Апокалипсис для шутников - Антон Краснов

Курица, которая бегала вокруг Деция, вдруг захохотала утробным басом, подпрыгнула так, что ей позавидовал бы иной греческий олимпионик, и, сбив с ног двух рыбаков и Пелисье в придачу, вдруг ринулась в воды Генисаретского озера. Тем самым опровергая устоявшее в зоологии мнение, что курица домашняя – птица отнюдь не водоплавающая.

Из глубин озера, куда только что бросилась сбесившаяся домашняя живность, вдруг донесся рев, как если бы под водой завыл пароходный гудок. Целитель сел обратно в лодку и сложил руки на могучей груди. Декурион Деций открыл глаза и окинул мутным младенческим взглядом осторожно обступивших его людей.

– Где… я? Что это… было?

– В тебе сидел бес, делавший тебя злобным, сильным и безжалостным, а я изгнал его. Бес вселился в курицу и ушел в озеро. Теперь он тебе не страшен, а ты здоров, добрый Деций.

– Опять козни инферналов… – произнес стоявший чуть поодаль Афанасьев. – Мало нам Добродеева и Владимира Ильича, так тут еще и местные бесы хулиганят. Интересно, а Добродеев может в меня вселиться или он по другой линии работает?..

– М-м-м, – неопределенно отозвалась Галлена. – Хорошо, что его тут нет, пожалуй. Нашего-то Астарота Вельзевуловича.

Деций поднялся с песка и выговорил слабым голосом, преданно глядя на того, кого он счел мессией:

– Тебя приглашал в гости прокуратор.

– С удовольствием приму его приглашение, – спокойно ответил тот. – И все мои братья и сестры последуют за мной, раз добрый Валерий Тарб пригласил нас.

Тут задыхающийся ребе Биньямин втесался в круг и, раздирая на себе волосы и без того не ах какие густые и ухоженные, закричал в отчаянии:

– Где моя курица? Моя курица! Она убежала! Улетела!

– Утонула, – заботливо подсказал Шимон.

– О горе мне! О горе мне! Разорен!

Афанасьев подмигнул Ксении и обратился к раввину.

– Да не печалься ты так, ребе, – заявил он, – да, утонула птица. Ну, представь только, что это была не курица, а, скажем, свинья. А тебе, кажется, нельзя есть свинину.

– Но это же была не свинья, а курица!.. – Ребе был безутешен.

– Ну прояви фантазию, представь, что это была всё-таки свинья! К тому же у тебя не может быть свиньи – ты же раввин!

– У меня был один знакомый католический монах, – сказал Пелисье по-русски, – который чтил все посты. К тому же у них в монастыре был очень строгий аббат, этакий буквоед. Так мой знакомый монах, чтобы не нарушать пост, брал в пост свининку или говядинку пожирнее, готовил прекрасное жаркое, а потом кропил эту свинину или говядину вином и говорил: «Поросенок, крещу тебя и нарекаю лещом». А это уже не скоромное. Рыба! Вот такой хитрый монах у меня в знакомых ходил.

Афанасьев поглядел на ребе Биньямина, который, понятно, ни слова не понял из рассказа Пелисье, но вдруг повеселел, перестал транжирить свой скудный волосяной покров и, махнув рукой, воскликнул:

– Э-эх! Ну хорошо, это была свинья! Пойду расскажу, как этот человек изгнал беса из декуриона в мою куроч… в чужую свинью, и та бросилась в море, возбуждаемая засевшим в ней бесом.

– А лучше скажи, что это было стадо свиней, – усмехнулся Афанасьев.

Ксения наклонилась к его уху и прошептала:

– Мне кажется, что он так и сделает. Последует твоему совету, да и другие очевидцы тоже. Или их подредактируют в позднейшие века. Тут такая штука… Дело в том, что эта курочка, кажется, вошла в Библию. Правда, не под своим именем. Помнишь притчу из Евангелия о том, как Иисус изгнал бесов из двух бесноватых в стадо свиней, после чего всё стадо бросилось в море и утонуло?..22 Тебе это ни о чем не напоминает?

Афанасьев хлопнул себя ладонью по макушке и воскликнул:

– А ведь ты права!

– А как же, – лукаво ответил она. – У меня у самой дедушка был раввин. Не хуже вот этого ребе с его бесноватой курочкой…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Три коротеньких шажка к истине

Понтий Пилат и его добрый друг, прокуратор Иудеи Валерий Тупоумный, дрыхли без задних ног в своих опочивальнях, когда их разбудил домоправитель и, трясясь всем своим студенистым телом, доложил, что на виллу пожаловали новые гости.

– Так в триклиний их!.. – махнул рукой гостеприимный Валерий. – Накормить, напоить… В-валерий добрый, Валерий за всех… за всех заплатит! В-ва… лерий!.. Он – да!..

