Его уже не ждали - Златослава Каменкович

— Осторожность — это азбука революционного подполья…

— Я бы задушил предателя своими руками! Кто?! — и Денис почему-то неприязненно покосился на Ярослава Калиновского.

— Все же таки — кто? — ни к кому не обращаясь, тихо обронил Ян Шецкий.

Ромка и Гриць, не выходя из укрытия, тоже заволновались.

— Слушай, Ромка, а что такое… провокатор?

— Ну, человек… Он за деньги родную мать готов продать полиции. Понял? Мой дедусь говорит, такого и за человека грех считать. Понял?

— Такой, как пан Зозуляк, — добавил Гриць.

Мальчики опять умолкли, прислушиваясь к словам Гая:

— Коварный расчет барона Рауха найти союзников среди жен и матерей бастующих лопнул как мыльный пузырь. Семьям бастующих мы раздадим деньги из рабочей кассы. Но самое сложное, товарищи, — работа среди крестьян, потому что они за мизерный заработок, за кусок хлеба готовы принять любые условия.

Вдруг чья-то сильная рука приподняла Ромку за шиворот, как котенка, и испуганные глаза мальчика встретились с глазами студента могучего сложения. Гриця, пытавшегося бежать, поймал кто-то другой.

— Вы что тут делаете?

— А мы… мы там… — растерянно забормотал Ромка.

На студента с громким лаем набросился Жучок. Гриць вырывался, колотил студента кулаками в грудь, а потом заорал во все горло:

— Пусти-и-и!

Собака, увидя, что ее друзья в беде, яростно накинулась на обидчиков. На шум сбежались студенты.

— Ромусь, Грицю, что вы здесь делаете? — спросил Ярослав.

Жучок узнал Ярослава и начал ластиться к нему.

Ромка вопросительно посмотрел на Гриця, как бы советовался — сказать или не сказать? Но Гриць опередил его:

— Мы клад искали.

— Что? — переспросил Ян Шецкий.

— Ну, клад…

Все переглянулись. Рослый студент, поймавший Ромку, не выдержал и первый засмеялся. Ромка не на шутку обиделся:

— Нечего насмехаться. Купец все, что награбил у людей — деньги, золото, зарыл под деревом.

— Мальчики, а зачем вам золото? — спросил кто-то из присутствующих.

— Как зачем?.. Долг пану Зозуляку отдать, — пробормотал Гриць и вдруг уверенно проговорил: — Пан Ярослав, это Зозуляк — провокатор!

— Какой провокатор? О чем ты говоришь, Грицю?

— Известно, хуже Зозуляка на всем Старом Рынке человека не найдешь, — попробовал разъяснить мысль друга Ромка. Но Гриць запальчиво перебил его:

— Или Зозуляк провокатор, или аптекарь пан Соломон. Они с полицаями дружбу водят… Жаднее их никого нет на свете.

Ярослав не мог сдержать улыбки:

— Товарищи, пора расходиться! — подойдя к студентам, сказал Гай.

А Гнат Мартынчук, стоявший рядом с Иваном Соколом, посоветовал:

— Вам лучше выйти из лесу с детьми; они самая надежная охрана.

Глава десятая

СПАСТИ ДРУГА!

Не так давно в листве могучих кленов и дубов — свидетелей наступления храбрых казаков Богдана Хмельницкого — серебрились нити бабьего лета. Стояли тихие солнечные дни. И если бы не шумливые птичьи хоры в пожелтевших рощах, привлекавших пернатых гроздьями рябины, не волнующе-тоскливые голоса запоздавших журавлей в поднебесье — трудно было бы поверить, что стоит конец ноября.

И вдруг за одну ночь все изменилось. Побелели крыши домов, улицы, узорчатые чугунные ограды бульваров.

На террасе защитного вала, около старинной каменной башни, стонали, скрипели, гнулись деревья, будто искали убежища от неудержимых порывов ветра. С кленов опадали последние листья; они касались белой и холодной снежной перины, угасая, как огромные искры. Но внезапно вихрь снова подхватывал тучи облетевших листьев и кружа гнал вдоль узких хмурых улочек.

После полудня ветер стих. Но на Стрелецкой площади,[60] около пожарной каланчи, намело причудливые сугробы листьев разных цветов и оттенков. Медленно падал снег.

Прошло три месяца с тех пор, как барон Раух уволил бастующих пильщиков и набрал штрейкбрехеров. Уволенных «бунтовщиков» не принимал на работу ни один предприниматель. К этому времени закончился строительный сезон, и многочисленная армия строительных рабочих тоже осталась без заработка. Семьи голодали. Многие, не имея чем заплатить за жилье, еще в теплые осенние дни перетащили свои убогие пожитки на окраину северного предместья, в пещеры и землянки на склонах Песковой горы. На «табор», как теперь называли Песковую гору, часто налетала полиция. Она заставляла рабочих засыпать землянки и убираться прочь, не обращая внимания на слезы детей, мольбы женщин и стариков.

