Полное собрание сочинений. Том 72 - Толстой Л.Н.

1 Николай Лукич Озмидов находился в ссылке в Вятке, где служил в правлении Пермь-котласской жел. дороги. О решении департамента полиции перевести его, Озмидов писал Толстому 18 сентября. См. об Озмидове письма 1885 г., т. 63 и письмо № 192.

2 П. И. Бирюков и И. М. Трегубов за их участие в деле духоборов в 1897 г. были высланы в Прибалтийский край. См. письма 1897 г., т. 70.

3 Озмидов часто полемизировал с Толстым и в одном из писем к нему шутливо заметил, что его взгляды скорее можно назвать «озмидовщиной», нежели «толстовщиной».

4 Ольга Николаевна, в замужестве Спенглер, учительница. Муж ее, Ф. Э. Спенглер, единомышленник Толстого. См. о ней письма 1886 г., т. 63. Среди неизданных произведений Н. Л. Озмидова имеется сочинение под названием: «Мое завещание милой моей детке Оле и ее милым моим детишкам: Котику, Шурочке, Федюшке и Гале, как сборник всех моих мыслей».

18 октября 1899 г. Озмидов писал Толстому: «Видите, как рука дрожит, — очень волнуюсь, что не смогу помочь Оле. Семь человек прожить на 75 рублей — и буар и манже [и пить и есть, фр.] и всё тут! Я все такой же молодой, как и в тридцать лет, но вот никак не вмещается в голове, что я умру, всё кажется, что это невероятная вещь. Вот правда моя вышла: к чему бросать морфий, если я умру раньше не от него?! Так и есть: год или два мне только жить, ибо с 1875 г. сужение мочевого канала идет crescendo, и мочеотравлением — смерть». Кн. Оболенский ответил Толстому 23 октября 1899 г.: «С радостью узнал я, что и помимо моего участия предположенная мера отменена, и что Озмидов оставлен в своем прежнем местожительстве, хотя и подчинен надзору полиции. Эту последнюю меру отменить вряд ли возможно, но она во всяком случае должна быть менее тяжела для Озмидова, чем высылка. Как бы то ни было, я постараюсь сделать, чтò могу, для облегчения участи старика, но в этого рода делах я могу очень мало». См. письмо № 192.

* 180. Гр. С. Н. Толстому.

1899 г. Сентября 27. Я. П.

27 Сент. 1899 г.

Ты своимъ письмомъ къ Машѣ невольно вызываешь меня на отвѣтъ. Сколько разъ и въ разговорѣ съ тобой и вотъ теперь въ этомъ письмѣ меня удивляло и огорчало то, что то, чтò такъ ясно мнѣ (и не только ясно, но то, чѣмъ я живу), именно то, въ чемъ состоитъ воля Божья и исполненіе ея, тебѣ кажется неяснымъ и сомнительнымъ. Не могу я, глядя на1 рабочихъ на чугунномъ заводѣ по Тульской дорогѣ,2 не думать, что каждому изъ этих рабочих назначено опредѣленное дѣло, исполнять которое онъ долженъ. Вижу я то же самое во всей природѣ: каждое растеніе, каждое животное предназначено что-то дѣлать, и для этого дѣла даны каждому соотвѣтственные органы: корни, листья, щупальцы, обоняніе и т. д. Вижу, кромѣ этого, человѣка, которому кромѣ тѣхъ органовъ, которые даны животному, данъ еще разумъ, требующій отъ него осмысливанія всѣхъ его поступковъ. Вотъ этотъ-то разумъ и долженъ быть удовлетворенъ и долженъ указать человѣку, чтò ему надо дѣлать соотвѣтственно этому разуму. И такъ жили и всегда живутъ люди, руководствуясь своимъ разумомъ. Жить, руководствуясь своимъ разумомъ, и значитъ жить, исполняя волю Божью. Точно такъ же, какъ для растенія, животнаго жить, руководствуясь своими органами и инстинктами, значитъ жить, исполняя волю Божью.

Ты говоришь, что одинъ считаетъ волей Божьей перегрызаніе горла другъ другу, другой — поѣданіе тѣла Христова въ видѣ кусочковъ хлѣба, третій — увѣренность въ томъ, что онъ спасенъ кровью Христа, — и это различіе пониманія воли Божьей какъ будто затрудняетъ тебя, точно какъ будто ты долженъ руководствоваться чужимъ разумомъ, а не имѣешь своего. Вопросъ не въ томъ, въ чемъ Драгомировъ3 считаетъ волю Божью (кромѣ того, еще неизвѣстно, считаетъ ли дѣйствительно Драгомировъ волю Божью въ перегрызаніи горла и Пашковъ4 въ искупленіи; можно говорить одно, а въ сущности вѣрить совсѣмъ въ другое, — слова ничего не доказываютъ), а въ томъ, чтò ты, пользуясь всѣмъ твоимъ разумомъ, считаешь волею Бога, т. е. какой смыслъ ты приписываешь своему существованію въ этомъ мірѣ.

