Последний камикадзе - Анатолий Иванкин

— Пусть она только взорвется, — говорил президент своим помощникам, — у меня будет крепкая дубинка для русских парней.

Боясь, что конец войны может застать его среди Атлантического океана (президент возвращался в Штаты с Потсдамского совещания глав государств антигитлеровской коалиции), Трумэн отдал приказ на проведение операции «Серебряное блюдо» с борта крейсера «Атланта» второго августа.

К моменту вылета «Энолы Гэй» президент уже находился в Белом доме и внимательно следил за ходом операции.

Пять часов утра по токийскому времени. «Энола Гэй» все еще набирает высоту на индикаторной скорости 350 километров в час. Самолет немного облегчился за счет выработки топлива, но все равно проклятая бомба чертовски тяжела. Теперь все три Б-29 идут рядом, подсвеченные красными лучами восходящего солнца.

До заданной высоты 10000 метров еще далеко. Судя по вертикальной скорости набора, «Энола Гэй» достигнет ее не раньше чем через полчаса, после пролета траверза острова Бонин.

В половине девятого утра получено шифрованное сообщение от экипажа Б-29, пилотируемого капитаном Клодом Эзерли. Клод выполнял для них разведку погоды над Японскими островами, выискивая наиболее подходящий объект для нанесения удара.

Штурман Ван-Кирк поколдовал над шифровальными таблицами и доложил Тиббетсу:

— Командир, Клод Эзерли передал, что над Хиросимой облачность всего два балла на высоте 5000 метров и видимость 15 километров.

— О'кэй! Идем на Хиросиму. Штурман, давайте поправку курса.

Решение было принято. «Энола Гэй» взяла курс на Хиросиму. Смерть уже витала над головой Тиэко, с улыбкой слушавшей только что проснувшуюся дочь. Она замахнулась безжалостной косой над головой Сатико, которую мать причесывала перед зеркалом, и над головами сотен тысяч ничего не подозревавших хиросимских жителей.

В девять часов по курсу «Энолы Гэй» сквозь облака прорезались, словно клыки хищника, горные вершины острова Сикоку. Приближался момент, ради которого экипажи «крепостей» не спали в эту ночь.

Парсонс, несмотря на холод в кабине, снова покрылся потом от одной мысли об ответственности, которую на него возложили. Схватив инструмент, он еще раз нырнул в бомбовый отсек, чтобы окончательно убедиться в исправности своего «хозяйства». Парсонс знал, что, не взо- рвись по его вине «Малыш», на создание которого истратили не одну сотню миллионов долларов, ему конец — военный трибунал, позор разжалования, а возможно, и годы тюрьмы…

В 9.12 штурман-бомбардир Томас Фириби нарушил молчание:

— Командир, до сброса остается три минуты.

Об этом он предупредил и экипажи двух других «крепостей», изготовившихся к послесбросовому маневрированию.

Все с замиранием сердца ждали дальнейших событий.

В 9.15 утра из бомболюка «Энолы Гэй» выскользнула атомная бомба и устремилась вниз, а Тиббетс, напрягая всю силу мышц, навалился на штурвал, разворачивая инертную машину на обратный курс. Чтобы спасти свои жизни, они должны были за время падения бомбы уйти хотя бы километров на пятнадцать от эпицентра взрыва.

«Энола Гэй», скрипя от чрезмерной для нее нагрузки, выполнила истребительский разворот с креном 60 градусов.

Такой необычный для бомбардировщика маневр выходил за рамки безопасности полета, но то, что падало вниз на небольшом парашюте, было гораздо страшнее угрозы разрушения машины. Развернувшись на обратный курс, Тиббетс отжал штурвал от себя. «Энола Гэй», словно скользя с горы, набрала максимальную скорость.

До взрыва майор Фириби не отрывал глаз от скачущей стрелки секундомера.

— Сорок секунд, — объявил он по переговорному устройству.

Экипаж натянул на глаза черные очки, выданные с целью предохранить их от светового излучения. Но тут же летчики, чертыхаясь, подняли их на лоб. В этих «наглазниках» они были почти слепыми и, не видя приборов, не могли пилотировать машину.

Хиросима была позади. «Энола Гэй» мчалась на юго-восток, навстречу солнцу, уходя от джинна, выпущенного из бутылки. И вдруг все небо, даже впереди по курсу, осветилось вспышкой, затмившей свет солнца. Через пятнадцать секунд пришла ударная волна. Кормовой стрелок Бом Шумард с ужасом увидел, как к самолету с огромной скоростью подходит, вспучиваясь и мерцая, масса уплотненного воздуха. Спазма перехватила ему горло. Считая, что наступил конец, он закрыл глаза. «Энола Гэй» успела отойти от эпицентра на двадцать километров, но энергия ударной волны даже на удалении, казалось, могла переломить лонжероны крыльев. Словно волна цунами, она захлестнула «сверхкрепость», швырнув многотонную машину, как бумажного голубя.

