Женщины да Винчи - Анна Берсенева

– Хорошо, хоть Костика родила, – не дождавшись от нее ответа, сказала бабушка.

– Ты же не хотела, чтобы я рожала, – наконец произнесла мама.

Ничего себе! Чего это бабушка не хотела? Чтобы он был, что ли?!

– Конечно, не хотела, – невозмутимо подтвердила бабушка. – От кого, прости господи? От уголовника?

– Он не уголовник. Так его жизнь сложилась.

– Жизнь свою каждый сам складывает. Я его как только увидела, сразу поняла: этот найдет, где сгинуть. Не в лагерях, значит, на Северах. Так и вышло.

– Перестань, мама. Мой муж тут вообще ни при чем.

– И то правда, – усмехнулась бабушка. – Ребенка наездом сделал, и на том спасибо. А кто при чем, Зина? Молчишь… А я-то знаю. Мало ты из-за него неприятностей нажила? В санитарках походила. – Она вздохнула и сказала со знаменитой своей категоричностью: – Что не сложилось, то не сложилось – всё, отрезано. Надо было вовремя понять. А не жизнь свою ломать из-за пустой мечты.

Костя не мог больше терпеть – в туалет очень хотелось – и запрыгал по ступенькам вниз. На бегу он успел заметить, что у бабушки лицо такое, как обычно, а у мамы печальное. Ему стало жалко, что бабушка ее ругала. Бабушка же сильная, а мама… Мама вообще-то тоже сильная, она ведь была на войне и сейчас работает в больнице, помогает врачам резать людей, а этого слабый человек не выдержит. Но все-таки мама не такая, как бабушка, это каждому понятно.

Из того разговора Костя вообще-то не узнал ничего нового. Бабушка, правда, при нем ни слова не произносила о его отце, а мама говорила только, что он уехал в порт Певек незадолго до Костиного рождения и остался там жить. В этом, кстати, не было ничего особенного: на их улице обитала, как говорила бабушка, всякая шелупонь, поэтому отцы мало у кого имелись. И то, что его мама все-таки была за его отцом замужем, притом много лет, и что фамилия у Кости отцовская, было фактом даже выдающимся. Но обо всем этом ему давно уже сообщили соседки, так что из всего, что он услышал сегодня, запомнились только бабушкины слова: «Не надо было жизнь свою ломать из-за пустой мечты».

Что они значат? Костя не понял. Мама объяснила ему это лишь много лет спустя, когда он был взрослый, а она старая и все это не имело уже той силы, которая неизвестно, сломала ее жизнь или нет, но действительно могла сломать жизнь человеческую.

Но его жизнь никто не ломал точно. Две женщины растили его в такой бесконечной любви, в такой готовности сделать для него все и сверх того, что для него существовала только одна опасность: сделаться безвольным.

Но довольно рано выяснилось, что и этой опасности нет тоже. То ли по врожденным чертам характера, то ли потому, что простая, обыденная жизнь требовала постоянных усилий от каждого и никого не располагала к праздности, но Костя с детства привык полагаться в своих действиях только на себя и за последствия своих действий тоже отвечать самостоятельно.

А может, причиной было как раз то, что главными в его жизни были именно эти две женщины, каждая из которых обладала собственной внутренней силой. Он привык заботиться о них не потому, что они не могут позаботиться о себе сами, но лишь потому, что он их любит, а любовь и забота – это одно и то же.

Когда после школы Константин сказал, что поедет в Москву поступать в Первый мед, они не стали уговаривать его остаться дома и помогать им, хотя мама родила его поздно и была к тому времени немолода, а бабушка и вовсе была уже старой. Но требовать, чтобы сын и внук чем-то ради них жертвовал, им и в голову не могло прийти, и, может быть, именно поэтому он безошибочно понял, когда это действительно понадобилось.

Да и просто радовались они его выбору. Маме он казался естественным, потому что медиком была она сама, а бабушка считала, что Костик для медицины от природы предназначен, хотя и не объясняла, почему так считает.

В юности он не очень-то интересовался их жизнью и не отличался в этом смысле ни от кого из своих ровесников. У взрослых ведь, как известно, не жизнь, а однообразное течение дней, а все самое главное происходит с молодыми.

Когда в пятнадцать лет Константин влюбился в девочку из параллельного класса, он не то что мамину-бабушкину жизнь перестал замечать, но и свою собственную. Сплошные пятерки, которые он получал по всем предметам, сменились сплошными же двойками, даже по химии и биологии. Он не мог делать уроки, да что там уроки, он не мог есть и спать, и если бы эта девочка велела ему спрыгнуть с четвертого этажа, он не раздумывал бы ни секунды.

Девочку звали Соня, она пришла в школу в середине четверти: ее отец был военный, и его перевели в Киров. Соню сразу возненавидели девчонки из обоих параллельных классов: она была такая красивая, что все они поблекли рядом с нею, особенно в глазах мальчишек. И наверное, именно кто-нибудь из девчонок наговорил завучу Петру Петровичу, что Константин влюблен в новенькую и этим объясняются неожиданные перемены в его учебе.

Петр Петрович явился к нему домой лично. Мама была на ночном дежурстве, и завуч стал выговаривать бабушке, что ее внук ведет себя непотребным образом и его надо воспитывать.

– Вот что, Петя, – выслушав, ответила та. – Был ты всегда говнюк и говнюком остался. И какой из тебя завуч? Ты же у Тиши моего на складе на побегушках был. Будешь меня учить внука воспитывать! Без тебя разберусь.

Неизвестно, как бабушка собиралась воспитывать внука в связи с его любовью, но это не понадобилось: так же неожиданно, как в Киров, Сониного отца перевели на новое место службы. И Соня уехала.

Константин думал, что в день ее отъезда кончится его жизнь. Он похудел так, что одни глаза остались. Ночами не спал – Сонино прекрасное лицо мерещилось ему в лунном лике – и понимал, лишь под утро проваливаясь не в сон, а в забытье, что ничего ему больше в жизни не хочется и не захочется уже никогда.

Через две недели Константин проснулся утром от того, что почувствовал: ему хочется есть. Так хочется, что скулы сводит – зверски хочется!

Когда он вошел в кухню, бабушка бросила на него взгляд и молча поставила перед ним кружку с молоком. Плюшки только что испеклись – он съел три, потом отдышался и проглотил еще одну. Бабушка усмехнулась и сказала:

– А говорили, любовь.

– Да, любовь! – сердито буркнул Константин.

Ему хотелось еще плюшку, но он стыдился своего неожиданного аппетита.

– Раз глаза не видят – сердце не болит… Значит, растешь ты просто, вот организм и взбрыкнул, – сказала бабушка. – Я так и знала, что пройдет.

«Глаза не видят – сердце не болит», – это оказалось хорошим критерием для проверки чувств. С тех пор Константину не раз приходилось удостовериваться, что это правда.

Если случались у него романы с однокурсницами, а они, конечно, случались, потому что девушки испытывали к нему интерес, да и у него не было никаких причин интереса к ним не испытывать, – то стоило уехать на каникулы домой или в стройотряд, и все это улетучивалось, как дым.