Я рисую ангелов - Анна Викторовна Томенчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мун поправил букет. Цветы привезли в огромной емкости ручной работы, обитой белым атласом. Ткань приятно мерцала, к ней хотелось прикоснуться, но художник сдержался. Он выключил верхний свет и оставил пару бра. Гостиная тут же изменилась, превратившись из просторной и светлой в камерную и уютную, даже немного мистическую. Где-то наверху нянечка пела дочери колыбельную. От этого пения становилось легче. Мун чувствовал, что он не один в большом двухэтажном доме. Сквозь тьму он рассматривал комнату, думая о том, что было бы неплохо обновить и без того безупречную белую краску на стенах. Расставить акценты. Но зачем ему делать ремонт, если Тео так и не примет его предложения?
Если она откажет, он сменит дом. А может, и город.
Резкий гудок подъехавшего автомобиля заставил художника вздрогнуть от неожиданности. Он выронил карандаш, который успел взять в руку, и вышел на порог. Желтое такси остановилось. Водитель уже обегал машину со стороны капота, чтобы открыть дверь пассажирке. Тонкая нога Теодоры в черной лаковой туфельке аккуратно встала на выложенную крупной плиткой дорожку. Водитель достал небольшую сумку из темно-синей кожи и чуть ли не бегом отнес ее к порогу, тушуясь под взглядом хозяина дома. Мисс Рихтер улыбнулась при виде Муна. Он почувствовал, что Арктика в груди начинает таять. Наконец-то она здесь.
– Сэм. Я думала, ты будешь спать.
– Я не смог уснуть, дорогая, – проговорил он, спускаясь со ступенек и заключая ее в объятия. Теодора отстранилась, заглянув ему в глаза. Даже на каблуках она существенно уступала художнику в росте. И это было так… мило. Обычно Мун выбирал женщин модельной внешности, высоких и статных. Но с Теодорой его привычные сценарии поведения изменились. Впервые в жизни он влюбился не в то, как внешность женщины сочеталась с ним самим, не в идеальную картинку, которую можно было перенести на холст, а в то ощущение, которое затапливало его с ног до головы в моменты, когда мисс Рихтер была рядом. Он смотрел на нее, впитывал ее чужую красоту, но каждой клеточкой ощущал, как ему комфортно рядом с ней. Несмотря ни на что.
Сэм расплатился с водителем, взял сумку женщины и открыл перед ней дверь, пропуская вперед. В фойе Теодора сняла легкий, почти невесомый плащ, повесила его на вешалку. Сэм поставил сумку и, взяв мисс Рихтер за руку, потащил за собой. Привел к букету и остановился, не зная, что сказать. Надо было зажечь свечи! Он идиот. Дожил до седин, а забывает про такую мелочь, как свечи. Женщины любят свечи. И розы. И его. Его чертовски любят женщины. Но только не одна конкретная, которая жила с ним уже много месяцев, но он до сих пор ее не понимал. Между ними крепла незримая стена, и он боялся ее даже больше, чем предположения, что Рафаэль – это он сам.
– Они прекрасны, – проговорила Теодора, улыбаясь. Ее щеки заалели от удовольствия. Она подошла к Сэму и целомудренно поцеловала его в щеку.
Мун удержался от того, чтобы прижать ее к себе, и лишь улыбнулся, глядя ей в глаза.
– Тебя очень долго не было, – жалобно сообщил он.
Рядом с ней он чувствовал себя двадцатилетним мальчишкой. Психоаналитик говорила, что Теодора слишком юна, чтобы понять его, но в моменты, когда она была рядом, Сэму казалось, что это он слишком юн рядом с ней. В каждом ее движении, в каждом взгляде сквозила почти вековечная мудрость. Он, всегда тонко чувствующий людей и любые отклонения от привычного и нормального, порой не верил, что эта женщина – человек. Человек не может быть настолько совершенным, настолько контрастным. Мисс Рихтер сочетала в себе то, что нельзя было сочетать. И в этом жила изрядная доля безумия. Она молода и богата. Успешна и одинока до начала романа с Сэмом. Она не стремилась стать его женой, хотя любая другая на ее месте продала бы душу за саму возможность. Она была холодна и жестока в работе и в разговорах вне дома, но дома превращалась в милую и нежную, заботливую и слабую женщину. А в постели она сводила его с ума. Многоопытный мужчина, он никогда и ни с кем не испытывал и сотой доли подобного. Она вынимала его душу. Наверное, ему действительно стоит завязывать с выпивкой. Ведь, глядя на нее сейчас, он был готов поверить в то, что перед ним стоит замаскированный демон. Или ангел.
Тео опустила лицо к цветам и замерла на несколько секунд. Тяжелые пряди рассыпались по хрупким плечам и спине, когда она вытащила из прически шпильки. Мун не выдержал. Он шагнул к ней, встал за ее спиной и опустил руки на плечи женщины, касаясь пальцами ключиц. Теодора не пошевелилась, но он почувствовал, как расслабляется ее тело. Голова кружилась от выпитого, от переживаний, но художник упорно стоял рядом с ней, собираясь с силами. Он чувствовал странную робость. Было мучительно сложно развернуть ее к себе и поцеловать так, как он мечтал. Сложно. Почти что страшно. Но она ему помогла. Тео сбросила мужские руки с плеч и положила ладони ему на грудь. Приподнялась, потянулась к губам и медленно поцеловала. Почувствовав вкус ее губ, Сэм мгновенно забыл и про робость, и про усталость, и про Рафаэля, и про алкоголь. Сознание отключилось.
Он снова потеряет часы. И в этот раз будет помнить меньше обычного.
* * *
Несколько часов спустя
Самуэль лежал в своей постели, глядя в потолок. Он проснулся от мучительной жажды, но так и не рискнул встать: Теодора спала, доверчиво положив голову ему на плечо. Ее волосы разметались по подушке, лицо было спокойно и безмятежно. Тонкая рука покоилась на его груди, чуть сжав кожу, левая нога переброшена через его талию. Это было так непосредственно и так легко, что Муну страшно не хотелось ее тревожить и разбивать очарование. Как всегда, он плохо помнил, что они делали, но в теле царило такое блаженство, что воображение быстро дорисовало провалы. Он и правда отключался рядом с ней. Но беспокоиться ни о чем, когда он просыпался в ее объятиях. Что он мог сделать плохого?
Художник машинально перебирал темные волосы женщины левой рукой, рассматривая белоснежную лепнину потолка. Он знал, что до рассвета еще как минимум час. Знал, что не уснет, даже если попытается. Понимал, что ему нужна медицинская помощь, но не был готов
