За други своя! - Олег Верещагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отойди, — потребовал Олег, двинув стволом автомата. Мальчишка послушно отошел. — Лицом к стене, быстро! — крикнул Олег. — Быстро! — никто не повернулся, стрелки обезумевшим, глазами смотрели на автомат.
Олег прошил их одной очередью. Четверо упали сразу, один — попятился к стене и сполз наземь по ней. Шестой удержался на ногах, но Богдан, подойдя к нему, вложил в ухо ствол «вальтера» и, сказав "бам!", нажал спуск.
— Тебя как зовут? — спросил Олег у спокойно наблюдавшего за этим мальчишки. Тот вдруг засмеялся:
— Не узнали?! Нет, честно не узнали?!
— Не-е… — удивился Богдан. А Олег, всмотревшись в лицо лесовика, сказал уверенно, удивляясь, как он не сообразил раньше:
— Володька! Вот черт! Ну, Богдан-то тебя не узнал, он тебя и не видел, но я, я-то! Жив?! Молодчина!
А про себя подумал, что здорово изменился их проводник…
ИНТЕРЛЮДИЯ: "ЛЕГЕНДА"
Среда связок в горле комом теснится крик.Но настала пора, и тут уж кричи не кричи.Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,Как, шатаясь, бойцы о траву вытирали мечи.И как хлопало крыльями черное племя ворон,Как смеялось небо — а потом прикусило язык.И дрожала рука у того, кто остался жив,И внезапно в вечность вдруг превратился мигИ горел погребальным костром закат,И волками смотрели звёзды из облаков,Как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь,И как спали вповалку живые, не видя снов.А жизнь — только слово. Есть лишь любовь и есть смерть.Эй, а кто будет петь, если все будут спать?Смерть стоит того, чтобы жить,А любовь стоит того, чтобы ждать.
(Стихи В.Цоя.) * * *— У нас убит один, у Бодрого…
— У Святослава.
— Да, у Святослава — трое. То будет живых семнадцать и шестнадцать… У Стахора осталось одинадесять, у Хассе…
— Хассе убит вечор, в его место Джефри Рендалл…
— Так… у Джефри — четырнадесять, у Люгоды — двенадесять… Счетных семьдесят человек, — Гоймир потер переносицу. — Хвала Дажьбогу, думал я — станет мене живых-то…
Йерикка, до сих пор не считавший, хмыкнул:
— Йой, зато из девятисот почти лесовиков цело дай бог две с половиной сотни, да и те все… — он махнул рукой.
Они сидели в комнатке, образованной рухнувшим на две уцелевшие стены полом чердака. Пахло дерьмом, мокрой землей, гарью и кровью. Вот уже как семь часов противник не давал о себе знать, только постреливал. Уцелевшие хобайны стянулись к центру веси и окопались в развалинах. Горные стрелки сидели на окраине. Основные силы обороняющихся сосредоточилась у "больницы".
— Патронов хватает, — сообщил Резан, — а вот гранат — что ручных, что тромблонов, что выстрелов к гранатометам — тех не стало считай. — Прорываться станем, — вздохнул Гоймир, — князей, воевод, да бойров прежде на вече сведем… Вольг-то где?
Едва он это спросил, как Олег спрыгнул сверху, устоял на ногах и засмеялся. Богдан и Володька уселись на краю стены, свесив ноги.
— Гони своих оружничих, — мотнул головой Гоймир. Олег щелкнул пальцами — младшие мальчишки переглянулись, хихикнули и исчезли. Олег посмотрел им вслед и начал деловито:
— В общем, так. В сторону гор можно рвать, особенно если мы врежем в одну сторону, а женщины с детьми пойдут туда. Гостимир рацию слушал — подошли Горд и Вийдан, и еще кто-то. Они встретят и прикроют. Горда я видел сам. Он все так же воняет рыбой.
— Не шутковать можешь? — покривился Гоймир.
— Могу, — согласился Олег. — Вопрос в том, кто будет тем идиотом, который останется прикрывать? Лично я не намерен никому уступать этой чести.
— Позитивная оценка своих умственных способностей, — согласился Йерикка.
— Так что, — Гоймир кивнул, — мы и станем. Семьдесят бойцов с ручками хватит. А как уйдут люди, так и мы пойдем. Кто куда. Собираем наших-то. Говорить станем…
…— Я не уйду!
— Куда ты денешься.
— Я сказал — не уйду!
— Скажу — и уйдешь.
Володька стоял перед Олегом, сжав кулаки и сверкая глазами. Землянин совершенно хладнокровно чистил автомат. Богдан, полулежавший неподалеку, в разговор вообще не вступал.
— Что ты меня гонишь? — голос Володьки стал жалобным. — Раньше был хорош…
— Ты и сейчас неплох. Но ты мальчишка. Тебе еще жить и жить. Я тебе сколько накуковал? Четыре — как минимум. А я куковать умею.
