За други своя! - Олег Верещагин

Кольцо наступающих сжималось. Йерикка никому не молился. Он только проверил, выведено ли наружу кольцо закрепленной под курткой и рубахой гранаты. Внуку старого князя и сыну казненного данванами подпольщика нельзя попадать в руки врага живым. Когда припрет — он выдернет это кольцо.

И, может быть, через несколько лет в племени Рыси — далеко отсюда — родится мальчик, который вырастет похожим на него, Йерикку.

Он очень хотел в это верить.

Но подлая память, которую он обрел, живя в лживом и безжалостном городе, подсовывала коварные строки…

А время уходит… Куда?Может — в вир-рай, где звезд свёт колюч?А может быть — простоИдет в никуда?И мы — в никуда…Не по звездному мосту,Который — над нами в лохмотьях туч.Не в вечную жизнь,А для вечного тлена,Не в звездную высь,А просто — под землю,Не чтобы вернуться —А так вот, навечно.Могилы сомкнутся,И в Верью нет веры…

— Замолчи, — прошипел он, прогоняя голос, и повел стволом, выцеливая первую расплывчатую фигуру врага.

Пусть — не похожий. Пусть. Лишь бы родился. Родится — значит, племя останется жить. Ради этого стоило умереть.

Олег не хотел просыпаться. Он не желал возвращаться в шумный, грохочущий мир, в эту войну, в эту смерть. Он спал — и спать было прекраснее всего, что он знал в жизни.

Мешал только Голос. Он бился в клетках сонного мозга, как рев тревожной сирены. Он кричал и звал.

"Вставай! Да вставай же, подонок, мразь, трус! Надо драться! Ты слышишь — идет бой! Встань, мальчишка, ничтожество! Это предательство — спать! Предательство — спать!"

"Отстань, — отбивался Олег, — я хочу спать, и я не желаю, чтобы мне указывали, что делать! Я…"

"Настоящий Олег — это я! — кричал голос. — Я, а не тупая, ленивая, ничтожная скотина, кусок мяса, который дрыхнет, пока убивают его сородичей! И я, Олег Марычев, не позволю тебе валяться и храпеть!!!"

Огненная боль рванула тело слева под ключицей — словно впился в не го клыками какой-то зверь.

Рысь, например.

Олег открыл глаза…

…Хорошо, что он не пошевелился. Широкие спины шестерых хобайнов, согнутые около остатков стены, видны были шагах в десяти. Хобайнн возились с чем-то, похожим на легкое орудие… и Олег услышал команду:

— Выжечь их!

"Хорошо, что автомат не забрали."

Он поднял оружие, прицелился в крайнего левого и вогнал весь магазин, тридцать 7,62-миллиметровых бронебойных, жал, по дуге — до крайнего правого, прямо в широкие маскировочные спины…

…Йерикка сделал свое дело. Он со своей инвалидной командой, бабами и детьми задержал десант почти на три часа, и хобайнов ждала даже не неожиданность, а нечто страшное. Они оказались в ловушках — невозможно было определить, откуда начнет стрелять очередной проснувшийся. Некоторым показалось, что встают мертвые — а что еще думать, когда лежащее в грязи, перепачканное кровью тело вдруг поднимается и открывает огонь. Рассеянные по веске хобайны вынуждены были вести бой мелкими группами в окружении. В ответ на их требования подкреплений к Стрелково пошли машины и пехота — применять артиллерию и вельботы теперь, когда, бой стал похож на слоеный пирог, было опасно.

Десант, который должен был принести почти бескровную победу, сыграл на руку защитникам Стрелкова…

…— Сволочи, я спать хочу, — бормотал Олег, — сейчас вас всех кончу и досплю!

Под его словами подписался бы любой из защитников. Сейчас они стреляли даже не в данванских слуг, а в тех, кто-таки не дал им выспаться как следует. При малейшем затишье бойцы вновь начинали дремать.

— То добрый выстрел! — похвалил Богдан, когда танк, выпустив снаряд, прямым попаданием накрыл пулеметный расчет хобайнов. — Часом хоть целуй их — до того красно они своих шерстят!

Богдан, Олег и кто-то из местных пацанов держали оборону в развалинах вечевого подворья. Танковый снаряд разорвался на обрезе стены, осыпав обороняющихся щебнем. Мальчишка, стрелявший из окна, грохнулся вниз, но тут же сел и потряс головой:

— Ух!

— Жив? — окликнул его Богдан.

— Так что мне сделается? Я откуда только не падал, не то что с окна! — возбужденно почти кричал мальчишка. — С дерева падал сто раз, с лошади — двести, под танк падал…

— Под танк?! — изумился Богдан, меняя магазин.

— А то, — кивнул мальчишка, — танк до сих пор во-он там за околицей ржавеет!

— То как? — недоверчиво спросил Богдан.

