Большая судьба - Евгений Федоров

В этот вечер Аносов чувствовал себя нехорошо. По телу разливался жар, кружилась голова, а во рту была противная сухость. Он рано ушел в кабинет и прилег на диван.

Татьяна Васильевна догадалась, что с мужем происходит неладное: уже за столом она заметила лихорадочный блеск его глаз, нездоровый пятнистый румянец на щеках. Встревоженная, она пошла за Аносовым. Павел Петрович лежал, полузакрыв глаза, и о чем-то сосредоточенно думал. Теплая, заботливая рука жены легла на его плечо:

- Что с тобой, милый? Ты болен?

Она склонилась над ним, прислушиваясь к тяжелому дыханию. Он напряг все усилия и улыбнулся. Однако улыбка получилась беспомощной и жалкой.

Татьяна Васильевна напоила мужа малиновым отваром, тепло укрыла и не отходила от постели. Всю ночь Аносов метался и бредил и только к утру затих и заснул спокойным сном.

Впервые за всё время Павел Петрович не пошел на работу. Жестокая простуда продержала его несколько дней в постели. Эти дни для Татьяны Васильевны были и самые горькие, и самые светлые. Она боялась за мужа и в то же время ходила по комнатам просветленной и довольной.

"Хоть несколько дней он побудет рядом", - радовалась она.

Пришел Евлашка. Громоздкий, в старом полушубке и стоптанных поршнях, он неслышным охотничьим шагом приблизился к постели Аносова и подмигнул:

- Ну, ничего, в скорости встанешь, пойдем на охоту! Соскучал я без тебя, Петрович!

- Пойдем, дорогой, дай только собраться с силами! - согласился Аносов.

Но после ухода Евлашки он снова задумался. Татьяне Васильевне стало грустно, и она подсела к мужу:

- Ты всё думаешь и думаешь. Словно уходишь от меня. При мне - и без меня. Неужели у тебя такие секреты, что нельзя о них говорить даже жене?

Аносов улыбнулся, схватил ее руки и прижал к губам.

- Хлопотунья ты моя, хлопотунья, ну какие у меня могут быть секреты? - вырвалось у него. - Да и горю моему ты не поможешь. Мне для опыта алмаз нужен, а где его достать?

- Только и всего? - укоризненно покачала она головой. - Почему же не сказал мне, я давно достала бы алмаз!

Он притянул ее к себе и ласково обнял:

- Где же ты нашла алмазные копи?

- Сейчас! - Татьяна Васильевна поднялась и вышла в свою комнату. Через минуту она вернулась и выложила перед ним свои алмазные серьги.

- И тебе не жалко? - пытливо посмотрел Павел Петрович.

- Нисколько! Бери.

Сияющий, он смотрел на жену и не мог надивиться.

- Так вот ты какая у меня! Ради моего дела не пожалела и дорогого...

Она опустила глаза; сердце ее сильно и радостно колотилось...

Аносов решил приберечь алмаз. Сейчас он думал уже о другом:

"Алмаз - хорошо, но ведь его нужно много. А что если ввести графит?" - И он решил попытать счастья.

Стояло серенькое холодное утро, когда он после выздоровления вошел в цех, осмотрел тигли и спросил Швецова:

- Скажи мне, где можно раздобыть графит?

Литейщик подумал и ответил:

- Фунта два у нас наберется. Поискать только да очистить... Сказывал дед Евлашка, что есть графитные окатыши где-то под Златоустом...

Вместе со Швецовым Аносов обыскал кладовую и нашел грудочку графитных галек с большими прослойками колчедана.

- Негож! - определил Аносов. - Но где же достать другой?

Они засели за очистку графита и к вечеру поставили новый опыт. Аносов неторопливо опустил в тигель пять фунтов железа и полфунта графита. Пламя в печи излучало жар. Павел Петрович внимательно регулировал ход плавки в печи. Было далеко за полночь, когда сплав был готов. Плавка продолжалась два часа. Медленно текло время. Усталые и закопченные, инженер и литейщик ждали охлаждения тигля. За окном засинел поздний рассвет, когда испытание подошло к концу. Павел Петрович вдруг оживился и крикнул Швецову:

- Смотри, смотри! Что же это?

Старик взглянул на кованец для клинка и весь засиял.

- Булат! - закричал он. - Наш... свой, русский булат!

Аносов не мог оторвать взора от чудесных узоров.

- Вот она - отрада сердцу! - Швецов, как садовник, бережно держал драгоценный сплав - плод тяжелого, но вдохновенного труда, и большая радость просилась в душу.

Четким и убористым почерком занес Аносов в журнал опытов взволнованные строки:

"Плавка производилась без крышки. По охлаждении тигля металл казался несовершенно расплавленным: ибо на сплавке видны были формы кусков железа, между коими заключался графит. Но сплавок удобно проковался. При ковке заметен запах серы, в нижнем конце обнаружились узоры настоящего хорасана. От нижнего конца вытянут кованец для клинка; при ковке употреблено старание к сохранению узора. Таким образом получен новый первый клинок настоящего булата..."

