Ущерб тела - Маргарет Этвуд

Из отеля выходит девушка и уносит тазик. Теперь, когда не видно крови, Ренни чувствует себя лучше. Посетители снова расселись за столики, голоса стали тише, солнце в бухте все так же сияет. Лора уже получила свои сигареты; она закуривает и выпускает струю дыма через ноздри, словно длинный серый выдох.

– Это все Марсдон затеял, чтобы Принц пошел на выборы, – говорит она. – Самому бы ему и в голову не пришло. Марсдон и в боги пошел бы избираться, если б мог, – только кто за него проголосует? Его никто не любит, а Принца любят все, так что ему пришлось уговорить парня участвовать в выборах вместо себя. А наивный мальчик считает, что и солнце сияет, потому что Марсдон пернул, и никто не может его разубедить. Ничего не поделаешь!

– Как считаете, он победит?

– Господи, только не это, – говорит Лора. – Надеюсь, он проиграет. И с таким треском, что больше никогда не отважится повторить. Тогда, возможно, нам удастся вернуться к более-менее нормальной жизни.

Ренни плетется вверх по дороге к дому Пола. Куда еще она может здесь пойти? Пол мог бы и сказать ей, когда вернется, но вряд ли она может требовать от него какого-то отчета. Она для него всего лишь гостья. Случайный посетитель.

Тень на дорогу не падает, и асфальт чуть не плавится на солнце. В это время дня на верандах никого, и все же Ренни кажется, что за ней наблюдают. На полпути ее вдруг окружает стайка девочек-школьниц, их около дюжины, они разного роста, но на всех плотные черные юбки и белые рубашки с длинными рукавами, в волосах белые ленты, и почти все босиком. Ничего не говоря и не объясняя, две девочки берут ее за руки, с обеих сторон. Остальные смеются и кружатся вокруг нее, разглядывая ее платье, сандалии, сумочку, прическу.

– Ты живешь где-то рядом? – спрашивает Ренни одну из них, ту, которая держит ее за правую руку. Девчушке лет шесть, и, когда Ренни обратилась прямо к ней, она застеснялась; но руку не отпускает.

– У тебя есть доллар? – спрашивает та, что слева. Но девочка постарше одергивает ее.

– Не приставай!

– Вы что, родственницы? – спрашивает Ренни.

И одна из девочек пускается объяснять: вот это сестры, это кузины, а эти кузины, только не их, а вот этих.

– У них один папа, но другая мама…

Когда они доходят до ворот у дома Пола, девочки как по команде отпускают ее руки: значит, они прекрасно знают, что она живет здесь. Они смотрят, как она поднимается по ступеням, и хихикают.

У Ренни нет ключа, но дверь не заперта. До недавнего времени, рассказывал Пол, не надо было запирать дверь, и он так привык. Ренни идет и ложится в гамак, покачивается, убивая время.

Примерно через полчаса является невысокая мулатка в зеленом платье с огромными желтыми бабочками. Она кивает Ренни, не удостаивая ее другими знаками внимания. Она протирает стол, моет посуду, вытирает досуха и убирает в шкаф. Потом идет в спальню и снимает белье, несет его в сад и там стирает, вручную, в большом красном пластиковом корыте, набрав воду из цистерны с водой и открыв маленький кран. Она полощет белье и развешивает на веревке. Потом снова исчезает в спальне. «Чтобы застелить постель», – думает Ренни. Она все качается в гамаке и смотрит. Наверное, ей стоило притвориться, что она занята чем-то важным, но чем, и ей ужасно неловко – она почти физически ощущает, каково это, прибираться после еды и секса других людей. Она чувствует себя лишней, одновременно невидимой и выставленной на обозрение: как предмет настолько обыденный, что никто на него и не смотрит. Женщина выходит из спальни, держа в руках розовые трусики Ренни, еще с вечера. Видимо, собралась постирать и их.

– Я сама, – говорит Ренни.

Та кидает на нее косой взгляд, полный презрения, кладет трусики на кухонную панель, снова кивает и уходит в сторону дороги.

Ренни поднимается, запирает дверь и смешивает себе коктейль. Потом ложится на кровать, под сетку, она лишь немного вздремнет. Кто-то касается ее шеи. Пол. Безликий незнакомец.

Идет дождь; капли стучат по жестяной крыше крохотными молоточками. Огромные листья за окном колышутся на ветру, шелестят, словно по полу волочат тяжелую ткань. Там, снаружи, кто-то беснуется.

Ренни ненасытна и немного печальна, словно это последний раз. Все больше и больше пустота дома напоминает ей вокзал. Зал ожидания, в котором прощаются. Пол слишком нежен, и это нежность мужчины, который завтра уходит на войну. И ждет этого с нетерпением. «Жди меня» – вот самые подходящие слова, и он их произносит; но у него в мыслях нет, что это должно относиться и к нему. Она не знает, куда он едет. Он крепко хранит тайну.

– Будь я благороден, – произносит Пол, – я бы велел тебе сесть на первый катер на Сент-Антуан, там – на ближайший рейс на Барбадос и вернуться домой.

Ренни поцеловала его за ухом. Кожа у него там сухая, соленая, волосы серебрятся.

– И почему же? – спрашивает она.

– Так будет безопаснее, – говорит Пол.

– Для кого – для тебя или меня? – спрашивает Ренни. Она думает, он говорит об их отношениях. Что это своего рода признание. Это ее окрыляет.

– Для тебя, – говорит он. – Ты слишком проникаешься всем этим, а это плохо.

Ренни застывает. «Глубокое проникновение» – приходит ей в голову.

Он улыбается ей, смотрит на нее своими ярко-голубыми глазами, и она думает: «Можно ли вообще верить хоть одному его слову?»

– Улетай, голубка, – говорит он ей, так нежно.

– Я не хочу возвращаться, – говорит она.

– Прошу тебя.

– Ты что, хочешь от меня избавиться? – спрашивает она.

– Нет, – отвечает Пол. – Может, я просто говорю глупости. Может, я хочу хотя бы раз поступить по-хорошему.

Ренни чувствует, что способна сама сделать выбор, она не нуждается в чьих-то решениях. В любом случае она не желает быть «поступком» Пола. Ни хорошим, ни плохим.

Она представляет свое возвращение. Тряска в самолете до Барбадоса, ожидание в душном аэропорту в компании секретарш, только что прилетевших или ожидающих пересадки, одиноких, полных надежд и смутных ожиданий; затем лайнер и снова аэропорт, стерильный, идеально прямоугольный. Снаружи будет холодно, серо, ветер будет пахнуть бензином. Люди в городе, закутанные в теплые куртки, будут торопливо бежать по тротуарам, опустив головы, и лица их будут не округлыми и открытыми, как у нормальных людей, но узкими и бледными, скособоченными, как крысиные мордочки. И никто не смотрит другому в глаза. Что она там забыла?

Джейк приехал, чтобы забрать свои костюмы, свои книги и картины. Внизу стояла машина его новой пассии, его собственная была в ремонте. Он не