— А Богдан? Вольг, ты не шути, пожалуйста! Понимаешь, я воевать хочу, — голос из просто жалобного сделался умоляющим, — я им, гадам, мстить хочу за… — он махнул ладонью под глазами: — Олег, пожалуйста!
— Володька, я тебе сейчас влуплю…
— …и оставишь?! — с надеждой хлопнул намокшими глазами мальчишка.
— …и отдам под конвой. Все. Разговор закончен. Иди.
— Вольг, ну же Богдан…
— Богдан — родич, воин племени.
— А ты?! — завопил Володька.
— Я — местьник. — сурово ответил Олег. И добавил жестко: — И я твой командир. Ты сам это сказал. И я приказываю тебе уходить.
— С бабами и сопляками, — горько сказал Володька, поправляя на плече ППС,
— Уходят и бойцы, — непреклонно возразил Олег.
— Я все равно буду драться, — тихо, но решительно сказал Володька. — Я в горах останусь, один останусь, если не разрешат!
— Владислав, — тщательно выговорил имя мальчика. Олег и, взяв его за плечи, поставил между колен, — парень, пойми ты. Я тебя понимаю, не думай, но пойми и ты меня. Тут, — он ткнул себе под ноги, — не будет никакой победы. Ничего такого, про что станут былины складывать. Мы дадим вам уйти и уйдем тоже. А тебе еще достанется повоевать. Поживи. Найди себе девчонку, поцелуйся с ней! — Олег встряхнул мальчика. — Черт, с ними можно не только целоваться, я тебе точно говорю! А потом можешь воевать снова.
"Я говорю, как взрослый с ребенком! Вон и Богдан пялится," — смущенно подумал Олег. И отстранил мальчика:
— Ну, Владислав, давай. Иди и не вздумай обмануть командира. Бойцы так не поступают.
Мальчишка подался к Олегу и, крепко его обняв, почти побежал прочь, оставив землянина посмеивающимся, смущенным и недоумевающим.
— Братишку бы мне такого, — сказал Олег наконец, поворачиваясь к Богдану. Тот сидел, надутый: — Э-эй, ты что, ревнуешь?!
— Что выдумал, клянусь тупиком Перуновым! — хмуро ответил Богдан, не глядя на Олега и пиная ногой мусор.
— Богдан, — ласково сказал Олег, — ты дурак.
* * *"21 руеня. В школе уже три недели идут занятия, а тут все осень никак не наступит, все деревья зеленые… ЭТО — Я?!?!??
Мысль, мелькнувшая в голове Олега, была полна недоумением и ужасом. Он поднял руку, чтобы ударить по воде и уничтожить этот кошмар, но тут же с усмешкой опустил ее. Похоже, он превращается в дикаря, который старается уничтожить то, что его пугает — и считает, что этим исчерпывается дело. Олег вновь всмотрелся в отражение.
Резко выступившие скулы… четко очерченный подбородок… темные губы в ещё более тёмных трещинах… загорелая, обветренная кожа… холодный, усталый
взгляд покрасневших глаз… волосы — сосульками неразличимого цвета, отросшие, спутанные… (Олег достал из-под жилета подарок Бранки, помедлил и, расправив, стянул пряди надо лбом, чтобы не мешали глазам.) Человек в заводи выглядел усталым и даже больным — но одновременно опасным. Ещё в мае Олег не поверил бы в себя — ТАКОГО.
Он выспался, но усталость не прошла. Она лишь стала незаметной. Хронической. И это было опасно. Такая усталость накапливается и убивает… или сводит с ума…
…Они вырвались из веси и сразу же разошлись в стороны. Просто чтобы запутать следы, еще не решив, кто что будет делать дальше. Чета Гоймира забилась в какой-то овраг и проспала там почти четырнадцать часов. Первое, что они ощутили, проснувшись — боль от ран и дикий голод. Кое-кто просто не смог сдвинуться с места. Остальные, не дожидаясь команд, разошлись вокруг в поисках жратвы…
…Поднявшись на ноги, Олег вброд перешел ручей. Дождь не переставал, мальчишка давно забыл, что такое сухие одежда и обувь, да это его и не слишком волновало. Он был жив — это уже очень много. Как тут говорят: "В бою побывать — цену жизни узнать." Правильно…
На полянке между сосен и здешних деревьев, похожих на маленькие ели, но с тонкими листьями вместо иголок, росли собранные в шары мелкие бело-зеленые цветы на ножках высотой в полметра. Олег узнал черемшу и упал на колено, доставая камас. Разрыхлив землю вокруг нескольких кустиков, мальчишка выдернул их, отсек небольшие луковички, очистил острием и начал с хрустом жевать, посматривая по сторонам и морщась от скрипящей не зубах земли. Из близких кустов на него смотрела, мигая большущими глазами, мавка — улыбалась, и взгляд ее был безмятежен; оборванный и грязный человек, от которого пахло смертью, ее не пугал и не удивлял. Самое любопытное и доброжелательное создание здешних лесов…
