Судьбе наперекор... - Лилия Лукина

Из офиса, который я теперь могла назвать почти своим, я поехала на Набережную и, оставив машину на стоянке, пошла в небольшое кафе, расположенное на берегу прямо над Волгой. «Вот и все,—думала я, глядя на медленно текущую мимо, ужасно грязную и полную мусора речную воду.— Вот и кончилась твоя, Елена Васильевна, вольница. Будешь ходить, как все, на работу, получать зарплату, слушать разгоны начальства, только уволиться оттуда ты уже никогда не сможешь. Ты купила билет в один конец, не жалеешь об этом? — и честно созналась самой себе: — Нет! Не жалею!».

Когда я снова приехала в офис и вошла в кабинет Панфилова, он перво-наперво предупредил меня:

— Все, что я тебе сейчас скажу, должно остаться здесь. Ни Солдатову, ни Чарову, ни кому-нибудь другому ты не скажешь ни слова. Поняла?

— Пан, даю честное слово. А я eгo еще никогда не нарушала. Ну... Кроме тех случаев, когда обещала бросить курить,— попыталась я несколько разрядить обстановку, чтобы приободрить себя — все-таки мне было несколько не по себе.

— Ты свои хохмочки, Елена, для дружеских посиделок оставь! Здесь им не место! — резко оборвал меня Пан.— И слушай меня внимательно. Был когда-то в Баратове один хоть и молодой, но уже очень ловкий адвокат по уголовным делам Аркадий Анатольевич Коновалов, подонок и гнида, который не брезговал ничем, вплоть до консультаций уголовников, которые на него прямо-таки молились, и прямой наводки.

— Что-то вроде «черного» адвоката? — спросила я.

— Да,— кивнул Панфилов.— А зимой 89-го было совершено ограбление инкассаторов, дерзкое и наглое. Мужиков убили: один-то уже в возрасте был, а второй — совсем мальчишка. Взяли крупную сумму денег и их оружие. Двух случайных свидетелей, мужа с женой, тоже убили. Но! Она на месте умерла, а он — уже позже в больнице и успел кое-что нам сказать, только запротоколировать его показания мы не успели. Но с его слов мы поняли, что это дело рук Лопаты, то есть Лопатина Семена Ивановича, который работал всегда один и никогда не оставлял свидетелей, кем бы они ни были, хоть ребенок, хоть старуха древняя — ему все едино было. Стали мы его разрабатывать, ночей не спали... — Пан встал и стал расхаживать по кабинету, продолжая рассказывать: — Только ничего мы против Лопаты нарыть не смогли. Обыски провели и у него, и у всех его родственников и знакомых — деньги и оружие искали — да не нашли. А потом выяснили мы через агентуру, что у него с Коноваловым в последнее время какие-то дела общие были. Стали мы к тому подбираться, и оказалось, что Аркаша валютой балуется, а в то время, хоть прежних строгостей уже и не было, но при желании за это могли приличный срок навесить. А желание у нас было, причем очень сильное. Организовали мы Аркаше подставу и взяли на горячем. Я с ним лично задушевную беседу провел и сдал он мне Лопату, как миленький, но, естественно, в обмен на свободу. Огреб тогда Лопата срок приличный, но, как мы ни старались, не «вышку», а Коновалов, от греха подальше, из Баратова уехал и в Москве обосновался. И начал он там сначала работать на одного очень-очень серьезного человека, имя которого тебе знать совершенно необязательно, но именно этот человек в свое время Филину по поводу местного «Доверия» и звонил. Потом Аркаша, с позволения хозяина естественно, и свою консультационную фирму основал. Тоже «Доверие» называется — с фантазией у него небогато. Хозяин его с полгода назад от дел отошел, но расстались они по-хорошему, потому что от этого человека по-плохому можно уйти только ногами вперед.

— А Лопата уже освободился?

— Да, к сожалению. Правозащитнички, мать их... — скрипнул зубами Пан.—Лезут туда, где ни черта не смыслят.

— Так. А если Лопата узнает, что его Коновалов сдал, то, что будет?

— То и будет! Можешь не сомневаться, еще как будет! — заверил меня Панфилов.— Особенно если он пленку послушает, на которую я тогда свою беседу с Коноваловым записал. Только Аркаша сейчас так высоко взлетел и, работая на хозяина, такими связями оброс, что, чую я, Лопату скорее уберут, чем он успеет с Коноваловым даже поговорить. Так что это тоже не вариант.

— Что же тогда делать? — озадаченно спросила я.— Ведь получается, что мы под козырной отбой попали?

Владимир Иванович молчал, глядя куда-то сквозь меня, а потом, очнувшись сказал:

— Ну не совсем под козырной... Есть у нас кое-что в рукаве... — он достал из ящика стола конверт и протянул его мне.— На, посмотри... Тот, что постарше, Коновалов.

