Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография - Стейси Шифф

Оппортунист до мозга костей, Ирод – очаровательно безрассудный везунчик. Все свидетельствует о том, что в Риме попали под его обаяние, причем как Антоний, так и Октавиан. Это немудрено: дань из подданных он выбивает так же азартно и успешно, как мечет копье. У Ирода несомненный талант делать золото из воздуха (подданным хорошо знакомы его методы). Сенат единогласно «утвердил» его на роль царя Иудеи, после чего Октавиан с Антонием торжественно сопроводили на Капитолий. Антоний утверждает, что это назначение поможет ему в восточной кампании, и закатывает в честь новоиспеченного монарха большой пир. По мнению некоторых историков, своим троном Ирод не в меньшей степени обязан и Клеопатре: сенатом двигало не только его обаяние, но и страх перед ней. Лучше уж иметь двух монархов в том регионе, чем одного. Вполне резонно опасаться вассальной царицы богатого государства, единолично контролирующей поставки зерна в Рим [3].

Эта логика работает и на Клеопатру. В Египте Антоний может не опасаться восстаний. Только она способна силой своего авторитета править страной – вряд ли кто-либо другой справился бы лучше. В очередной раз царица уезжает из Александрии в уверенности, что ни один римлянин не разобьет Парфию – мощную, богатую, хорошо охраняемую империю – без финансовой поддержки Египта. Иначе говоря, она плывет на север мимо скалистых берегов Восточного Средиземноморья, вполне осознавая, что баланс сил изменился. Несмотря на браваду Антония и сильную армию, преимущество сейчас на ее стороне. Человеческое тщеславие мало изменилось за две тысячи лет, так что мы легко можем предположить, что помощники Клеопатры очень долго колдовали над ее внешним видом. Она не виделась с Антонием три с половиной года – любая женщина предпочла бы считать, что этих лет вовсе не было. Она наслышана об Октавии, круглолицей красавице с копной прекрасных блестящих волос. На этот раз царица обходится без роскошной одежды, инкрустированных драгоценными камнями подарков и тонн роз. У Клеопатры имеется кое-что получше. В эту поездку она берет с собой детей.

В Антиохии, уменьшенной и не такой помпезной версии Александрии, Александр Гелиос и Клеопатра Селена впервые встречаются с отцом. Он признает малышей своими. Должно быть, встреча эта трогательна и радостна. Антоний видит себя эллинистическим богом, он пробрался в династию Птолемеев, а дети его теперь стоят в очереди на египетский престол. Более того, один из них – сын, и это единственное, чего не смогла ему дать Октавия, идеал женщины во всех остальных отношениях (у Антония есть еще двое старших сыновей от Фульвии). Кое-кто впадает в крайность и считает, что во всем виновата исключительно Октавия: не могла, мол, произвести на свет наследника-мальчика и исполнить пророчество Вергилия о наступлении долгожданного золотого века – вот и толкнула мужа в объятия Клеопатры. Антоний любит детей и полагает, что их не может быть слишком много. Ему нравится говорить, что «многочисленное потомство и появление на свет будущих царей умножает знать» [4]. Вряд ли он из тех, кто может устоять перед лопочущим по-гречески трехлеткой, маленьким пухлым кудрявым богом в царских одеждах, который говорит ему «папа» и (если верить скульптуре) очень на него похож. Заявка на божественность – едва ли не главный его проект вот уже несколько лет. Он идет этим путем вслед за своим прославленным учителем с победы при Филиппах. Антоний обзавелся незаконными детьми и вполне законно надел, как выразился один современный историк, «домашние тапочки своего предшественника» [5]. Особенно подходят для этого декорации в Антиохии, красивом, хорошо снабжаемом городе на реке, раскинувшемся у подножия величественной горы, с белыми колоннадами улиц, множеством стадионов и садов, впечатляющими фонтанами и холодными родниками. Антиохия с мая по октябрь дышит свежим морским бризом, здесь солнечные безветренные зимы, чудесные термы и оживленный рынок. Столица Сирии всегда была расположена к Цезарю, который пожаловал ей статую самого себя в 47 году до н. э., когда приехал сюда, расставшись с Клеопатрой. И теперь город тепло принимает его знаменитого протеже.

Клеопатра наслаждается так долго откладывавшимся воссоединением семьи, но вкус политической победы еще слаще. Антоний внял совету, который она дала ему на той памятной рыбалке. Он наконец-то делает то, что, как она считает (и убеждает его так считать), у него получается лучше всего. Полностью отдавшись подобающему ему «рыболовному спорту», он способен вылавливать «города, провинции и царства». Действительно, «из его кармана острова и царства, как монета, высыпались»[95] [6], скажет позже поэт, – однако в этих манипуляциях с территориями просматривается железная логика. Он начинает приводить в порядок беспокойный Восток – задача давно назревшая и мало кому покорявшаяся. В краю разных культур и этносов, где альянсы зыбки – и где уже тридцать лет сопротивляются любым римским преобразованиям, – Антоний признает талант, ценит профессионализм и верность. И любит повторять, что «величие римской державы обнаруживает себя не в стяжаниях, но в дарениях» [7]. Объединяя разрозненные царства, он ловко сращивает территории и распределяет земли. Антоний «исправляет» географию.

Тут Антоний как рыба в воде и фактически непобедим. Никто не сомневается, что он вскоре одолеет ужасных парфян. Редко кому удавалось собрать войско «крепче, выносливее и моложе» [8]. Войско, «повергнувшее в трепет всю Азию» [9], никогда еще он не командовал такой великой армией, воинами, так беззаветно преданными своему великодушному, бесшабашному полководцу. Каждый из них готов жизнь отдать за его похвалу. Плутарх предполагает, что такую преданность порождают «знатное происхождение, сила слова, простота, широкая и щедрая натура, остроумие, легкость в обхождении» [10]. Антоний словно заражает всех своим энтузиазмом: вокруг него царит радостное возбуждение. Все любят получать подарки, а в щедрости он особенно силен. Это естественный побочный эффект его любви к большим семьям. В солнечной Антиохии – скорее всего, парочка поселилась во дворце на острове, укрывшемся в излучине тихой реки, – Клеопатра может себя поздравить. Теперь, после пяти лет хаоса и нестабильности, ясно: она поставила на правильную лошадку.

К сентябрьскому приезду царицы Антоний делает ей весьма экстравагантный подарок. Он не только признает трехлетних близнецов, но и обрушивает на их мать целый дождь из римских территорий. Он подтверждает ее власть над Кипром, который даже Цезарь так ей официально и не подарил. Наверняка и сейчас, спустя двадцать лет, воспоминания о потере Кипра и ее последствиях жгут гордую египтянку. Кроме того, к ней переходит богатая лесом Келесирия (часть сегодняшнего Ливана); плодородная Киренаика (в сегодняшней Ливии); щедрый кусок Киликии с ее кедрами (юго-восточное побережье Турции); частично Крита и все процветающее финикийское побережье,