Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера - Питер Акройд

«Вставай, дорогая, проснись, малышка. Уже слышно, как поет горлица, голубка моя, зимние бури миновали. Поднимись же. Открой свои голубиные очи. Пойдем со мной. О, груди твои слаще вина. Сад обнесен стеной. Там никто не увидит нас. Ступай со мной, ты так бела и прекрасна. Ты пленила мое сердце своей безупречной красотой и добродетелью. Пойдем. Давай позабавимся. Ты одна – мое наслаждение».

Тем временем Мая подала знак Дамиану, чтобы он поскорее проник в сад через калитку. Дамиан взял поддельный ключ, отпер калитку и тихонько прокрался в сад. Никто не видел и не слышал его. В саду он спрятался за кустом. Теперь в сад вошел Януарий, слепой, как камень; Маю он держал за руку. С громким лязгом захлопнув за собой калитку, он повернулся к ней и сказал:

«Вот теперь, жена, мы здесь с тобой наедине. Ты – существо, которое я люблю больше всего на свете. Господь свидетель, я скорее самому себе перережу горло, чем обижу тебя. Помнишь, как я выбирал тебя? Я выбрал тебя не из алчности, дорогая моя, а из любви к тебе. Пускай я стар и слеп – я объясню тебе, в чем счастье верности. Это твой долг перед Иисусом Христом и перед твоей собственной честью. А еще конечно же ты унаследуешь все мое имущество – дворец, деньги, все-все. Я уже завтра составлю завещание, где это будет написано. А теперь, душа моя, я попрошу тебя о маленьком поцелуе. Пускай твои губы запечатают наш договор. И, кстати, не вини меня за ревность. Твой образ так глубоко запечатлен у меня в сердце, что, когда я думаю о твоей красоте и моей старости, то мне становится невыносима мысль о разлуке с тобой. Ты всегда должна оставаться рядом со мной, моя драгоценная, потому что я люблю тебя. А теперь поцелуй меня, милая. И давай пройдемся».

Мая, выслушав его, принялась тихонько плакать. Потом она успокоилась и ответила ему:

«Я так же, как и вы, хочу сберечь душу незапятнанной. Конечно же я должна блюсти свою честь. Нежный цветок моей женственности – в ваших руках. Я отдала его вам, когда священник связал нас священными узами супружества. Дорогой мой господин, я молю Бога о том, чтобы никогда не наступил день, когда я опозорю свою семью или обесчещу свое имя. Я никогда не стану неверной женой. Да скорее я умру самой мучительной смертью на свете. Если я обману вас, зашейте меня в мешок и бросьте в ближайшую реку. Я благородная женщина, а не какая-нибудь шлюха. Почему вы со мной так говорите? Что ж, мужчины вечно изводят жен попреками, они вечно подозрительны и недоверчивы, потому что сами постоянно изменяют им».

Она уже заметила, что за кустом спрятался Дамиан. Она легонько кашлянула, а потом, используя язык знаков, велела ему залезть на грушу, где висело много спелых плодов. Он мигом вскочил и забрался на дерево. И сразу же понял, что она задумала: он читал ее мысли куда быстрее Януария. К тому же она уже передала ему письмо, где описывала свой план. Пока я оставлю его там, на груше, а Мая с Януарием пускай прогуливаются между цветочными клумбами.

День был ясный, и по дрожащему воздуху на землю спускались золотые лучи Феба, согревая своей лаской цветочки. В ту пору года это божество находилось в созвездии Близнецов, и близилось солнцестояние. Скоро сияющее солнце должно было склониться к закату. Случилось так, что в этот самый день Плутон, царь духов, тоже вошел в этот сад, только с противоположной стороны. Его сопровождала жена Прозерпина и вся ее женская свита. Если помните, он похитил ее с Этны, когда она собирала дикие цветы на горном склоне. Можете прочитать об этом у Клавдиана, в «Похищении Прозерпины», где он описывает черную колесницу, на которой ее увез владыка подземного царства.

Плутон уселся на зеленый дерн посреди обнесенного стеной сада и обратился к царице с такими словами:

«Жена моя, никто не станет спорить со мной. Каждый день опыт учит нас, что женщины коварно предают мужчин. Я мог бы рассказать миллион историй об их обманах и изменах. О Соломон, мудрейший и богатейших из людей, стяжатель человеческой славы! Кто сумел бы забыть или презреть твои слова? Ты восхвалял доброту рода людского и заметил: „Я нашел одного стóящего человека из тысячи. А среди женщин стóящих не нашел“. Так говорил царь Соломон, а уж он-то прекрасно знал о подлости женского племени! Иисус, сын Сирахов, сочинитель Экклезиаста, редко говорит о вас, женщинах, с почтением. Да пожрет вас бушующее пламя! Да падет чума на ваши кости! Ты видишь, что сейчас произойдет? Сейчас этому знатному рыцарю, старому и слепому, наставит рога его собственный слуга. Погляди – этот похотливый негодяй уже забрался на ветви груши. А теперь я объявляю – силою моих царских чар, – что к этому почтенному старцу вернется зрение! Как только жена предаст его, он вновь станет зрячим. Тогда он узнает о ее коварной измене – и к ее великому стыду, и к позору прочих потаскух».

