Unknown - Unknown

Я знал, Мике хочется как-то оправдать меня, и она ждет невероятно грустной истории. Но ее нет. Разве что одна, но это вряд ли можно назвать «убийственной травмой». Да, я ненавидел мир, когда скотина из моего гетто свернул шею моей ласточке, но…я пережил это.

Хладнокровно. Спокойно.

Хотя запомнилось, черт возьми, надолго. Мне двадцать шесть, а я до сих пор помню, как в ее глазках погасла жизнь.

— Этот шрам я получил в драке. Их было несколько. Пырнул ножом по груди, но не до мяса. Так, царапина, — Мика вглядывалась в меня так, будто надеялась, что я говорю правду. — Ничего особенного, веснушка.

— Правда? — ее зубы впились в пухлую нижнюю губку, которую я истерзал сегодня до крови. — Майкл.

— А?

— Я ненавижу, когда мне лгут. Сегодня я была полностью твоя. И вчера…

— И завтра.

— Майкл! Я хочу узнать тебя…

— Ты узнала. Меня пырнули ножом, что в этом такого?

— У меня нехорошее предчувствие.

— Это потому что ты переживаешь за свою попку, — я не удержался и сжал ее ягодицы в руках, чувствуя, как еще чуть-чуть и не выдержу. Я готов к новому решающему раунду.

— Майкл, нет. Ты можешь не думать о сексе хотя бы пять минут?

— Они прошли, — я потянулся к ее ягодным губам, но она отстранилась.

— Поклянись, что это правда.

— Отвечаю, малыш. Это правда, — положа руку на шрам, проникновенно говорю я.

Она злится, но кажется начинает мне верить.

— Спасибо, за правду, — она нежно присасывается к моей нижней губе, и это так охренительно, что мне почти становится стыдно за ложь.

А что я скажу? «Прости, Мика. Я не просто омерзительная сволочь, как ты думала. Я тот убийца, который даже не дал твоему мужу шанса полежать в коме и выбраться из нее? Понимаешь, его сердце достали и сделали это как можно быстрее, чтобы спасти меня?». Неважно. Я не знал подробностей. Врачи говорили, что мозг Доминика погиб почти сразу, но не говорили ли они это для общего успокоения?

Я не мог этого сказать. Она задушит меня подушкой. Моя девочка может это.

— Ласточки, — выдыхает она, гладя мои ключицы. — Почему?

— Сегодня вечер откровений? А что мне за это будет? — я снова шлепнул ее по ягодице и грубо сжал ее нежную кожу. Остался синяк, и он мне нравился.

— Майкл! Не сейчас. Не сегодня, — она поцеловала мою татуировку, и у меня снова был готов. Уже пора.

— Майкл, ну, расскажи мне, — она начала ласкать меня, поглаживать все мое тело, при этом тереться щечкой о мои ключицы. Нежное мурлыкающе создание, которому невозможно отказать.

У меня развязался язык. Я рассказал ей о ласточке из детства, чувствуя себя полным идиотом.

— Это на удачу в боях. Символ свободы и того, что все рано или поздно будет хорошо. Знаешь…они как какой-то талисман. Некоторые люди носят крест. Я часто видел, как они сжимают его, молясь Богу. Я никому не молюсь, никому не поклоняюсь. Но когда меня бьют под дых, и мне кажется, что в глазах вот-вот потемнеет, я думаю: «я не могу проиграть. На мне мой талисман.». Я думал, у каждого человека есть такой.

— У меня нет, — Мика пожимает плечами.

— Я думал, это твое кольцо. Ну, ты понимаешь…ты до сих пор носишь его.

Мика замолчала, но прижалась ко мне еще крепче. Черт возьми, она даже не представляет, что прижимается сейчас к груди того, кто отнял сердце у ее мужа. Немыслимо. Как в какой-то мудрёной научной мистике.

— Нет, это не талисман, — просто и с грустью в голосе ответила она. Оставалось пять минут до конца ее дня рождения, и я совсем забыл о главном подарке. О том, который обещал ей, когда она прыгала с моста. Черт возьми.

— Теперь он у тебя будет. Дай мне минутку, — я бесцеремонно открыл одну из тумбочек. Одной рукой нащупал бархатный футляр и открыл его.

— Повернись спиной, — приказал я и удивленно вскинув брови, Мика послушалась. Я застегнул на нежной шее, покрытой моими засосами, цепочку.

Я почувствовал какую-то еще большую власть над ней. Будто повесил на нее цепь, радар, который всегда поможет мне отыскать ее.

Мика дотронулась рукой до кулона, что теперь покоился в углублении меж ее ключиц. Опустила голову, рассматривая его.

— Майкл, он такой красивый, — Мика кинулась мне на шею, ее разгоряченные соски прижались к моей груди. О да, девочка. Не нужно слов. Отблагодаришь иначе.

