Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку) - Ганс Фаллада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, тут наверняка что-то другое, не имеющее касательства к взлому у Розентальши. Возможно, арест вообще ошибка, и Энно Клуге смутно догадывался, что к этому каким-то образом причастна змеюка-помощница.
А теперь вот он попытался смыться и никогда не сумеет убедить легавого, что бежать бросился только из-за нервов, просто потому, что при виде любого мундира начисто теряет голову. Легавый на это не купится. Надо признаться в чем-нибудь правдоподобном, доказуемом, и он тотчас смекает в чем. Такое признание, конечно, ничего хорошего не сулит, но из двух зол оно конечно же наименьшее.
И когда ему предлагают выкладывать, он утирает слезы и, кое-как придав голосу твердость, начинает говорить о своей работе на фабрике, о том, как часто хворал и тем разозлил тамошнее начальство и теперь они хотят закатать его либо в концлагерь, либо в штрафную роту. О своей лени Энно Клуге, разумеется, умалчивает, но полагает, что легавый и так поймет.
И он оказывается прав, легавый прекрасно понимает, что за продувная бестия этот Энно Клуге.
— Да, господин комиссар, я, как увидал вас и мундир господина унтер-офицера, а я аккурат сидел у доктора, рассчитывал получить бюллетень, так сразу и подумал: ну все, сейчас они тебя в концлагерь упекут, вот и побежал…
— Так-так, — говорит ассистент. — Так-так! — Секунду он размышляет, потом говорит: — Только вот сдается мне, сынок, ты сам толком не веришь, что мы тут из-за этого.
— Вообще-то нет, — соглашается Клуге.
— А почему ты не веришь, сынок?
— Потому что вам куда проще было бы арестовать меня на фабрике или на квартире.
— Значит, у тебя и квартира есть, сынок?
— А как же, господин комиссар. Жена моя служит на почте, я по-настоящему женат. Двое сыновей на фронте, один в СС, в Польше. У меня и документы есть, могу все вам доказать, что говорил, насчет квартиры и насчет работы.
И Энно Клуге достает потрепанный, затертый бумажник и начинает искать бумаги.
— Документы можешь пока убрать, сынок, — говорит ассистент. — Мы их попозже рассмотрим…
Он погружается в размышления, все молчат.
А доктор у себя за столом принимается торопливо писать. Может, все-таки подвернется случай сунуть больничный этому мужичонке, которого терзают страхи. Он сказал, желчный пузырь, ну вот. В нынешние времена надо по возможности помогать ближнему!
— Что вы там пишете, доктор? — спрашивает ассистент, неожиданно выйдя из задумчивости.
— Истории болезни, — поясняет врач. — Хочу хоть немного с пользой употребить время, ведь за дверью у меня куча людей.
— Правильно, доктор, — говорит ассистент, вставая. Он принял решение. — В таком случае не смеем вас более задерживать.
Рассказ этого Энно Клуге вполне может быть правдивым, даже с очень большой вероятностью, но ассистент не в силах отделаться от ощущения, что тут кроется что-то еще, что Энно выложил не всю историю.
— Пошли, сынок! Проводишь нас немножко, а? Нет-нет, не до Алекса, только в участок. Хочу еще потолковать с тобой, сынок, ты ведь бойкий парнишка, а дяде доктору мы больше мешать не будем. — Унтер-офицеру он говорит: — Нет, наручников не надо. Он и так тихо-спокойно пойдет с нами, как послушный мальчик. Хайль Гитлер, господин доктор, и большое спасибо!
Они уже у двери, кажется, и впрямь сейчас уйдут. Однако ассистент внезапно вытаскивает из кармана открытку, квангелевскую открытку, сует ее под нос растерявшемуся Энно Клуге и резко приказывает:
— А ну-ка, прочти, сынок! Только быстро, не мямли и не запинайся!
Легавый в своем амплуа.
Но, видя, как Клуге берет открытку, как в его вытаращенных глазах возникает все больше недоумения, как Клуге начинает мямлить: «Немец, не забывай! Все началось с аншлюса Австрии. Затем Судетская область и Чехословакия. Нападение на Польшу, Бельгию, Голландию», — уже тогда ассистент вполне уверен: открытку этот малый никогда в руках не держал, никогда ее не читал и уж тем более не писал — для этого он слишком глуп!
Он раздраженно выхватывает открытку из рук Энно Клуге, коротко бросает «Хайль Гитлер!» и вместе с унтером и задержанным покидает кабинет врача.
Врач медленно рвет приготовленный для Энно Клуге больничный. Случай подсунуть его так и не подвернулся. Жаль! Хотя, пожалуй, ему бы это не помогло, пожалуй, этот человек, которому трудности нынешних времен совершенно не по плечу, уже обречен на гибель. Пожалуй, по-настоящему ему уже не будет толку ни от какой помощи извне, ведь внутри у него нет стержня.
Жаль…
Глава 24
Допрос
Если ассистент уголовной полиции, несмотря на твердую уверенность, что Клуге никак не может быть ни автором, ни распространителем открыток, если он тем не менее в телефонном докладе комиссару Эшериху намекнул, что эти памфлеты, пожалуй, все-таки распространяет Клуге, то поступил он так оттого, что умный подчиненный должен всегда учитывать мнение начальника. Против Клуге свидетельствовали уверенные показания докторской помощницы, госпожи Кизов, а уж обоснованны они или нет, пусть господин комиссар выясняет сам.
Если обоснованны, то ассистент — дельный сотрудник и благоволение комиссара ему обеспечено. Если же нет, то комиссар умнее ассистента, а такая ситуация для подчиненного зачастую выгоднее всякого усердия.
— Ну? — произнес долговязый серый Эшерих, аистиной походкой входя в участок. — Ну, коллега Шрёдер? Где ваша добыча?
— В дальней камере слева, господин комиссар.
— Домовой признался?
— Кто? Домовой? Ах, ну да, понимаю! Нет, господин комиссар, но после нашего телефонного разговора я, разумеется, сразу забрал его сюда.
— Хорошо! — похвалил Эшерих. — И что ему известно об открытках?
— Я, — осторожно начал ассистент, — дал ему прочитать найденную. То есть ее начало.
— Впечатление?
— Мне бы не хотелось опережать события, господин комиссар, — осторожно проговорил ассистент.
— Не робейте, коллега Шрёдер! Впечатление?
— Лично мне представляется невероятным, чтобы автором открытки был он.
— Почему?
— Он не очень умен. К тому же страшно перепуган.
Комиссар Эшерих удовлетворенно расправил песочные усы.
— Не очень умен… страшно перепуган, — повторил он. — Н-да, мой-то Домовой умен и определенно не перепуган. Отчего же вы полагаете, что взяли кого надо? Расскажите-ка!
Ассистент Шрёдер так и сделал. Прежде всего он настойчиво повторил обвинения докторской помощницы, подчеркнул и попытку к бегству.
— Я не мог поступить иначе, господин комиссар. Согласно последним приказам я должен был его задержать.
— Правильно, коллега Шрёдер. Совершенно правильно. Я бы поступил точно так же.
Благодаря этому рапорту Эшерих снова несколько воспрянул духом.
