Из жизни взятое - Константин Коничев

В альбоме были карточки его боевых товарищей и были десятки фотографий военных кораблей – от броненосцев до канонерок и, наконец, на отдельном листе крупнее остальных прочих снимок верхней носовой части корабля с огромной пробоиной, в которую, по словам Баскакова, «матрос, не сгибаясь, пролезет».

Мужики рассматривали фотографию и, глядя на пробоину, дивились:

– Ну и силища!..

– А наши снаряды или не долетали, или, как поленья, отскакивали прочь от бортов вражеских кораблей. Беда прямо! – негодовал пекарь, ругая свое бывшее начальство. – Кое-чему мы научились у японцев, но дорогонько обошлась нам та наука… Многие наши братья-рядовички погибли. Доставалось и начальству. У нас на «Авроре» в Цусимском бою японцы убили капитана первого ранга Егорьева…

Я запомнил тот снимок: сверху на палубе стоят несколько матросов, внизу три ряда иллюминаторов, поцарапанный осколками борт, пробоина и славянскими буквами надпись: «Аврора».

– Так назывался крейсер. Его «окрестили» не в честь какой-то богини Авроры, а в память старого фрегата «Аврора», который когда-то в прежние времена отразил нападение англичан на Камчатке. Нам об этом говорили на занятиях по изучению словесности, – пояснял мужикам Баскаков.

Между тем он доставал лопатой из печи румяные, горячие, вызывавшие у всех аппетит, крендели.

– А ну, кто желает свеженьких? Шесть копеек фунт! С пылу да жару три копейки за пару!..

Запах от свежей выпечки привлекал приезжих посетителей. Появлялись «чикушечки»: ударь рукой по донышку – и пробка в потолок. Посетители просили бывшего матроса спеть что-нибудь душещипательное, заунывное. Баскаков не заставлял долго упрашивать. Изрядно подвыпивший, он, нанизывая крендели на мочало, запевал:

…В далёком Цусимском проливе,В стороне от родимой земли,На дне океана глубокомЗабытые есть корабли.Там русские спят адмиралы,И дремлют матросы вокруг.У них прорастают кораллыМеж пальцев раскинутых рук…

И пока лилась грустная песня о погибших моряках русских, все сидели не шелохнувшись, даже кренделей не жевали.

Кончалась песня, и сразу начинались разговоры:

– И подумать только! Дожили… Япошка побил!

– Измена! Орудия не та… Погодите, с немцем ещё и похуже будет. Эти похитрей…

В конце семнадцатого года я уже был подмастерьем у сапожников. Иногда заходил к Баскаковым. Их «курень» – пекарня не работала. О кренделях осталось одно лишь доброе воспоминание. Заходил просто так: послушать бывалого человека, полистать старые журналы с картинками, взять для чтения вслух мужикам книжки о том, как Вильгельм попал в ад, о Гришке Распутине, песенники и даже «Марсельезу» с нотами. Из политических книг была наиболее понятна и доступна «Пауки и мухи». Пачками стали приходить и большевистские газеты.

Однажды Баскаков и говорит мужикам:

– Слыхали? Наша-то «Аврора» пушечным выстрелом первая подала сигнал к мировой революции!.. Холостым стрельнула, а гром на весь свет!..

И на лице у него – светлая волнующая радость, и в голосе победное торжество. И опять он бережно, теперь как святыню, показывал слегка выцветшую фотографию – память о том, как в чужестранной далекой Маниле стояла «Аврора» в ожидании, когда бронированный «пластырь» наложат на её тело, уязвленное японскими снарядами…

…Прошло десять лет после этих памятных встреч. И вот в Ленинграде, у моста Шмидта, в 1927 году я впервые увидел «Аврору».

– Так вот она какая! Пушек-то сколько! Да если бы она в семнадцатом начала снарядами крыть по Зимнему, тогда бы временным правителям из-под обломков дворца не выкарабкаться!

Зимний дворец с облезлой штукатуркой в те дни ещё сохранял дореволюционный малиновый цвет.

По возвращении тогда из Ленинграда на Вологодчину мне захотелось увидеть старика Баскакова и сказать ему, чтобы он фотографию «Авроры» и свои воспоминания о службе на этом корабле послал в Ленинград. Но в заболотной деревушке, в избе Баскаковых окна и двери оказались забиты досками, а на месте бывшей пекарни – груда кирпичей… Куда же девались люди? И сохранилась ли где, у кого – фотография «Авроры»?..

В 1951 году в Вологде я встретился с моим земляком К. П. Горбачёвым. Разговорились. Он оказался родственником вымерших Баскаковых. Я напомнил ему о бывшем матросе-авроровце, о его рассказах и альбоме.

– Эге, батенька, так ведь тот альбом у меня!..

– Пойдем, покажи!

В Вологде, на улице Чернышевского, в квартире одинокого старого холостяка, я вновь увидел тот самый альбом. Как-то неудобно было упрашивать хозяина послать весь альбом в музей на исторический крейсер, но самый интересный снимок – «Аврора» в Маниле – мною был в тот же день отослан почтой в Ленинград на легендарный корабль. Командование ответило благодарностью и поместило редкую фотографию в первой же экспозиции мемориального музея.

Обо всём этом я вспомнил и рассказал здесь потому, что годы идут, а вместе с быстротечным временем уходят и старые кадры, ветераны боевых революционных лет. Мало осталось участников исторических событий, происходивших на броненосце «Потёмкин», на крейсере «Варяг» и на «Авроре». Велика земля советская, и некоторые из этих людей в глубокой старости живут в разных концах-краях её. Есть о чём им порассказать. Кое у кого сохранились реликвии и документы, что особенно важно и ценно в смысле неотразимой наглядности, отображающей наше славное, боевое революционное прошлое…

2. Как назревала гроза

Не так давно в Ленинграде умер ветеран революции, старый авроровец Тимофей Иванович Липатов. Он был заместителем командира крейсера «Аврора».

В дни 250-летия Ленинграда в числе других передовых ленинградцев ему присвоено звание Героя Социалистического Труда. Несколько раз встречался я с ним, беседовал, интересовался его деятельностью. И благодаря этим встречам и беседам, узнал много интересного.

Жизненный путь Тимофея Ивановича тесно и неразрывно связан с прохождением длительной службы на корабле. А жизнь корабля, всего спаянного матросского коллектива, самоотверженных энтузиастов, овеянных солеными морскими ветрами, обстрелянных в боевых схватках, неотъемлема от памятных событий.

Тимофей Липатов родился в 1888 году в семье крестьянина-бедняка в селе Оторма Иоршанского уезда Тамбовской губернии. Детство обычное – босоногое, деревенское, с горькой нуждой и недостатками.

Едва Тимофей успел освоить «азы» первоначальной грамотности и не успел ещё «войти в силу», как родители были вынуждены сбыть его в люди – добывать в поте лица хлеб свой.

И вот одиннадцатилетний Тимоша пробирается из Тамбовщины в Москву, в ученье к столяру. Затем четыре года ученья – сплошного мученья. Побегушки, подергушки, колотушки за всякую малейшую оплошность были обычным способом воспитания учеников-подмастерьев в те времена. А через четыре года Тимофей уже мог самостоятельно сколотить любую незамысловатую мебель, стал рабочим-столяром.

В зрелые годы – повестка, призыв в солдаты. Парень грамотный, со специальностью, сложение физическое крепкое – такие во флот и нужны.

1910 год. Шесть месяцев прохождения службы в Ораниенбаумской военно-морской стрелковой школе, где готовили унтер-офицеров. И в том же году Тимофей Иванович был списан на «Аврору».

На этом корабле ещё были свежи воспоминания о бурном девятьсот пятом годе, об участии в войне с японцами в Цусимском сражении, когда «Аврора» совместно с другим крейсером «Олег», прикрывая и защищая транспорты 2-й Тихоокеанской эскадры, оборонялась от девяти атакующих японских крейсеров. Участники этих событий, матросы сверхсрочной службы, оказались сослуживцами новичков – таких, как Тимофей Липатов. Бывалым людям, видевшим полсвета, прошедшим огонь и воды, закаленным в жестоком Цусимском бою и охваченным влиянием революционных событий пятого года, было чем поделиться с теми, кто только начинал свою матросскую службу.

Революционная пропаганда на корабле давала свои результаты, хотя и не всегда оставалась безнаказанной. Действовали провокаторы, предавая и продавая революционно настроенных матросов. В годы реакции на «Авроре» было арестовано и сослано в Сибирь несколько человек. Среди них большевик И. С. Круглов – член партии с 1905 года.

Многие из офицеров на корабле не считались с человеческим достоинством рядовых матросов, обращались с ними грубо, жестоко, несправедливо. Некоторые из офицеров допускали рукоприкладство. Видя всё это, Липатов стал задумываться: «Мне ли, выходцу из крестьянской бедноты, рабочему-столяру, стремиться в офицеры и быть похожим на них?»

Его привлекала спайка, тесная дружба рядовой братвы, и Липатов решил, что ему надо быть в этой среде.

«Аврора» в качестве учебного судна в те годы находилась в далёком плавании. Однажды, будучи в греческом порту Пирей, Липатов умышленно загулял и пробыл сутки на берегу, не показываясь на корабле. Самовольная отлучка, – нет человека в перекличке, значит, он по военно-морской терминологии считается «нетчиком», – повлекла за собой наказание – перевод из унтеров в кадровую команду рядовым матросом. Так рядовым матросом и служил Липатов до 1914 года.