Тревога - Борис Георгиевич Самсонов

Чекист слушал, а потом равнодушно спросил:

— Для чего сбор?

— Договориться о восстании, я так поняла.

Владимир подбросил в печку дров, и при свете свечи углубился в чтение книги, которую отложил было в сторону. Он не стал ни о чем расспрашивать, демонстрируя свое полное безразличие к словам игуменьи: ведь завоеванное с таким трудом доверие можно потерять, задав один неосторожный вопрос. Ему было ясно пока одно: в монастыре собираются бывшие офицеры, полностью доверяющие игуменье, и он поспешил перевести разговор на другую тему.

Евдокия любила слушать его рассказы о содержании книг на религиозные темы, написанные разными авторами в различные времена и эпохи, благо бывший епархиальный секретарь вдоволь начитался таких книг еще до своего приезда в Колчедан.

— Дорогая сестра во Христе, — воздел к небу глаза чекист, будто ожидая видения всевышнего, — я не был лично знаком с неаполитанцем Джулио Чезаре Ванини, но мне довелось читать о нем в книге, полученной в дар от преосвященного владыки Паисия. Ванини отрицает бессмертие души: если бы душа была бессмертной, говорил он, бог не преминул бы вернуть хотя бы одну из потустороннего мира, чтобы посрамить атеистов. Вольнодумец, от утверждал, что верование — дело случая. Религия зависит от воли государя той страны, где мы живем, она нужна для того, чтобы держать народ в повиновении.

Поэтому монархи держат народ в страхе, ибо страх — начало религии, а религия — путь к смирению и раболепию, к покорности и послушанию. А еще ранее Ванини великий Спиноза утверждал, что страх побудил людей заподозрить, будто существуют боги и невидимые силы, они стали воздвигать алтари этим воображаемым существам и, выйдя из подчинения природе и разуму, связали себя пустыми церемониями и суеверным поклонением пустым призракам воображения. Вот откуда пошла религия. Ванини казнили, как злого еретика и вероотступника, но мысли его запали в сознание его вольнодумных учеников и почитателей. Они стали утверждать, что доказать существование или отсутствие бога в равной мере невозможно. Если бы был бог, то откуда он взялся? Ответишь ли ты, сестра моя во Христе?

Монахиня смутилась и, не найдя подходящего ответа, потупившись, сказала:

— Грешно отрицать бессмертие души и существование бога…

— Не я отрицаю — Ванини, — пытался отшутиться чекист.

— Ваш Иван злой безбожник и его покарала судьба. Бог всюду. Создав мир, он подарил миру жизнь, он единый миротворец, — шептала игуменья, словно боясь, что через стены кельи может просочиться этот еретический бред.

— Если бог миротворец в единственном числе, то почему так много различных вероисповеданий? Родись я в Турции, был бы магометанином, если бы родился в Германии, был бы лютеранином, в Англии — кальвинистом, в Италии — католиком. Но я появился на-свет в России и потому верный христианин. Так не должен ли мой разум сомневаться в существовании единого миротворца? Люди в разных странах сами творят тебе идолов — таких, какие их больше устраивают. О, эти сомнения! Можно ли узнать с наивысшей степенью достоверности, когда лжец не лжет? Следует ли верить, когда он говорит правду?

— Перестаньте, грешник, — прошептала Евдокия, вовсе не желая, чтобы он замолчал. Это ее настроение Владимир угадывал безошибочно. Он вовсе не пытался ее переубедить и обратить в «свою веру». Весь ход его мыслей был направлен на то, чтобы блюстительница монастырских нравов, хочет она того или нет, раскрыла перед ним самую суть происходящих за стенами этой обители событий, назвала их участников.

Монахиня глубоко задумалась над словами бывшего епархиального секретаря. Из этого состояния ее вывел негромкий голос собеседника:

— Божественная заповедь гласит: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным». Даже тайна исповеди ускользает из строгих оков ее обладателя и становится явью…

— Не трогай же святая святых! — воскликнула игуменья, но он продолжал:

— На исповедальную Голгофу приходила недавно одна особа, как вы, молодая. «В чем грешна? — спросил духовный отец. Она замешкалась. Тогда батюшка начал подсказывать всевозможные варианты грехов. «Не согрешила ли ты, раба божья, памятозлобием?» Молчание. «Злосоветием?» Опять молчание. «Может, грешна сребролюбием?» И отец духовный получил от кающейся рабы божией увесистую сумочку, набитую драгоценностями, и услышал слова: «Не все грехи назвал, батюшка, за остальное после откуплюсь!» «Чужое брала?» — продолжал батюшка. «Грешна», — последовал ответ. «Надежно спрятала?» «Да». «Сквернословила?» «Грешна, батюшка». «А теперь повторяй за мной: «В том, что по забвению не сказано мною, каюсь и сожалею».

Как ужаленная, игуменья отпрянула от собеседника, но он, улыбнувшись, удержал ее:

— Тайна исповеди, которую ты, сестра во Христе, поведала, очищаясь от грехов, стала явью. Я воспроизвел этот шедевр откровения перед духовным лицом, от которого стало известно, в каких грехах ты исповедалась.

Игуменья, сраженная неожиданным поворотом дела, сникла, как провинившаяся школьница, но вскоре овладела собой и разразилась злобной бранью по адресу батюшки и Конрада Владимирского, которому тот открыл тайну преосвященного владыки Паисия о схороненных в монастыре ценностях. Ноги игуменьи подкосились, она рухнула в кресло.

Выплакавшись, вскочила так проворно, словно ее подбросила с сиденья пружина.

— Мы должны уничтожить этого разбойника! — и кинулась к двери. Чекист ее остановил.

— Кто это «мы»? — спросил он, удерживая Евдокию за руку.

— Я и настоятельница!

— И она тоже… — он не договорил готовые сорваться с уст слова «хитрая мошенница»?

— Да.

— Владимирского не трогать! — приказал бывший епархиальный секретарь. — Тайник я возьму под надежную охрану. А вы ведите себя со своим избранником так, как положено. И постарайтесь узнать, есть ли у него сообщники, с которыми он пытается выкрасть клад? Кто они? Нужно также разузнать, с кем из бывших офицеров Владимирский наиболее близок. Ведь их может сблизить не только стремление похитить клад, но и участие в подготовке мятежа. Надо точнее узнать, на какой день готовится восстание. Все, что узнаешь нового о ходе подготовки, будешь сообщать мне.

— Все будет так, как вы приказываете, — покорно ответила игуменья, дивясь в душе разительным переменам, происшедшим за эти несколько мгновений в поведении и даже во всем облике уполномоченного губземотдела.

…На этот раз игуменья Евдокия ожидала епархиального секретаря в своей просторной приемной. Ни слова не говоря, поднялась ему навстречу, прошла, не задерживаясь, к выходу во двор и предложила ему следовать за собой. Они миновали обширный церковный двор, длинный ряд могильных крестов и остановились возле одной из келий. Евдокия тихо отворила дверь и жестом пригласила спутника войти. В густую темноту узкой длинной комнаты через маленькое зарешеченное оконце врывался пронзительный луч света. Келья была похожа на пыточную или тюремную камеру, какие довольно часто встречались в старинных монастырях. Под невысоким подоконником, словно тощие ладони иссохших