Захлопнув журнал, Павел Петрович поспешил домой. Татьяна Васильевна удивленно посмотрела на мужа.

- Что случилось? Приятное? Неужели удача? - она тормошила его, умоляюще смотрела в глаза.

Аносов бережно обнял жену.

- Милая моя, - с нежностью сказал он. - Мечта исполнилась! Мы только что выплавили первый булат! Впереди еще много работы, но...

Глаза Татьяны Васильевны вспыхнули, она встрепенулась вся, не дала мужу договорить.

- Павлушенька, ой, как я рада! Счастлива! И нисколько не сержусь на тебя, что ты сейчас радуешься больше, нежели при вести о первенце-сыне!

- Милая, терпеливая моя! Спасибо тебе за доброе слово. Я уже вижу счастливый берег. Может быть, скоро конец нашему великому плаванию...

- Вот и хорошо, а пока идем завтракать.

- И вправду, покорми, родная, а то мне в Миасс ехать, на золотые прииски...

Вскоре послышался колокольчик.

- Вот и кони! - сказал Аносов и стал собираться в дорогу...

Он вернулся на завод только через три дня и, не заглянув в кабинет, отправился прямо в цех. Швецов "колдовал" над очередной плавкой с графитом. Павел Петрович подоспел во-время. Он взял в руку слиток и обрадовался: узоры в нижней половине его были лучше, чем при первом опыте с графитом.

Срочно изготовили булатный клинок, и узоры на нем оказались ровнее. Успех окрылил литейщиков. Аносов при плавке стал применять разнообразные технологические режимы, но казалось, что весь успех пошел насмарку: происходили самые неожиданные явления. Снова пришло тяжелое раздумье. Поздно вечером дома Аносов пересмотрел свои ранние записи. Он чувствовал, что стоял на грани тайны, а теперь снова отброшен назад.

Инженер долго сидел в кресле, о чем-то раздумывая, мучительно морща лоб, стараясь найти разгадку. Охваченный беспокойством, он по старой привычке потянулся к дневнику и записал:

"Уже первый опыт увенчался большим успехом, нежели все предшествующие. Результаты повторенных несколько раз опытов с тем же графитом оказались сходными. Вся разность заключалась в незначительном изменении грунта и формы узоров, большей частью средней величины. Но этот успех был непродолжителен: с переменой графита или металл не плавился, или не ковался, или, наконец, терялись в нем узоры..."

Свет от лампы ровно разливался по кабинету. В доме все уснули. За окнами - тьма. А думы не уходят, терзают.

"Что же, что же случилось? - в сотый раз спрашивал себя Аносов. Природа булата ясна: соединение железа и углерода. Но что же мешает?.."

Шелестели листки дневников, проходили минуты, часы. Незаметно для себя он склонил голову и уснул. Пробудился от гудка. Занималось чудесное солнечное утро, какое редко бывает в Златоусте: свежие, искрящиеся, с крепким запахом осени рассветы наступают только в октябре. Горы и леса за окном купались в дымчатом голубоватом тумане, который уже таял и редел, оставляя на оголенных сучьях деревьев нанизанные бусы крупной росы. Павел Петрович потянулся, и после короткого сна пришла простая и ясная мысль:

"Успех наш кроется в чистоте графита, в методе охлаждения и кристаллизации; надо отыскать хороший графит! Отыскать у себя, на Урале!".

Ему вспомнился охотник Евлашка. После завтрака он распорядился запрячь коней и поехал отыскивать следопыта.

Охотник жил на окраине Демидовки в маленькой ветхой избушке. Он только что вернулся с охоты. Две яркие шкурки лис-огнёвок висели на шесте. Пушистые, красивые, они сразу привлекли внимание Аносова.

- Что, хороши? - свесив лохматую голову с полатей, спросил дед. Вспомнил всё-таки, Петрович, старика. Аль понадобился? Опять в горы?

- Слезай да поговорим, - сказал Аносов.

Охотник, в одних портах и рубахе, легко соскочил вниз. Сутулый, широкоплечий, он еще был силен. Пытливые глаза из-под нависших кустистых бровей уставились на Аносова.

- Ты что-то, батюшка, стареть стал, - вымолвил он, с тревогой оглядывая нежданного гостя.

- Зато ты по-прежнему молодец!

- Эх, милый, - весело ответил дед, - одна голова не бедна, а бедна, так одна! Что мне, Петрович, станется, я еще потопаю по земле! - Он присел на скамью и пригласил Аносова: - Садись рядком, потолкуем ладком! Прости, угостить нечем: один квас да мурцовка.

Старик выглядел бодрым; Павел Петрович положил ему на плечо руку: