В горах Таврии - Илья Вергасов

Но к вечеру все же вызвали меня в штабную землянку и сказали:

- Лети, тебе предоставлена такая честь.

- Вот, собственно, и все. Дали радиста, и мы полетели, но, видите, неудачно - рацию поломали, а Севастополь ждет, - закончил летчик свой рассказ.

Было ему всего девятнадцать лет.

Хотя практически в жизни нашей ничего не изменилось, так как связи с Севастополем по-прежнему не было, все же прибытие летчика придало людям силы.

Герасимов досадовал на свою неудачную посадку. Радист часами бесцельно вертел в руках миниатюрную рацию.

Оба они, разумеется, были готовы рискнуть сделать еще рейс в Севастополь и обратно, но машина капотировала, разлетелся винт самолета... Были и другие поломки, но главное - винт. Где его взять?

Кто-то вспомнил, что в районе Чайного домика, еще в период декабрьских боев, не совсем удачно приземлился прижатый вражескими истребителями "У-2". Эта "Уточка" неоднократно попадалась партизанам на глаза, и, кажется, винт у нее был цел.

Я начал выяснять. Действительно винт машины, как утверждали все, был в полном порядке.

Посоветовались с Северским.

- Другого выхода, товарищи, нет. Надо посылать людей.

Надо посылать! Но как это трудно!

Мы с Амелиновым пошли в отряды снаряжать людей. Было решено посылать только добровольцев. Все понимали, что пройти за минимальное время сто двадцать километров, да еще с грузом, - значит отдать последние силы, слечь в санземлянку или просто умереть при выполнении задания. А ведь на пути можно еще встретить и противника.

И все-таки желающих оказалось много. Мы отобрали по два человека от отряда. Всего набралось десять человек, из них восемь коммунистов, в том числе сорокапятилетняя учительница из Симферополя Анна Михайловна Василькова.

Кто должен возглавить эту группу? Мы долго размышляли. И тут пришел в штаб Поздняков, тот самый комиссар, с которым я когда-то еще осенью был в истребительном батальоне. Поздняков последнее время очень болел, не участвовал в походах, больше находился в санземлянке. Правда он и в таком состоянии старался приносить пользу отряду. Подбадривал партизан, рассказывал им интересные случаи из своей богатой жизни партийного работника, часто своим тихим, приятным, грустноватым голосом пел старые революционные песни.

- Давайте мне группу, я пойду с ней за винтом, - сказал он, явившись в штаб.

- Ты же слаб, пропадешь и дело погубишь, - не соглашался комиссар.

Я знал Позднякова, знал, что он так просто не будет напрашиваться. Наверно, много раз взвесил, передумал, прежде чем решился на такой шаг.

- А дойдешь? Может, это не твое дело, - спросил я.

- Дойду, обязательно дойду. А дело - мое. Каждый человек, а тем более коммунист должен в борьбе найти свое место. Этот поход - мое дело. Посылайте, товарищи.

Не согласиться с ним было нельзя. Мы назначили Позднякова старшим группы.

Потянулись дни ожидания. Партизаны, уверенные, что самолет обязательно взлетит, уже писали домой письма. Бумаги у нас не было, писали кто на чем мог: собрали все блокноты, записные книжки, календари, обрывки газет. Устанавливали очередь на карандаши.

Ведь это были первые письма родным за долгие, долгие месяцы!

В отрядах проходили партийные собрания, лучшие партизаны вступали в ряды коммунистов, политработники подготавливали документацию, писали политдонесения. Лес, жаждущий связи с севастопольским гарнизоном, с частями Советской Армии, всерьез готовился к этому. Раненые и больные в санземлянках с новой надеждой ждали эвакуации, мечтая о том, как их будут лечить в госпиталях там, на Большой советской земле.

Вот почему с таким нетерпением ждали люди возвращения группы Позднякова, ушедшей за винтом; вот почему так тщательно охраняли самолет, чтобы в случае нападения фашистов отвлечь их в другом направлении.

На пятые сутки партизаны вернулись с винтом. Вернулись не все. Не было с ними Позднякова.

Мы не ошиблись. Это был тяжелый переход. Это была еще одна славная страница в летописи героизма севастопольских партизан.

О том, как они почти без инструментов отвернули заржавленные гайки, говорили их израненные руки.

- Товарищи, спасите Позднякова, он остался в пути! - были первые слова учительницы Анны Михаиловны Васильковой, возглавлявшей теперь группу.

По следам пришедших сейчас же были посланы партизаны.

Участники перехода рассказали, что они шли без остановки дни и ночи: Поздняков торопил людей, не давал им отдыха, сам проявлял редкую выносливость. Все видели, что одна тень осталась от человека.

Когда Позднякову стало плохо и партизаны, не желавшие бросить своего командира, взяли его на руки, он приказал:

- Несите винт... Я доползу. Ни одной минуты задержки. Вперед, и только вперед!

И вот они пришли с винтом. Они не жалели себя, как не пожалел себя коммунист Поздняков, мертвое тело которого принесли партизаны. Многие товарищи прославили свое имя героическими боевыми делами, и слава о них гремела в крымских лесах. Позднякова мало кто знал. Он не совершал громких подвигов, был тих, молчалив, физически крайне слаб. Но когда потребовалось, он напряг все свои силы и не остановился перед выбором: жизнь или смерть. Пошел на смерть во имя жизни.

Винт был доставлен.

Летчик и партизаны возились с самолетом. Пригоняли винт, клеили обрывки плоскостей. Площадка для взлета расчищалась, но машину все равно поднять было трудно. Никакими силами мы не могли раздвинуть горы, сжимавшие с обеих сторон узкую, неровную Аппалахскую поляну.

Наконец, самолет к полету готов. Уложены письма и донесения. Летчик с взволнованным лицом оглядывается назад, понимая всю значительность наступающей минуты. Вот он попрощался со всеми и дал команду:

- От винта!

Винт задрожал... Мертвая точка... Обратный полуоборот - круг первый, второй, третий, и в лесу раздалось чихание заведенного мотора. Летчик вывел машину на дорожку, если можно так назвать площадку, расчищенную партизанами.

Мы услышали ровные ритмичные обороты. Самолет тронулся с места, пошел все быстрее, быстрее, поднялся хвост машины... Уже на самом краю поляны оторвались от земли колеса. Вот самолет набирает высоту. Но его тянет вправо - ущелье засасывает. Мотор не в силах преодолеть эту тягу. Самолет забирает правее, правее, и... машина рухнула в лесистую шапку горы. Раздался треск.

Партизаны прибежали к разбитой машине. На этот раз самолет навсегда закончил свою воздушную жизнь. Герасимов, растрепанный, в крови, возился у мотора, стараясь предотвратить пожар.

Итак, с полетом все было покончено. Летчик виновато смотрел на разбитую машину и молча покусывал губы. Никто не утешал пилота, но он знал, что все делят с ним его горе.