«Ах, вот как? – резко отозвалась Прозерпина. – Вот, значит, что ты задумал? Что ж! Клянусь душой моего деда, великого Сатурна, что я внушу этой женщине подходящий ответ. Я буду помогать и всем остальным женщинам, которых обвиняют в чем угодно. Если даже их застигнут во грехе, я буду делать так, что они за словом в карман не полезут. Они одолеют своих обвинителей. Ни одна из них не умрет из-за того, что наготове не оказалось колкого ответа. Даже если мужчина собственными глазами увидит, как его обманывают, женщина будет смело отпираться. Она будет плакать, божиться и кипятиться, пока не одержит победу в споре. Ведь вы, мужчины, доверчивы, как гуси. Да и что для меня значат все эти знаменитости, на которых ты ссылаешься? Я сама прекрасно знаю, что этот еврей, этот твой Соломон, обнаружил среди женщин множество дурочек. Пускай он так и не встретил ни одной порядочной женщины – но ведь другим-то мужчинам попадались и верные, и преданные, и добродетельные женщины. А как же все эти добрые христианки, которые приняли мученичество, доказав тем самым стойкость веры? В римских анналах полно историй о добродетельных женах. Не гневайся, дорогой муж. Я объясню тебе, чтó имел в виду Соломон, когда говорил, что не встречал хороших женщин. Я истолкую тебе его слова. Он разумел, что высшее благо присуще одному лишь Богу, а любое создание из плоти – будь то мужчина или женщина – хрупко и несовершенно.

Так или иначе, Соломон – это всего лишь один человек. Зачем поднимать вокруг него такую шумиху? Ну, выстроил он большой храм Богу – ну и что с того? Что с того, что он был богат и мудр? Ведь он строил храмы и языческим богам, а это – страшное кощунство. Можешь сколько угодно извинять его недостатки, но он был распутником и идолопоклонником! В старости он и вовсе отрекся от Бога. В Библии рассказывается, что Господь пощадил его лишь из уважения к памяти отца его, Давида. Если бы не слава Давидова, то Соломон лишился бы своего царства гораздо раньше, чем можно было ожидать. Я гроша ломаного не дам за всю ту клевету, которую он и прочие писаки обрушили на головы женщин! Я сама – женщина, я должна выговориться, а иначе у меня сердце не выдержит. Да как он смел обзывать нас болтуньями и еще более обидными словами? Пока я жива, я буду бранить его за его подлые высказывания. Я не дам ему спуску».

«Успокойся, дорогая моя, – отвечал ей Плутон. – Обуздай свой гнев. Я сдаюсь! Но раз уж я поклялся вернуть ему зрение, то должен сдержать клятву. Мое слово – закон. Я – царь. Я не могу нарушать свое слово».

«А я – царица! Эта молодая женщина даст мужу достойный ответ. Я ручаюсь в этом. Вот. Но давай прекратим споры. Я не хочу больше препираться с тобой».

Давайте теперь оставим владык сказочного царства и вернемся к Януарию. Он наслаждался прогулкой по саду вместе с Маей и щебетал, как волнистый попугайчик.

«Знаешь, – ворковал он, – я люблю тебя больше всего на свете. Я всегда буду любить тебя».

Они ходили взад-вперед по дорожкам, а потом снова вернулись к груше, на которой спрятался Дамиан. Он сидел там в вышине, скрывшись в зеленой листве. И вот Мая, полная здоровья и бодрости, вдруг заговорила пронзительным голосом:

«Ах! У меня страшно болит в боку. Мне нужно немедленно съесть одну из этих зеленых груш, что висят тут на дереве. Я больше думать ни о чем не могу. Хочу груш! Прямо сейчас! Ради Бога, муженек, позвольте мне поесть фруктов. А иначе я умру. Груш! Хочу зеленых груш!»

«Ах ты, Господи! – расстроился старик. – Жаль, что тут нет слуг, которые залезли бы на дерево. А я-то ведь слеп. Я не могу тебе помочь».

«Нет, можете! Если вы обхватите дерево обеими руками – вот так, – то я поставлю ноги вам на спину и заберусь на дерево. Поверьте мне. У меня это получится».

«Конечно, я тебе верю. Я для тебя все что угодно готов сделать. Вот так – правильно?»

Он встал поближе к дереву и нагнулся, подставив ей спину. Она поставила ему на спину ногу и, схватившись за ветку, взобралась на грушу.

Дамы, простите меня за следующий эпизод. Я – человек грубый. Я не могу лакировать действительность. Как только Мая залезла на дерево, Дамиан задрал ей платье и засунул ей кое-что кое-куда.