На фотографии, которую я достала из конверта, были сняты двое обнаженных мужчин в позе, не имеющей двойного толкования. Причем, партнером Коновалова был какой-то совсем молодой парнишка.

— Впечатляет? — спросил Пан, увидев мое скривившееся от отвращения лицо.— Этот парнишка — сын,— тут он назвал фамилию, услышав которую, я совершенно непроизвольно открыла рот.— Да-да, того самого. Он тогда в Баратове работал, а сейчас в Москве на очень приличной должности обретается. Как ты думаешь, что сделает отец, узнав, из-за кого его сын по этой дорожке пошел?

— Я не знаю, что он сделает,— я все еще не могла прийти в себя от услышанного.— Но Коновалову после этого в России не жить.

— Правильно,— кивнул Владимир Иванович.— И к серьезным людям он за защитой не сунется, потому что они такими, как он, брезгуют и дел с ними не имеют. Так что, стань это,— он кивнул на фотографию,— известно, окажется Аркаша в чистом поле с голой... Ну, ты поняла.

— Ясно. Но почему же они в нем за столько лет не разобрались? Такие вещи, как ни старайся, не скроешь, как мне кажется? — все еще удивлялась я.

— Коновалов бисексуал. А это, сама понимаешь, в глаза не бросается.

— А если все-таки послать такую фотографию, например...

— Это не фотография, Елена,— перебил меня Пан.— Это кадр с видеокассеты. Любил Аркаша свои шалости снимать, чтобы потом посмаковать на досуге. Но посылать ее никому не стоит, потому что скинуть такой козырь можно только один раз, а держать Коновалова в узде — всегда. Но ты можешь ему этим пригрозить, если по-другому договориться не получится.

— Владимир Иванович, а почему вы сразу не могли мне эту фотографию дать, что в ней такого для Семьи опасного?

— А Коновалов знает, что эта видеокассета есть только у меня. Мы же тогда, его наклонности зная, подставили ему с валютой очень смазливого паренька, чтобы он разнюнился и домой его привел, а тут и мы ворвались. Вот во время обыска я целую кучу таких кассет и нашел. Мы их, конечно, уничтожили, а эту я себе оставил, потому что знал, чей это сын, и чувствовал, что столкнет нас с Аркашей судьба когда-нибудь лоб в лоб, и потребуется мне против него сильное оружие.

— Вы думаете, он будет мстить?

— Уверен,— твердо и безрадостно сказал Пан.— Но не впрямую сначала, а исподтишка, чтобы на него не подумали. И проявится он только в том случае, если удар для Семьи будет смертельный, чтобы в полной мере своим триумфом насладиться, чтобы мы почувствовали, что этого его рук дело. Он очень самолюбивый человек и такого унижения не простит.

— Крайне сомнительно, что он сейчас будет этим заниматься,— уверенно сказала я.— Он еще не довел свое дело до конца и не станет рисковать.

— А ты знаешь, где конец этого дела? В чем он заключается? Или ты считаешь, что жить на пороховой бочке очень удобно? — взъярился Панфилов.

— Владимир Иванович, а может быть его просто убрать и все? — сказала я и сама поразилась тому, как легко я смогла это произнести.

— Кровожадная ты дама, Елена! — усмехнулся он.— Павел никогда не нападает первым, заруби себе это на носу. Тем более что Коновалов нам пока еще ничего плохого не сделал. И, если бы не твое идиотское упрямство, то не пришлось бы мне сейчас ужом вертеться,— зло сказал Пан.— Или ты думаешь, я не понял, что ты специально с Павлом этот разговор завела и спровоцировала его на такое решение? Учти, Лена, что когда-нибудь твое стремление обязательно добиться своего, сыграет с тобой очень невеселую шутку.

— Владимир Иванович! Я не собиралась провоцировать Павла на это решение, а просто объяснила ему, как другу, почему у меня невеселый вид,— я старалась говорить как можно увереннее, но в глубине души сознавала, что он, конечно же, прав.— И я не виновата, что он принял это так близко к сердцу. А характер мой вам давно и хорошо известен, так что, предлагая мне работать у вас, вы не кота в мешке покупали, а знали уже, что я собой представляю. Чего же теперь на меня злиться?

— Ладно, Елена. Дай-то бог, чтобы когда-нибудь этот твой характер Семье на пользу пошел,— сказал Панфилов и протянул мне листок бумаги.— Вот тебе телефон Коновалова. Позвонишь ему и передашь привет от дражайшего Владимира Ивановича, как он меня во время той нашей беседы величал. Хорошенько подумай, как разговор строить будешь, и запомни — это очень умный и опасный человек. Так что, нервы — в комок, волю — в кулак, и на провокации не поддавайся. Есть у него такая манера: если с человеком не удается договориться по-доброму он начинает специально злить своего собеседника в надежде, что тот может о чем-нибудь важном проговориться. Еще что-нибудь надо?