— Угу.

— Спасибо, — она оседлала меня сверху, позволяя члену ощутить насколько влажная у нее девочка. Снова. Или…все еще? Она вся в своих соках.

Член вновь заныл, но не болезненно, а в предвкушении добавки.

— Отблагодаришь кое-чем другим, — я со шлепком опустил две ладони на ее упругие сочные бедра.

— Не дождешься, — шепнула она, наклоняясь к моему уху.

Чистый кайф.

ГЛАВА 26

Я обнимаю Лили, позволяя подруге поплакать на своем плече. Редко вижу подругу такой разбитой. Впервые она выглядит куда жалобнее, чем я: копна белокурых локонов зализана в хвост из грязных волос, на ней надет мешковатый свитер и старые шорты.

— Неужели так сильно влюбилась? Но почему?

— Не знаю, Мика. Он очень умный, Джек хороший. Он как Доминик. Понимаешь? Сексуальный, милый. Строгий, но справедливый.

— Ник никогда не был строгим…

— Я готова вечно осыпать его прилагательными, просто потому что влюбилась, Мика. А сердцу не прикажешь. Я не знаю почему. Как увидела его, словно током ударило. Знаешь, а ведь я не верила, что так бывает. Помнишь, как я смеялась над твоими наивными чувствами к Майклу? — она щелкнула двумя пальцами в воздухе. — Ведь ты просто влюбилась в него. Ни за что. Вот и Джек палец о палец не ударил, чтобы я обратила на него внимание. И я обратила.

— Но ведь ты тоже нравишься ему… — я постаралась ее успокоить, отчего Лил только скривилась, снова собираясь заплакать.

— Мика, он все сказал, — ее нижняя губа задрожала. — Я — дура. Сама спровоцировала его…у нас был секс. Такой…потрясающий. А потом нам пришлось поговорить. И он сказал…что был женат. И эти его девочки, Боже, такие чудесные!

Я слышала эту историю уже третий раз за сегодня. До сих пор находилась в шоке от услышанного.

— Врачи никак не могут помочь его бывшей жене?

— Нет. Она находится в клинике. И знаешь, он навещает ее иногда. Но она его не помнит. Совершенно. Как и своих девочек. Джек поэтому так холоден ко мне. Не хочет никого к себе подпускать. Полностью ушел в работу, посвятил себя пациентам и дочкам. Ну, разве он не идеален?

Жена Джека потеряла память в следствии травмы, о которой Лили сама не знала. Она не ведала подробностей их истории, но по крайней мере, теперь она понимала, почему ее чувства к Джеку безответны.

Ему действительно тяжело открыть кому-то сердце. Он до сих пор любит жену.

Я понимаю его.

Я до сих пор люблю Доминика. Но его больше нет. А жена Джека — жива, но не помнит его. Я даже не знаю, что хуже…

Не представляю, как бы я себя чувствовала, если бы однажды вернулась домой и взглянула в глаза Доминика. А на меня бы смотрели два пустых карих омута, не знающих обо мне ничего: ни имени, ни моих привычек, совершенно ничего обо мне.

Два незнакомца живущие под одной крышей.

Эта история поразила меня до глубины души. Когда я потеряла Доминика, мне казалось, что больше никто в мире не испытывал ТАКОЙ боли, как я. Свое заблуждение я поняла уже с первого занятия на собраниях психологической поддержки.

— Идеален, милая. Конечно, идеален, — хочу как-нибудь успокоить Лил, но вместо этого погружаюсь в свои мысли.

А они уносили меня только к Майклу.

— Я чувствую, тебе тоже есть, что мне рассказать, — всхлипывает Лили, свернувшись калачиком на кремовом диване в гостиной моего дома.

— Я не знаю, Лили, — голос срывается, потому что имя «Майкл» сейчас вызывает во мне столько различных эмоций и чувств, что мне трудно поверить, что это по силам всего одному человеку.

Майкл начал затмевать все в моей жизни. Каждым своим словом, каждым движением.

Я чувствовала себя так, будто знаю его десятки лет, и так — будто он незнакомец, одновременно.

А вот он явно знал обо мне все. Буквально читал мои мысли. Угадывал мое прошлое, знал каждую черту моего характера, будто залез в голову и зазубрил все мои истины наизусть. Он всегда знал на какое место во мне надавить, чтобы добиться гнева или ласки. Он изучил меня, пробрался в самые недра моей души, и я понятия не имела, как ему это удалось.

Я его недооценивала.

По крайней мере, его умственные способности и силу духа.

Ни тогда в школе, ни сейчас. Считала боксером, который в руках не держал ни единой книги и был привлекателен мне только внешностью, «крутостью» и мужественностью.