Нежность волков - Стеф Пенни

— Последние недели он совершенно не проявлял подобных склонностей. Он образцовый проводник. Быть может, и вправду, как вы говорите, всему виной был ром. Сейчас он не пьет.

Я говорю себе, что Стюарт, возможно, лжет. Я смотрю ему в глаза, пытаясь заглянуть в душу. Но он выглядит вполне искренним и сердечным, с ностальгией вспоминает былые времена.

— Приятно слышать, что есть люди, способные учиться на собственных ошибках, а, Фрэнк?

— Вот именно, — бормочу я. — Побольше бы таких.

Потом, у себя комнате, я сижу, одетая, в кресле, чтобы не уснуть. Ничего я не хочу больше, чем тут же лечь и предаться забвению. Но я не могу, да и не уверена, что забудусь; честно говоря, я в панике. Я хочу расспросить Паркера о Стюарте, об их прошлом, но не хочу его будить. Не хочу или боюсь. Вставшая перед глазами картина повергла меня в ужас. Я и забыла, как при виде Паркера по спине у меня побежали мурашки; каким зверским и чуждым предстал он передо мной. Нет, я, конечно, не забыла нашу встречу, я забыла только свое первое впечатление. Как странно подчас происходят знакомства.

Но я действительно его не знаю. В его защиту говорит то, что он не стал скрывать их былое знакомство, но, возможно, лишь предвосхищая неизбежное: двойной блеф.

Мои глаза давно привыкли к темноте, а снег испускает тусклый рассеянный свет, достаточный, чтобы разобрать дорогу, когда я снова выхожу в коридор. Я чуть слышно стучу в дверь, а потом вхожу и закрываю ее за собой. Мне кажется, что я бесшумна, но он совершенно прямо садится в постели и восклицает:

— Боже мой… Нет! Уходите!

Он кажется напуганным и разгневанным.

— Мистер Муди, это я, миссис Росс.

— Что? Какого черта?

Он нащупывает спички и зажигает свечу. Когда лицо его выплывает из темноты, он уже в очках, и выпученные глаза выпрыгивают из орбит.

— Прошу прощения, я не хотела вас напугать.

— А какого черта вы хотели, врываясь сюда среди ночи?

Я ожидала удивления, недовольства, но не такой исступленной ярости.

— Я должна была с кем-то поговорить. Пожалуйста… это недолго.

— Я думал, вы говорите с Паркером.

Что-то такое в его тоне… не могу понять, что именно. Я сажусь в единственное кресло, отодвинув какие-то его вещи.

— Я не знаю, что и думать, и нам нужно обсудить все это.

— А до утра подождать нельзя?

— Они не хотят, чтобы мы оставались одни. Разве вы не чувствуете?

— Нет.

— Ну… я говорила вам, что подслушала Несбита, а потом вошел Оливье, так что мы не смогли продолжить.

— И что?

Голос его все еще звенит от злости, но теперь он куда менее напуган. Как будто боялся, что вошла не я, а кто-то другой.

— Разве это не значит, что они хотели бы скрыть от нас какие-то свои дела? А поскольку мы идем по следу убийцы, эти вещи могут быть связаны между собой.

Он смотрит на меня с нескрываемым раздражением. Но не выгоняет.

— Стюарт утверждает, что в последнее время в форт никто не приходил.

— Возможно, это не был чужой.

— Вы подозреваете кого-то из здешних обитателей?

Похоже, его возмущает сама мысль подозревать кого-то из служащих Компании.

— Вполне возможно. Кто-то, известный Несбиту. А Стюарт может ничего об этом не знать.

Муди пялится в угол, за мое левое ухо.

— Мне кажется, было бы лучше играть по-честному. Если бы мы рассказали им всю правду о причине нашего здесь появления, а не вашу нелепую историю.

— Но кто-то уже нас подозревает. Похоже, стоило нам упомянуть, что мы идем по чьему-то следу, как они сразу насторожились. Несбит угрожал женщине — мне кажется, Норе, — если она о ком-то расскажет. Зачем ему это надо?

— Могут быть самые разные причины. Мне казалось, вы не поняли, кто это был.

— Я действительно ее не видела, но у Норы… у Норы и Несбита… любовная связь.

— Что? С этой служанкой?

Муди поражен до глубины души. Но скорее потому, что речь идет о приземистой, непривлекательной Норе, а не из-за неподобающего поведения самого Несбита. Такое бывает сплошь и рядом. Он поджимает губы, возможно обдумывая содержание будущего донесения.

— Откуда вы знаете?

— Я их видела.

Мне не хочется рассказывать ему, что я видела их, рыская в ночи по форту, а он, к счастью, не спрашивает.

— Что ж… она вдова.

— Вот как?

— Одного из здешних перевозчиков. Собачья работа.

