в администрации. Бюро по делам разведки и исследований Госдепартамента неоднократно сообщало Пауэллу, что не существует убедительных доказательств возобновления в Ираке производства оружия массового поражения. Весной 2002 г. Разведывательное управление Министерства обороны громко и убедительно обвинило один из главных источников информации о продолжающейся активности Ирака в области производства оружия массового поражения в подтасовке данных. В начале 2002 г. бывший сотрудник Государственного департамента Джо Уилсон, действуя от имени ЦРУ, отправился в Нигер, чтобы проверить сведения о том, что Саддам пытался получить урановый концентрат якобы для возобновления секретной программы обогащения урана, но подтвердить эту информацию не удалось.
После еще одной поездки на Ближний Восток в феврале я сказал Пауэллу, что в регионе по-прежнему без энтузиазма относятся к подготовке в скором времени военной операции против Саддама. Особое впечатление на меня произвели беседы с наследным принцем Мохаммедом бин Заидом аль-Нахайяном и другими лидерами Объединенных Арабских Эмиратов. Они предупредили, что, если люди увидят репортажи «Аль-Джазиры» о вторжении американских танков в Ирак и одновременно кадры с израильскими танками, давящими палестинцев, «ждать, пока закипит гнев, придется недолго». В заключение наследный принц выразился предельно ясно:
– У вас есть возможность сделать доброе дело для региона, свергнув Саддама, или очень злое дело, если это приведет к беспорядкам, распаду Ирака и другим региональным проблемам, которые останутся нерешенными. Мы с вами будем много лет либо пожинать добрые плоды, либо страдать от последствий содеянного[70].
Принц не скрывал, какой вариант считал наиболее вероятным.
И он был не одинок. Мубарак, король Абдалла и другие арабские лидеры опасались, «что [Соединенные Штаты] вмешаются, создадут беспорядок, а затем бросят их на произвол судьбы, предоставив им самим разбираться с последствиями». Их беспокойство было вызвано «трезвым соображением, что риски, создаваемые неопределенностью ситуации после смены режима, перевешивают угрозу, которую в настоящее время представляет собой Саддам». Я указывал, что «иракская оппозиция раздроблена, слаба и неспособна к самоорганизации, а тем более к обеспечению безопасности и стабильности и строительству гражданского общества в Ираке после Саддама», и снова выражал уверенность (которую, как я знал, разделял Пауэлл), что «войти в Ирак будет намного легче, чем выйти из него» – что постконфликтная ситуация может стать намного более серьезной проблемой, чем породившая ее военная операция[71]. Учитывая все эти риски, на встрече послов в Ближневосточном бюро в феврале я сказал, что «именно по этой причине мы никогда не пойдем на это в одиночку, без поддержки мирового сообщества».
Вице-президента Чейни не убедили наши отчеты о настроениях в регионе, и, учитывая серьезные опасения администрации по поводу Саддама, в марте он решил сам съездить на Ближний Восток. Я присоединился к делегации в качестве представителя руководства Госдепартамента. За обманчивыми мягкостью и хладнокровием вице-президента скрывался острый ум и жесткие взгляды. На протяжении всей 10-дневной поездки он был очень любезен, приглашал меня на бóльшую часть встреч и приветствовал мое участие в работе, хотя не всегда соглашался со мной. Перед поездкой у меня была слабая надежда на то, что непосредственно на месте, убедившись в сопротивлении региональных лидеров и их озабоченности урегулированием израильско-палестинского конфликта, вице-президент поймет, что еще рано думать о войне и что следует отложить эти мысли до того момента, пока для нее не появится более серьезный повод, а в регионе не сложится более благоприятная ситуация. Армитидж был настроен скептически и оказался прав. Судя по всему, поездка укрепила Чейни в мнении, что именно быстрая насильственная смена режима будет иметь ключевое значение для изменения ситуации в регионе, а не наоборот.
Сыграло свою роль и то, что некоторые арабские лидеры в присутствии Чейни высказывались
