Мазепа - Татьяна Таирова-Яковлева

В универсале к жителям Фастова Мазепа назначил полковником на место Палея Михайло Омельянченко. Самое удивительное, что арест «народного героя» никаких бунтов против Мазепы не вызвал. Наоборот, Самусь, Шпак, 3. Искра, Танский (зять Палея) и другие лидеры Правобережья перешли на его сторону и признали гетманскую власть Мазепы. Без всякой борьбы Мазепу признала и Белая Церковь.

В августе Головин изложил Мазепе секретную волю Петра, чтобы Белая Церковь оставалась под российским контролем[458]. А 12 сентября Головин передал Мазепе распоряжение о конфискации имущества Палея. Это было выполнено в октябре. Среди десятков сабель, кунтушей и соболиных шуб не нашлось места ни единой книге[459].

Петр распорядился также, чтобы в Белой Церкви немедленно заменили старые медные пушки на современные чугунные из Киева[460]. Это, безусловно, должно было убедить Мазепу в серьезности планов Петра относительно дальнейшей судьбы Правобережной Украины.

Между тем гетман по-прежнему официально находился в этом регионе по приглашению польского короля с целью расправы над сторонниками шведов и унятия бунтов. Поэтому к Августу направили посланцев с вопросом, как поступать дальше. Король просил прислать к нему 30 тысяч казаков, а самому гетману предлагал расположиться в имениях Любомирского в наказание за их неверность. Мазепа поступил по-другому, отправив только 10 тысяч во главе с Мировичем.

В декабре Головин разрешил разместить палеевских казаков по квартирам в воеводстве Киевском. Мазепе надлежало принять решение, где расположить польские войска Любомирского — «чтобы было пристойнее и к целости Украины»[461]. Титул Мазепы, гетмана «обоих берегов», все больше приобретал реальные очертания.

Закончив все эти распоряжения, в конце октября гетман вернулся в Батурин.

Какую позицию занимали российские власти в отношении Правобережья? Как ни удивительно, ответ на этот вопрос историками не дан. Безусловно, Мазепа не мог самостоятельно принимать решение о распространении своей власти на правом берегу. Для этого он должен был иметь тайное согласие Петра. Вплоть до критического 1707 года российские власти будут придерживаться именно такого сценария развития событий: распространение гетманской власти на Правобережье в условиях гражданских войн в Речи Посполитой. Территория Украины рассматривалась Петром как плацдарм для будущей войны с Турцией. К тому же было очень полезно лишить поляков возможности вмешиваться в украинские дела и провоцировать конфликты с Крымом.

Получив тайный карт-бланш, Мазепа с большим энтузиазмом строил планы новой Гетманщины — в тех границах, какие она достигала во времена Богдана Хмельницкого. Он сохраняет ту полковую организацию, которая еще существовала со старых времен, и добавляет новые территориальные подразделения: Белоцерковский, Богуславский, Корсунский, Чигиринский, Уманский, Брацлавский, Черкасский, Каневский полки[462]. Генеральный есаул Гамалия был назначен в Белую Церковь, которой предстояло стать столицей нового края. Возможно, Иван Степанович даже планировал и более блестящую судьбу для этого города, который был расположен по соседству с фамильным гнездом Мазеп — Колединских. Можно не сомневаться, что престарелая, но еще весьма энергичная мать гетмана Мария Магдалена благословила это начинание сына.

А за дело он взялся с присущим ему размахом. Как истинный сын эпохи украинского барокко, Мазепа придавал большое значение внешним атрибутам и символам. Поэтому еще в 1701 году он начинает «духовную» экспансию на Правобережье, в регион, остававшийся пустым по решениям Вечного мира, но чрезвычайно важный и священный для любого казака. С подачи гетмана была восстановлена кафедра епископа Переяславского, которую занял Захарий Корнилович, близкий друг Мазепы. Восстановленная кафедра сразу же получила большие земельные пожалования «по обоих сторон Днепра»[463]. Следующим этапом гетман восстановил стоявший десятилетиями заброшенный правобережный Трехтемировский монастырь — место, где еще в XVI веке начиналось реестровое казачество и где находилась первая официальная резиденция гетмана. Универсалом Мазепы монастырь этот был теперь включен в Переяславскую епископию, и Захарию Корниловичу было поручено заняться его восстановлением[464]. Наряду с воссозданием Чигиринского полка, возрождение Трехтемирова было истинно знаковым событием для украинского казачества вообще и правобережного в частности.

Это был один из лучших моментов в жизни Мазепы. Самые смелые его мечты начинали сбываться. Устранение Палея, установление гетманской власти в Правобережье создавали прекрасные возможности для подчинения Запорожья. А когда не станет этих очагов бунтарства, можно будет довести до логического конца создание административно-государственной системы. Гетманщина приобретет наконец законченные формы. Такое наследие можно будет спокойно передать потомкам.

Именно в этот период происходит один из самых известных эпизодов жизни Мазепы: его роман с Мотрей Кочубей. Эпизод столь известный, столько раз использованный писателями и поэтами, что не уделить ему внимание совершенно невозможно.

Возвращение Мазепы в Батурин после подчинения Правобережья, безусловно, носило черты триумфа. Старшина, особенно те, для кого идеи Гетманщины не были пустым звуком, встречала гетмана с восторгом. И сам он, как умный политик и зрелый человек, не мог не осознавать величия происходивших событий. Осуществление заветных мечтаний должно было наполнять его душу торжеством. Вместе с этим силы утраивались, а желания возрастали.

В эти золотые дни осени 1704 года Мазепа, конечно, не раз бывал в доме своего кума и соседа генерального судьи Василия Кочубея. Имение Ивана Степановича Гончариха под Батурином располагалось всего лишь в нескольких верстах от имения Кочубея. Как уже упоминалось, одна из дочерей Кочубея, Ганна, была замужем за Иваном Обидовским, племянником гетмана (соответственно, теперь была его вдовой). Младшая, Мотря, крестница Ивана Степановича, к моменту описываемых событий была еще очень юной.

Как вспыхнул этот роман, угадать несложно. В 1702 году у Мазепы умерла жена, тихая и незаметная Фридрикевич. Хотя она не играла никакой заметной роли в Гетманщине и ее имя никогда не упоминалось в описаниях официальных церемоний[465], но тем не менее гетман, славившийся своей популярностью у женского пола, хранил ей верность — по крайней мере никаких фактов романов Мазепы при жизни его жены историками не обнаружено. Теперь было другое дело — вдовец, невероятно богатый, влиятельный государь огромного края, чувствовавший подъем жизненных сил и огромное воодушевление от достигнутого. Дряхлым стариком в свои 65 лет Мазепа отнюдь не был. Многократно уже упоминавшийся Жан Балюз, побывавший в Батурине как раз в месяцы, когда развивался роман с Мотрей, оставил следующее описание гетмана: «Взгляд у него суровый, глаза блестящие, руки тонкие и белые, как у женщины, хотя тело его сильней, чем тело немецкого рейтара, и он прекрасный наездник»[466].