Смыслъ долженъ быть, точно такъ же какъ долженъ быть смыслъ въ тѣхъ движеніяхъ, которыя производитъ рабочій на заводѣ. Все движеніе впередъ жизни человѣческой состоитъ въ томъ, чтобы отъ болѣе низкаго пониманія жизни переходить къ болѣе высокому: отъ перегрызанія горла къ кусочкамъ, отъ кусочковъ къ искупленію, отъ искупленія къ пониманію христіанскаго нравственнаго и общественнаго ученія. Въ этомъ я понимаю смыслъ жизни; въ томъ, чтобы устанавливать Царство Божье на земле, т. е. замѣнять насильственное, жестокое, ненавистническое сожительство людей любовнымъ и братскимъ. Средство же для этого достиженія есть свое личное совершенствование, т. е. замѣна своихъ эгоистическихъ стремленій любовнымъ служеніемъ другимъ, какъ въ Евангеліи сказано, въ чемъ и весь законъ и пророки: поступать съ другими, какъ хочешь, чтобы поступали съ тобой.5 Въ этомъ я вижу смыслъ жизни, выше котораго не вижу другого, и живу далеко не всегда во имя этого смысла жизни, но часто, и чѣмъ дальше, тѣмъ чаще, пріучаю себя жить во имя этого, и чѣмъ больше привыкаю къ этому, тѣмъ радостнѣе, свободнѣе, независимѣе отъ всего внѣшняго моя жизнь, и тѣмъ менѣе мнѣ страшна смерть.

Вотъ все, чтò я хотѣлъ сказать тебѣ. Боюсь, что это не убѣдитъ тебя, каждый приходитъ къ истинѣ своими путями, но одно могу сказать тебѣ, что то, чтò я пишу, — не слова, а я этимъ живу, только этимъ счастливъ и съ этимъ умру.6

Маша писала, п[отому] ч[то] у меня животъ болитъ.

Л. Толстой.

Печатается по подлиннику, хранящемуся в ГТМ. Написано и датировано рукой М. Л. Оболенской, последняя фраза и подпись собственноручные. Отрывок впервые опубликован без указания фамилии адресата и даты в «Листках свободного слова», Purleigh, 1900, 11, стр. 15—16.

Ответ на письмо гр. С. Н. Толстого к М. Л. Оболенской по поводу письма к ней Толстого от середины сентября 1899 г. (см. письмо № 173). М. Л. Оболенская, жившая в Пирогове по соседству с гр. Сергеем Николаевичем, познакомила его с содержанием письма Толстого, а его ответ, видимо, лично свезла в Ясную поляну. Гр. С. Н. Толстой писал: «Очень благодарю тебя, милая Маша, за письмо Льва Николаевича, которое возвращаю, и удивляюсь, как он находит время при его работе в «Ниве» писать нам [...] Очень благодарю его за то, что он хочет меня разговорить, совершенно согласен с ним насчет того, что «il faudra mourir et vivre seul», и что y нас y каждого свой открытый текущий счет с богом, как у родителей, так и детей. Что же касается выписки из его дневника о исполнении законов бога, то я, по крайней мере, не знаю, в чем его законы. В том ли, чтобы говеть каждый пост и после причастия пить кофей с кипячеными сливками, или в том, чтò проповедует Редсток, Пашков, Бобринский и Гагарина, или в том, чтò говорит генерал Драгомиров, что надо перегрызть глотку, и так далее, до бесконечности, и каждый уверен, что его закон самый лучший и настоящий, а прочие все врут и погибнут. Всё «Воскресение» Льва Николаевича есть осуждение судов человеческих, но суд над Дрейфусам еще очевиднее показывает, что никакого суда нет, что Дрейфус и прав и виноват, и его судят без конца и ни к чему не пришли, и где истина, неизвестно, равно и трудно понять, какие законы бога, а помирать страшно. Я прочел в Вашем Журнале иностранной литературы, в романе Рихтера (2 неразобр.) где он говорит, что «все свои проказы человек будет отбрасывать только на смертном одре» (перевод плохой) — много в этом правды, — и «что из всех миллионов потомков Адама есть только человек пять-шесть или около того, которые среди волчьего голода, побуждений, страстей тем не менее сумели отречься от запретных яблоков, груш и ананасов и, несмотря на жажду истины, не залезли в чужой сад воровать плоды познания добра и зла, как сделали прародители, которые не чувствовали голода и которым к познаниям нечего было стремиться, так как им всё было известно [...] Не могу разобраться в письме Льва Николаевича, чтò подчеркнул красным карандашом. Перешли это письмо ко Льву Николаевичу, оно также писано к нему, как к тебе. Мы через тебя будем с ним переписываться».

Лорд Редсток — английский проповедник, имевший большой успех в Петербургском высшем кругу. Последователи Редстока, называвшиеся редстокистами, вскоре объединились в религиозное общество, имевшее все особенности секты. Позднее большинство из них пошло за В. А. Пашковым. В литературе это религиозное общество называлось «пашковцами».

Гр. Алексей Павлович Бобринский, в 1871—1874 гг. министр путей сообщения, последователь Редстока.

Кн. Вера Федоровна Гагарина — помещица Тульской губернии, владевшая имением при с. Сергиевском (ныне г. Плавск). Единомышленница В. А. Пашкова.

Подчеркнуты красным карандашом в конце письма Толстого к М. Л. Оболенской от середины сентября 1899 г. следующие слова: «[разговаривать] о нем, целовать, есть даже».