На какое-то время самолет стал неуправляемым. Он провалился вниз на несколько сот метров, не реагируя на движения рулей. Лишь спустя несколько секунд Б-29 обрел управляемость. Но не успел экипаж опомниться от первой встряски, как Бом Шумард крикнул:

— О боже! Идет вторая волна!

Второй вал, отразившись от земной поверхности, словно бумеранг, вернулся к хозяину и швырнул самолет вверх. Экипаж еще раз пережил несколько секунд ужаса.

Первым опомнился Тиббетс:

— Внимание, экипаж, всем доложить, есть ли какие повреждения!

«Энола Гэй» оказалась выносливой машиной. Несмотря на полученную встряску, все агрегаты корабля работали исправно.

— Посмотрите, что там происходит! — воскликнул Шумард изменившимся голосом. Ему, сидящему в кормовой установке, была великолепно видна задняя полусфера. Чтобы посмотреть на необычное зрелище, Тиббетс изменил курс. Над Хиросимой поднимался огненный шар, который постепенно, теряя яркость, приобретал форму грибовидного облака.

Через три минуты вершина облака достигла высоты полета «Энолы Гэй». «Бог мой! — записал в бортовом журнале Роберт Люис. — Что мы наделали!»[60]

Даже через два часа полета экипаж «Энолы Гэй» еще мог наблюдать зловещее облако, сотворенное им. Под впечатлением невиданно страшного зрелища убийцы молчали. Впрочем, они не считали тогда себя убийцами. Ведь они не вонзали кинжалы в человеческие тела, не жали на курки пистолетов; им даже не приходилось заглядывать в испуганные глаза своих жертв.

Все было иначе — проще.

Нажатие на кнопку — и тысячи людей мгновенно превратились в пепел и вознеслись вместе с облаком над Хиросимой. Остальные десятки тысяч погибли, не успев испугаться… Десятки тысяч раненых, обожженных, пораженных проникающей радиацией…

«А на какой войне не бывает жертв? И потом, мы — солдаты. Нам приказали…»

Нет, так они тогда скорее всего не думали. Они еще не знали результатов атомной бомбардировки и не предполагали, что жертвы будут так велики. Они просто доложили по радио, что результаты хорошие, а затем поправились: «Результаты отличные!» Постепенно облако исчезло, а вместе с ним исчезло и чувство подавленности. На смену ему пришло нервное возбуждение. Они заговорили все сразу, спеша поделиться своими впечатлениями. А затем с волчьим аппетитом набросились на бортовые пайки.

Через 5 часов 45 минут после взрыва атомной бомбы экипаж «Энолы Гэй» приземлился на авиабазе Тиниан.

На бетонированном пятачке стоянки их ожидала еще более многочисленная толпа корреспондентов и фоторепортеров. Америка желала поближе узнать своих героев. Вот одна из тех фотографий: парни в измятых, выгоревших под тропическим солнцем униформах стоят на фоне фюзеляжа своей «крепости». На их усталых лицах (общее время полета составляло 12 часов 15 минут) счастливые улыбки хорошо потрудившихся людей, довольных проделанной работой. Еще бы, они сегодня заработали свой хлеб, уничтожив многолюдный город!

А от угрызений совести сошел с ума только один человек несколько лет спустя, и то он не входил в экипаж «Энолы Гэй». Им оказался командир самолета-разведчика погоды Клод Эзерли, посетивший Хиросиму после капитуляции Японии.

Глава четырнадцатая

Вторую атомную бомбу доставил в небо Японии самолет Б-29, «Великий художник», пилотируемый майором Чарлзом Суини. В первом налете на Хиросиму он участвовал в качестве обеспечивающего экипажа. Зато теперь в дьявольском концерте, намеченном на девятое августа, он играл первую скрипку.

Подготовка к операции заняла три дня, и Чарлз Суини за это время здорово измучился. Ему не удалось отдохнуть даже перед вылетом. Будь это задание обычным боевым вылетом, он отказался бы сесть за штурвал при таком отвратительном самочувствии. Но сегодня он не мог пропустить тот шанс, которого ждут иногда всю жизнь. О, если этот вылет будет удачен — его карьера обеспечена!

Поэтому приходилось в присутствии врачей делать веселый, жизнерадостный вид. Не дай бог, отстранят от вылета, и тот единственный шанс достанется дублеру.