Однако управляющий и не думал уходить. Хотя указание хозяина, казалось бы, было максимально ясным и исчерпывающим.

– Благородный Валерий, они хотят видеть вас и вашего гостя, доблестного Понтия. Они говорят, что это касается вашего спора с Пилатом, когда вы поставили на кон должность прокуратора Иудеи.

– Да отвяжись ты от меня… – сонно бормотал Валерий, закрывая один глаз. – Не видишь, я утомлен, я не выспался…

– Ты спал уже пятнадцать часов, благородный Валерий, – сообщил управляющий. – К тому же с ними декурион Деций и тот приезжий, которого вы называли Сервилием, а Понтий Пилат поставил свою личную печать у него на…

– Что?!!

Только тут до Валерия, одурманенного похмельной сонливостью, да и без оной не отличавшегося сообразительностью и быстротой мышления, дошло, о чем говорит ему управляющий. И – о ком!

Прокуратор Иудеи дернулся так резко, что упал со своего ложа прямо на мозаичный пол, на котором виднелись разводы от пролитого накануне вина. Осоловело посмотрев на домоправителя, он взъерошил волосы на затылке и поинтересовался, какой сейчас день и час, а также давно ли пришли эти… гости. Управляющий ответил:

– Сейчас раннее утро, о благородный Валерий. Пришли они только что, и позволь тебе напомнить, что накануне днем один из них, Сервилий, прискакал на твою виллу, чтобы…

Первое лицо провинции Иудея скривило рот и прервало своего верного слугу нервным смешком:

– Да я помню, помню! Совсем меня за недоумка держишь, что ли? Иди буди Пилата!

– Он уже ждет вас в триклинии.

– Ну, так веди туда же этих… посетителей, – проворчал Валерий, несколько успокаиваясь, – посмотрим, с чем они пожаловали…

В триклинии он встретил Пилата. Тот с мрачным опухшим лицом и в свежей тоге тянул из чаши легкое розовое вино, способствовавшее улучшению самочувствия. Валерий огляделся по сторонам и, пошатнувшись, оперся о бортик небольшого мраморного фонтана, устроенного прямо в триклинии. В то время, когда пиршественная зала пустовала, в фонтанчике обычно плавали золотые рыбки и небольшие плоские чаши с ароматическими веществами, пропитывающими воздух в триклинии и делавшими его легким и благовонным; в моменты пиров к рыбкам и чашам зачастую присоединялись пьяные гости.

– Как самочувствие, Понтий? – спросил прокуратор.

– Башка болит, – сказал Пилат. – Вино молодое, что ли?

Валерий ничего не ответил, да и не стал отвечать, потому что как раз в этот момент в сопровождении декуриона Деция и двух солдат вошли несколько нежданных посетителей. Из всех Валерий и Понтий Пилат знали только одного «Сервилия», он же Иоханан, он же Жан-Люк Пелисье. Прочие – Галлена, Ксения, Афанасьев, Альдаир, а также двое одетых по-местному бородатых мужчин – были незнакомы римлянам.

Тут выступил вперед рослый мужчина с приметным носом и выпуклыми темными глазами, во всём облике которого было какое-то величавое и доброжелательное спокойствие. Он сказал:

– Твой декурион Деций передал мне твое приглашение, прокуратор Иудеи. Быть может, оно предназначалось и не мне, но я слышал, что вы двое искали иудейского мессию. Твой слуга подумал, что это я, потому что я исцелил его солдата и его самого.

– Да, благородный Валерий, так оно и было, – пробормотал Деций.

Эту ночь он провел в рыбацкой деревне, потому что был настолько слаб, что не мог ходить. Наверно, выписываясь из его тела, бес захватил с собой слишком много энергии. Пришельцы из другого мира тоже отдохнули и собрались с силами перед решающим походом на виллу к Пилату, но, конечно, ни о каком сне не могло быть и речи. Надо признать, что и Афанасьев, и Ксения, сначала воспламенились ощущением того, что рядом с ними проповедует, быть может, тот, который войдет в историю под великим именем Христа. Но оказалось, что могучий целитель, способный движением ладони заживить самую жуткую рану и изгнать бесов, не ах как хорош в роли собеседника. Он ограничился тем, что предложил покаяться и ожидать царствия небесного, много и мутно рассуждал о том, что такое мессианство… Женя подумал, что в нем действительно течет дионская кровь, потому что примерно так же занудно и высокопарно изъяснялся, скажем, почтенный Вотан Борович. Кончилось тем, что разочарованный Афанасьев отправился погулять по окрестностям, а Ксения задремала. Никто и не подозревал, какое открытие ждет их всех на следующее утро, вскоре после того, как с первыми лучами солнца они отправились на виллу к нынешнему и будущему прокураторам Иудеи.

…Валерий Гарб и Понтий Пилат переглянулись, а потом последний сказал, глядя на Пелисье: