Исследование Апокалипсиса - Юрий Миранович Антонян

религии, но и как логический результат многолетних надежд еврейского народа, наглядно выраженный в апокалиптической, в том числе апокрифической литературе. Важно отметить, что при этом даже в иудаистских рамках, горизонты апокалиптиков все более расширялись, охватывая новые регионы, что явилось не только следствием рассеяния этого народа, но и укреплением его культурных и экономических связей. В самом иудаизме и, конечно, в раннем христианстве все больше крепли идеи мессианства и личного участия праведных в блаженном мессианском царстве, загробного воздаяния и воскресения умерших. Все это будет помещено в надприродную, сверхъестественную сферу, в новый небесный свет, который контрастен земному миру. Небесный Иерусалим сходит вместе с мессией.

Новозаветное откровение является несомненным наследником и преемником ветхозаветных пророчеств и некоторых древних апокалиптических концепций, точно так же, как вся раннехристианская культура, в том числе религиозная идеология и догматика, взошли на поле иудаизма. По этой причине Откровение Иоанна не смогло преодолеть одно исключительно важное противоречие, свойственное иудаизму: нарушают божеские и земные законы лишь отдельные, конкретные люди, а божью кару несут все. Так было, когда на землю обрушился Всемирный потоп и когда случились глобальные катастрофы, повлекшие неисчислимые жертвы, что описано в Апокалипсисе.

Появление и развитие христианства, которое, разумеется, не могло и не хотело разорвать многочисленные нити, связывающие его с иудаизмом, в свою очередь оказали на него некоторое влияние. В частности, это проявилось в иудаизме в усилении трансцендентальных стремлений и появлении мессианских смыслов при толковании отдельных священных текстов. Апокалиптические ожидания в иудаизме усиливались в связи с каждой исторической катастрофой Израиля, возбуждавшие предчувствия действительности и близости Страшного суда, но, главное, неминуемое конечное осуждение зла и торжество страдающих и униженных. Согласно Откровению новое блаженное царство обретут праведные не только из Израиля, а любые праведные; казни и страдания, как повествует эта книга, тоже должны претерпеть все, невзирая на национальную или иную принадлежность.

Вера в жизнь и возмездие после смерти придала новой эсхатологии новую тональность, изменила ее содержание. Христос остается богом живых, а не мертвых, религиозная мысль продолжает настойчиво стремиться проникнуть в таинственный мир духов и жадно ищет новых откровений, которые в полной мере смогла бы обрести с помощью богословия. Именно богословские искания делали реальными виртуальный мир, а сверхъестественное знание делало этот мир чуть ли не обыденным, тем самым обеспечивая человеку все земное блаженство. Утвердились в качестве незыблемых мистические идеи о спасении человечества и царстве мессии — небесном мире, новом Иерусалиме с райским садом. Но мы еще не в состоянии в полной мере оценить колоссальное влияние богословия — именно его, а не собственно религиозного учения — на всю христианскую культуру, поскольку богословие еще не было объектом подлинно научного исследования.

Ход истории и в иудаизме, и в христианстве представляется предопределенным с самого начала: в этом смысле Книга Бытия предстает первой книгой божественного откровения. Поэтому в истории нет места неожиданностям и случайностям, его величайшее событие — Страшный суд и наступление блаженного царства тоже предначертано от истока веков. Этому рубежу должно предшествовать появление мессии, которого Израиль ждал очень давно. Яхве наставлял: «Вот, Я пошлю к Вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы Я, придя, не поразил землю проклятием» (Мал., 4:5–6). Илия был призван выполнять примерно те же функции, которые затем были возложены на Христа, но иудаизм с его строгим единобожием не был в состоянии развить мессианские идеи, это было под силу только христианству, мессиология которого достигла неимоверных высот. Но даже Христа, согласно Евангелию от Иоанна, иудеи спрашивали, не является ли он Илией, на что получили отрицательный ответ.

Собственно говоря, идея мессии и загробного спасения возникла не на заре иудаизма, все это пришло значительно позже. Поэтому представляется ничем не обоснованной попытка назвать мессией даже Моисея. Появлению фигуры спасителя, ставшего богом, предшествовали иные сверхъестественные персонажи в качестве неких подступов к нему. Так бывает всегда, когда накопленные знания о чем-то позволяют вдруг взять качественно новый рубеж.

Однако мессия присутствовал не во всех религиозных сочинениях апокалиптического характера. Его мы не найдем, например, в Книге Юбилеев, Славянском Енохе, древнейшей части эфиопского Еноха. Роль спасителя Ветхий Завет предлагал и Михаилу, которого называл «князем великим, стоящим за сынов народа твоего». Предрекалось, что «наступает время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге. И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан.,12 1–2). Таким образом, идеи мессии находили в иудаизме самое различное выражение, но эту фигуру следует всегда рассматривать в свете эсхатологических представлений.

Можно ли считать, что представления о мессии (спасителе) и грядущем царстве божьем являются частью идеологии и вековых надежд людей только христианской культуры? На этот вопрос следует дать отрицательный ответ, поскольку соответствующие идеи в современном коммунистическом выражении восторжествовали в СССР и ряде восточных стран, в первую очередь, Китае, Камбодже и Вьетнаме, в исламской Албании. Сейчас там сила самих идей существенно снизилась, они уже не играют прежней роли в политике и, особенно в экономике, но никто не сможет игнорировать период их расцвета в названных странах. Можно, следовательно, сделать вывод, что спасение, жизнь после смерти и воцарение в блаженном царстве представляют собой важнейшую общечеловеческую потребность. Но коммунистическое учение не стало движением вперед по сравнению с ветхозаветной или новозаветной апологетикой, так как это учение призывало обходиться без Бога, этого вечного владыки, пусть и сурового, но святого и праведного, справедливого и объективного. Это давало твердую надежду на равный божий суд и конечное наказание зла. Его коммунисты заменили на земных богов, вернее — божков, мелких, злобных, паранояльных.

Апокалипсис ждал конца времен в самом близком будущем, но он так и не наступил. Апокалипсис видел последнего врага в таких ненавистных своих гонителях, как, например, Нерон, но и он ушел, появились новые — бесчисленные новые. Тем не менее история текла по-прежнему. Значит, с эмпирической точки зрения чаяния апокалиптиков не сбылись, но с позиций духовности они не потеряли своей ценности и достоверности, навсегда оставшись в качестве вечно живой идеи, в которой человечество всегда будет искать спасение.

Христианский мессия существенно отличается от иудаистского. Прежде всего в иудаизме мессия вовсе не занимал того центрального места, которое ему было уготовано в христианстве. В отдельных иудаистских религиозных памятниках индивидуальный мессия просто отсутствует,