Вечер в городе соблазнов - Антон Леонтьев

– Ой, а у вас зверушки! – воскликнула Таечка, указывая на морды зверей, висевшие над лестницей, что уводила на второй этаж. Я поежилась – это что, охотничьи трофеи?

Почепцов, меняя уличные туфли на домашние тапочки, с гордостью проскрипел:

– О да, таково мое хобби. Знаете ли, приятно после напряженного рабочего дня, особенно жарким летом, спуститься в прохладный подвал и освежевать тушу того или иного дикого зверя. Правда, сейчас медведей, волков или лис днем с огнем не сыщешь. То, что вы видите, творение моей тетушки Нади, она в свое время была известным таксидермистом, продавала экспонаты для коллекционеров и музеев по всему Союзу.

У каждого, бесспорно, свои увлечения. Но я с трудом могла себе представить, что сутулый и костлявый доктор исторических наук Почепцов предпочитает в свободное от работы и науки время сдирать шкуры с мертвых животных.

– Прошу вас, дамы! – произнес хозяин, любезно указывая на лестницу. – Мой кабинет расположен на втором этаже.

В отличие от спартанской обстановки холла, кабинет Валерия Афанасьевича походил на современный офис – массивный письменный стол, на котором возвышался плоский дисплей компьютера, столик с факсом и принтером, несколько огромных, под потолок, шкафов с книгами, в первую очередь старинными.

Почепцов, исполняя рол радушного хозяина, предложил нам присесть (кресла оказались на редкость жесткими), а затем засуетился и прикатил с кухни столик на колесиках, на котором возвышался серебряный кофейник, стояли фарфоровые чашечки и блюдо с удивительно пахнувшим персиковым пирогом. Даже я не смогла удержаться от соблазна и взяла кусочек, однако тут же вдруг ощутила непреодолимое желание пообедать грибной солянкой. Но ее Почепцов нам предложить, разумеется, не мог.

Таечка рассматривала картины на стенах, в основном стандартную мазню, про которую Валерий Афанасьевич тем не менее пояснил:

– Творения местных художников. Пока что продаются по дешевке, но со временем, я не сомневаюсь, взлетят в цене. Надежное вложение капитала, так сказать!

Я засомневалась, правда, смолчала, уставившись на портреты двух женщин – одна была неприятная, сухопарая, с постным кислым лицом и волосами, свернутыми в улитку. В глаза бросалось несомненное семейное сходство. Так и оказалось. Заметив мой взгляд, Валерий Афанасьевич благоговейно прошептал:

– Моя милая мамочка. Как же мне ее не хватает! Мы жили с ней душа в душу!

Я искоса посмотрела на Почепцова – ему было далеко за пятьдесят. Значит, доктор исторических наук не женат и у него нет детей? Ну, этим, может быть, никого теперь и не удивишь, но он, похоже, боготворил свою покойную мамашу и считал, что жить с ней в одном доме душа в душу и есть залог вселенского счастья. Отчего-то мне вспомнился знаменитый фильма Хичкока «Психоз» – там герой тоже живет вместе со своей мамашей, правда, уже давно мертвой...

На втором портрете была изображена энергичная и привлекательная дама лет сорока с небольшим, с умным волевым лицом, короткими темными волосами и пронзительными карими глазами.

– Моя бывшая невеста, – прокомментировал Почепцов, пожевав узкими губами, – и ударение надо поставить на слове «бывшая». Была раньше директором местного краеведческого музея.

– Симпатичная особа, – пискнула Таечка, а я подумала, что директриса наверняка предпочла Почепцову кого-нибудь более привлекательного.

Валерий Афанасьевич осклабился, извлек из ящика стола коробку с сигарами и закурил одну – зрелище было странное: тщедушный человечек с гаванской сигарой во рту.

– Не советовал бы делать поспешных выводов, – пуская дым в потолок, заявил он. – Красивая внешность и светлый ум – далеко не всегда залог психического равновесия. Моя бывшая невеста, если вы не знаете, оказалась убийцей не менее дюжины человек, в том числе собственного отца и своей новорожденной дочурки.

Я вздрогнула, едва не пролив кофе себе на коленки. Ну надо же, никогда бы не сказала такого про холеную даму с ясным взглядом! Получается, что каждый из нас способен на жестокое преступление, и, возможно, даже не одно?

– Вы же слышали о так называемых «цветочных убийствах» в нашем Староникольске? – продолжил Почепцов. – Несколько лет назад они наделали много шуму, причем не только в России, но даже и за рубежом. Меня показывали по телевидению, я давал интервью и даже книгу об этом написал. Правда, тут подсуетилась одна особа, волей судеб оказавшаяся во всем замешанной, а у нее имелись влиятельные друзья... Так вот, ее книга стала бестселлером, а на мою никто даже внимания не обратил!