— Ну я ж под него с гранатой падал, — пожал плечами мальчишка и засмеялся вслед Богдану.

Танковый люк откинулся, из него показалась голова танкиста. Он опасливо поворачивался, смотрел вокруг.

Крах! Танкист дернулся и сполз обратно. Олег перезарядил винтовку, процедил:

— Ну, идите сюда!

Танк, похоже, определился. Но, не прошел он и пары саженей, как из подвального окна, на треть засыпанного щебнем, выдвинулся ухват, в котором — очень удобно! — лежала противотанковая мина. Ухват опустился точно под накатывающуюся гусеницу…

Рррах! Гусеница «потекла». Разворачиваясь, словно мамонт-подранок, танк кормой въехал в одни развалины, носом — в другие. Пушка, угрожающе качнувшись, начала разворачиваться. В тот же момент мальчишка, содрав с себя куртку, ткнул ее в ствол и, пропихнув ударом автомата подальше, скатился в сторону, крикнув:

— Ложись!

Вместо обычного гудящего выстрела танка раздался настоящий взрыв. Олег оторвал голову от щебня. Ствол орудия был разворочен «цветочком». Из открытого башенного люка валил дым.

Мальчишка сел и, сплюнув, сказал:

— Вот так вот.

А Олег, перевернувшись на спину, захохотал.

— У… ух… ватом, — стонал он, колотя кулаком по щебню и повизгивая. — Ухватом и ку-ку-ку…

— Лет шесть еще протяну, — с важным видом сказал мальчишка, — жениться успею, ты только подольше кукуй.

— Курткой! — выпалил Олег. — Ухватом и курткой! Танк подбил! О-о, мне нравится эта война!

— Вольг! — Богдан ткнул в сторону развалин наискось: — Гляди! Уходят!

Правильней было сказать «убегают». Группа хобайнов пересекала развалины.

— Поняли, что они тут не в кассу, — довольно сказал Олег. — Ну уж нет, без базара, я вас не отпущу…

Крах! Бежавший первым дёрнулся и, ткнувшись головой в стену, рухнул на землю. Олег выстрелил в последнего — тот, раскинув руки, повалился тоже. Но остальные, похоже, засекли, откуда стреляют.

— Стерегись! — прокричал Богдан. Струя радужного пламени — высокотемпературной плазмы — врезалась в развалины немного в стороне, резко запахло испаряющимся камнем. Вторая струя ударила ближе, но Богдан ответил очередью, пробив висящий за плечами одного из хобайнов накопитель — и часть улицы утонула в нестерпимой яркости вспышке. Мальчишки выскочили, из развалин на параллельную улицу, где горящая машина, словно раненый зверь, ворочалась среди руин. Очевидно, погиб экипаж, а управление заклинило. Неподалеку кучей лежали восемь или десять лесовиков.

Олег приложился и. выстрелом из подствольника разул машину на вторую гусеницу. Потом, подбежав к корме замершего чудовища, постучал прикладом в бронедверцу:

— Есть кто живой? Выходи, болезные, по счету три не выйдете — сожжем в Попенгаген! Раз!..

Дверца распахнулась, наружу вылетели две автоматических винтовки, показались двое стрелков. Один из них бормотал:

— Не стреляйте, не стреляйте…

Второй вылез неловко, уже держа руки поднятыми. Олег схватил его за шиворот, бросил к стене:

— Давай, скотина!

Богдан пнул первого в бедро, потом — ниже пояса, крикнул:

— По-внутри — кидай стволы!

Из машины вылетели еще несколько винтовок, один за другим вылезли четверо стрелков. Мальчишка-лесовик, уже заглянувший в башню, доложил:

— Тут мертвые… Эй, ты! — он ткнул одного из стрелков в спину, — Снимай куртку, живо!

— Сейчас, сейчас… — заторопился тот. — Вы только не стреляйте, не стреляйте…

— Хорошая куртка. Барахло у вас хорошее. А сами вы — хорошее барахло, — скаламбурил мальчишка, влезая в куртку. Солдат кивал и улыбался, словно паренек говорил на иностранном языке, и стрелок боялся его обидеть, сказав что-то не то в ответ. Олег с отвращением смотрел на пленных, которым их ужас не давал даже стоять прямо, они гнулись, приседали, корчились, словно нестерпимо хотели в туалет. Славяне, такие же славяне, как горцы, той же крови, почти с тем же языком… Как изуродовали их душу надменные и всесильные господа со звезд — не оставив ни гордости, ни веры, ни чести — только простейшие животные инстинкты, над которыми доминирует главный — страх за свою бесценную жизнь.

— Отойди, — потребовал Олег, двинув стволом автомата. Мальчишка послушно отошел. — Лицом к стене, быстро! — крикнул Олег. — Быстро! — никто не повернулся, стрелки обезумевшим, глазами смотрели на автомат.