— Я не знала. — (Похоже, служащие Компании выбрали себе опасную профессию.) — Я просто хотела сказать, что мы должны задавать людям вопросы… не посвящая их в суть дела.

Говоря это, я гадаю, как мы умудримся осуществить это на практике. Муди мои слова не слишком впечатляют. Должна признать, план не блестящий, но на большее я не способна.

— Что ж, если это все…

Он бросает многозначительный взгляд на дверь. Я думаю, стоит ли говорить Муди о шраме на руке Стюарта, но он не доверяет Паркеру и вполне может поинтересоваться, как Паркер оказался в Дав-Ривер. А мне сейчас вовсе не хочется отвечать на подобные вопросы.

— Я действительно должен немного поспать. — говорит он. — Если вы не возражаете.

— Конечно. Благодарю вас.

Я встаю. Он выглядит как-то меньше, съежившись под постельным бельем. Моложе и уязвимее.

— Вы совсем измучились, — говорю. — Нашелся кто-нибудь ухаживать за вашими волдырями? Уверена, здесь есть кто-то с медицинскими познаниями…

Муди вцепляется в одеяло и тянет его под подбородок, как будто я иду на него с топором.

— Да. Пожалуйста, только уходите! Ради бога, мне нужно немного поспать…

Как оказалось, разговоры со служащими пришлось отложить, потому что, когда мы встали, большинства из них уже не было. Джордж Каммингс, Питер Иглз, Уильям Черное Перо и Кеновас — другими словами, все взрослые не белые мужчины, которые жили и работали в Ганновер-Хаусе, за исключением одного только Оливье, — отправились на поиски тела Нипапаниса. Они вышли на рассвете, совершенно бесшумно, пешком. Даже тот человек, которого мы увидели здесь первым, беспробудно пьяный Арно (оказавшийся караульным), даже он протрезвел от горя и присоединился к поисковому отряду.

Вдова и ее тринадцатилетний сын отправились вместе с ними.

~~~

Через неделю после того, как Фрэнсис отклонил предложение Сюзанны, он отправился по поручению отца в хижину Жаме. Он по-прежнему думал о Сюзанне Нокс, но теперь школа закрылась на лето, и тот день на пляже казался смутным и зыбким воспоминанием. Он не пошел на пикник и никак не сообщил ей об этом. Он просто не знал, что сказать. Если он и задумывался над тем, почему отверг ту, о которой столь долго мечтал, таким самобичеванием он занимался нечасто. Столько времени думая о ней как о недостижимом идеале, он не мог вообразить ее в другом качестве.

В тот день солнце уже клонилось к закату, и Лоран заваривал чай, когда Фрэнсис свистнул, подойдя к двери.

— Salut, François[10], — отозвался Жаме, и Фрэнсис толкнул дверь. — Ты по делу?

Фрэнсис кивнул. Ему нравилась хижина француза, совсем не похожая на дом его родителей: здесь всегда царил беспорядок. Вещи валялись вперемешку со шпагатом и гвоздями; у чайника не было крышки, но Жаме его не выбрасывал, потому что чай можно заваривать и без крышки; а в коробках из-под чая у него лежала одежда. Когда Фрэнсис спросил, почему он не соорудит себе комод, Лоран возразил, что этот деревянный ящик ничем не хуже другого, разве нет?

Они сели у двери, которую Лоран заклинил, оставив открытой, и Фрэнсис ощутил исходящий от француза запах бренди. Временами Лоран пил днем, хотя Фрэнсис никогда не замечал, чтобы это как-то на нем отражалось. Дверь хижины выходила на запад, и солнце било им прямо в лицо, так что Фрэнсису приходилось жмуриться и откидывать голову. Взглянув на Лорана, он увидел, что тот смотрит на него — в глубине его глаз сверкали золотые искры.

— Quel visage[11], — будто бы сам себе пробормотал он.

Фрэнсис не стал переспрашивать, решив, что к нему это не относится.

В воздухе царила поразительная тишина, нарушаемая лишь стрекотанием сверчков. Лоран достал бутылку бренди и, не спрашивая, плеснул немного Фрэнсису в чай. Фрэнсис бесшабашно-весело выпил: вот разорались бы родители. Он сказал об этом Лорану.

— Ну, не можем же мы всю жизнь радовать родителей.

— Вряд ли я их вообще когда-нибудь радую.

— Ты растешь. Скоро заживешь своей жизнью, а? Женишься, найдешь свое место в жизни и так далее.

— Не знаю. — Все это казалось невероятно, головокружительно далеко от сверчков, бренди и низкого мерцающего солнца.

— У тебя есть подружка? Та маленькая чернявая девочка — она твоя подружка?

— Э-э… Ида? Нет, мы просто дружим — иногда вместе возвращаемся из школы. — (Господи! Вся округа, что ли, считает Иду его подружкой?) — Нет, я…