Последние слова историк произнес с нескрываемой горечью и презрением.

– Но это были мои преступления! – заявил он фальцетом. – Понимаете, дамы, мои! Я почти разоблачил «цветочного убийцу», но тут, надо же, влезла эта юркая особа, что вела расследование, и украла у меня все лавры. Потому-то все последующие годы я провел в архивах, как городских, так и частных, стараясь выйти на след нового сенсационного скандала, который стал бы основой для моей новой книги. Так я и заинтересовался августом семьдесят девятого и смертью коллекционера Пересветова и его дочки.

– Так, значит, вы тоже хотите разыскать убийцу? – вставила я. – Тот человек каким-то образом связан со Староникольском?

Почепцов неприятно улыбнулся.

– Я не исключаю, что так. И кстати, не стоит умиляться тому, что мы находимся в небольшом провинциальном городке. Именно здесь кипит настоящая жизнь, именно здесь человеческие страсти предстают во всей своей неприглядности! В большом городе они скрыты от глаз посторонних, там никому нет дела до своего соседа, здесь же все у всех на виду.

Почепцов говорил с непонятным сладострастием, и мне подумалось – каким же порокам подвержен сам доктор исторических наук?

– А теперь расскажите все, что вам известно! – потребовал Почепцов. – Мне нужно знать, какой именно информацией вы обладаете. И только потом я покажу вам кое-что сенсационное из моего архива. Такого вы еще ни разу в жизни не видели! Это просто потрясающе и сногсшибательно!

Заинтригованная его словами, я начала рассказ. Почепцов, надо отдать ему должное, был внимательным слушателем, делал пометки в большом блокноте, переспрашивал, уточнял и дополнял. Когда я завершила повествование, Валерий Афанасьевич удовлетворенно кивнул:

– То, что вы поведали мне, дамы, цены не имеет. Я давно подозревал нечистую игру и еще тогда был уверен, что тот жалкий тип, которого приговорили к расстрелу, невиновен. Что ж, можно сделать простой вывод – пятеро членов так называемого Староникольского союза, трое из которых уже мертвы, убиты неизвестным, имеют отношение к смерти Пересветова и его дочки. Только вот какое? Неужели они сами...

Он не докончил фразу, прошелся по кабинету, затем посмотрел на Таечку и на меня и заявил тоном заговорщика:

– Настал момент, чтобы ознакомиться с моими трофеями! У меня имеется секретный архив, но храню я его в подвале, чтобы никто до него не добрался, так что соблаговолите следовать за мной…

Мы отправились вниз по скрипучей лестнице. Вход в подвал преграждала огромная металлическая дверь с двумя врезными и одним навесным замком. Валерий Афанасьевич ловко с ними справился и, щелкнув выключателем, сказал, спускаясь по ступенькам:

– Да, наверняка так и есть, члены пресловутого союза и являются настоящими убийцами, поэтому они так страшатся за свою собственную жизнь! А тот, кто их убивает... Гм, этот тип, естественно, тоже как-то связан со всей историей, и если немного покопаться, то можно установить, кто же он такой.

Подвал был огромным и представлял собой настоящий лабиринт. Мы миновали помещение с оцинкованным столом (видимо, там Валерий Афанасьевич и препарировал туши животных) и оказались перед очередной дверью, закрытой на засов. Историк с трудом отодвинул его, распахнул створку и галантно произнес:

– Только после вас, дамы!

Мы с Таечкой прошли в небольшое помещение, заставленное полками с бумажными и пластиковыми папками. Историк указал куда-то вверх:

– Вон та папка, оранжевая... Там и содержится нечто поистине сенсационное, напрямую связанное с той жуткой историей! Я обнаружил документы в городском архиве и позаимствовал оттуда, все равно тамошние олухи не понимают, каким сокровищем обладают...

Я потянулась за папкой и в тот момент, когда она оказалась у меня в руках, услышала у себя за спиной лязганье. Таечка, прыгавшая около меня, тоже обернулась, и мы увидели странную картину – дверь в каморку была заперта. Внезапно раскрылось крошечное зарешеченное оконце, и мы лицезрели ухмыляющуюся физиономию Валерия Афанасьевича Почепцова.

– В чем дело? – спросила я недоуменно, раскрывая папку. Там обнаружились лишь старые пожелтевшие вырезки. – Валерий Афанасьевич, вы ошиблись. Здесь нет ничего сенсационного!

– Конечно, нет! – ехидно усмехнулся Почепцов. – В каморке моя мамочка хранила свои бумаги, по большей части кулинарные рецепты и выкройки. После ее кончины все так и осталось на своем месте, у меня рука не поднялась их уничтожить.