Новые пятьдесят тысяч крон, внесенные Ярославом в рабочую кассу, оказались каплей, потонувшей в людском море нужды.

Семья Богдана Ясеня, здоровье которого с каждым днем ухудшалось, пока жила на старом месте. О них заботилась Анна — она недавно вернулась из Карлсбада.

Для Гриця навсегда кончились дни беззаботного детства. Теперь на его плечи легла забота о большой семье, а зарабатывал он на побегушках в бакалейной лавке пани Эльзы всего один гульден в неделю.

Для Ромки тоже отошли в прошлое игры в «сыщиков и разбойников» с таборными мальчуганами, уличные драки, вечера у тлеющего костра, когда он, со страхом прислушиваясь к шорохам ночи, ни за что не хотел покидать Песковую гору и слушал разговоры рабочих о новой, лучшей жизни.

Ромку отдали учиться в слесарную мастерскую Зозуляка…

В холодный полдень, когда на ратуше пробило двенадцать, из ворот роскошного особняка барона Рауха выехала пышная карета. Пара сытых вороных коней везла ее по направлению к Высокому Замку. Из окна кареты выглядывали Эрика в горностаевой шубке и Пауль в зимнем охотничьем костюме из зеленоватой замши.

Возле пороховой башни на улице Чарнецкого карета с гербами барона фон Рауха догнала Ромку, тянувшего в гору возок с коксом, который он должен был как можно скорее привезти в мастерскую.

Услышав позади себя фырканье лошадей и окрик кучера, Ромка испуганно оглянулся и торопливо начал оттаскивать возок в сторону. Но колесо как на зло зацепилось за камень, и возок — ни с места.

— Эй, дорогу! — торопил кучер.

Ромка изо всех сил пытался сдвинуть возок, но никак не мог. А тут откуда ни возьмись — гимназисты. Вытаращились на Ромку и насмехаются:

— Так, так, поднажми!

— Видать, овса мало съел!

— Вйо! Вйо!

— На, подкрепись! — И один из гимназистов, доев яблоко, швырнул огрызком в Ромку.

Гимназисты залились хохотом. За «забавой» наблюдали из окна кареты барон, Пауль и Эрика.

Ромка, утерев рукой щеку, сердито бросил гимназистам:

— Дурни!

Тогда один из них поднял камень и бросил его в Ромку.

Вскипев от нестерпимой обиды, Ромка схватил кусок антрацита и изо всех сил запустил в озорника.

— А-а-а! — заревел гимназист. И через минуту Ромку окружила шумная толпа прохожих.

— Голодранец! Быдло! — задыхаясь от злости, Ромку тряс какой-то пан в пенсне. — О, будь на то моя власть, я вам показал бы, гайдамацкие выродки! — И отошел, брезгливо вытирая платком руки.

Из кареты выпрыгнул Пауль. Подкравшись к Ромке сзади, он схватил возок за поручень и опрокинул его, обсыпав Ромку углем.

— Хи-хи-хи-хи!

Не помня себя от возмущения, Ромка бросился на Пауля.

— О Пауль, он измажет тебя! — завизжала из кареты Эрика.

Барон толкнул кучера палкой в спину, посылая его на помощь сыну.

Пауль занес стек над головой Ромки. Но мальчик вырвал стек, переломив его об колено, и, отбросив на мостовую, угрожающе проговорил:

— Убирайся, барчонок, а то плохо будет!

— Бандит! — в бешенстве крикнул из кареты Раух.

Кучер барона набросился на Ромку и скрутил мальчику руки.

Ромка стиснул зубы. Он пытался вырваться из сильных рук кучера, но не мог. И мальчик заплакал не столько от боли, как от бессилия, позорного унижения.

Пауль в исступлении бил Ромку ногами, а гимназисты подливали масла в огонь:

— По-стрелецки! Не промахнись! Пли!

— Так ему и надо!

Выручил Ромку Иван Сокол. Он как раз возвращался из типографии, неся пачку гранок, и невольно стал свидетелем истязания мальчика. Сокол гневно схватил конюха за локоть и заставил отпустить Ромку. Обратившись к толпе, он проговорил:

— Как не стыдно, люди! На ваших глазах бьют ребенка, а вы…

Сокол обнял Ромку за плечи, погладил его по светловолосой голове, поднял с мостовой затоптанный картуз и, отряхнув, молча надел мальчику на голову.

Толпа начала расходиться. Уехала и карета барона Рауха.

Помогая Ромке собирать уголь, Сокол заметил, что человек в плаще и шляпе, следивший за ним с утра, стоит на углу улицы, делая вид, будто читает афиши на рекламной тумбе.

Сокол пытливо посмотрел в серьезные глаза Ромки и тихо сказал:

— Твой хозяин когда закрывает мастерскую?