Закон землеройки - Александр Косарев

– Водителем. Разве я не говорил?

– Прости, запамятовал…

Владислав подавал мне все новые фотоснимки, рассказывал о запечатленных на них людях и объектах, но я его уже не слушал. В памяти, точно в немом кино, всплыла картинка одного из первых дней пребывания в Энске: усатый водитель старого «Урала» подбрасывает меня от монастыря до города, высаживает у каланчи и уезжает, ни словом не обмолвившись, что живет на той самой улице, о которой я его расспрашивал. «Итак, Кошельков-старший подвизается в монастыре, – принялся выстраивать я логическую цепочку. – Поскольку работает на грузовике, значит, тоже поставляет камень из Черногрудина. Тогда, может, именно он и отыскал серебро, пошедшее впоследствии на изготовление странных пуль? А если допустить, что отношения у него с Красновским доверительные… Неужели семья Кошельковых тоже относится к числу "переселенцев"?!»

– Отличные снимки, – похвалил я юношу. – И что, все сам делал?

– Сам! – запунцовел от гордости парень. – Я с детства фотографировать люблю. В фотокружок даже ходил при школе…

– А ты все десять лет в Энске учился?

– Не-ет, – удивленно протянул Слава. – Мы ж сюда только года четыре как переехали… Неужто я и об это вам не говорил?

Тут кухонная дверь предупреждающе скрипнула, и в нее протиснулась явно только что проснувшаяся Татьяна.

– Ой, прошу прощения! – воскликнула она смущенно, заметив, что я сижу за столом в одном полотенце.

– Заходи, заходи, присаживайся, – разрешающе кивнул ей я.

Девушка быстро приготовила и подала нам завтрак, во время которого я вкратце ознакомил с событиями минувшей ночи и ее. Потом они со Славиком стали обмениваться мнениями, а я вновь вернулся к невеселым размышлениям: «Почему все мои усилия не дают должного результата? Правда, продажа оружия прошла вроде бы успешно, но и с ней я, похоже, опростоволосился. Ведь судя по тому, сколь легко городской голова расстался с озвученной мной Лукавцу суммой, он с такой же легкостью мог бы расстаться и с суммой вдвое больше. Черт, а с помощниками-то я до сих пор так ведь и не рассчитался!..»

– Танюш, – бесцеремонно прервал я диалог молодых людей, – принеси, пожалуйста, сумку, которую я тебе вчера доверил. Хочу, друзья, отблагодарить вас за помощь…

Деньги мы поделили быстро, но во время расчетов я невольно вспомнил и о деньгах, оставленных в свое время на хранение Анастасии. Вспомнил и сразу загрустил: странное, мягко говоря, поведение родственников Владислава заставляло подозревать их в причастности к монастырской секте. Да и Татьяна с Федором Богдановичем – друзья ли мне, если пользовались поблажками Красновского? А могу ли я доверять излишне словоохотливому Славику? Кто он мне – друг? враг?…

– Слав, тебе Настя не говорила случаем, куда она мою монастырскую зарплату спрятала? – спросил я напрямик у юного хозяина квартиры.

– Сейчас поищу, – с всегдашней услужливостью умчался Владислав в коридор.

Я взглянул на Татьяну, аккуратно укладывавшую свою «долю» в небольшую напоясную сумочку.

– Никогда таких денег в руках не держала, – смутилась она, перехватив мой взгляд.

– На что собираешься потратить?

– Половину дедушке отдам, а на вторую половину особые виды имею, – хитро стрельнула Татьяна глазами.

– Кстати, раз уж о дедушке разговор зашел… Помнишь, он мне недавно о их с братом походе за маслом в монастырь рассказывал? – Девушка кивнула. – Не знаешь, чем та история закончилась? А то мы с Федором Богдановичем не договорили в тот раз…

Девушка нахмурилась, над бровями ее обозначилась тонкая горизонтальная складочка.

– Знаю, конечно. Он просто не очень любит об этом вспоминать…

– Расскажешь? – умоляюще взглянул я на нее.

– Хорошо, – неуверенно произнесла она, после чего, горько вздохнув, поведала мне весьма печальную историю.

…Возвращаясь из монастыря домой, маленькие Федя и Гоша то и дело натыкались на окоченевшие трупы убитых людей и, конечно же, на всякий случай обыскивали их: времена были тяжелые и голодные, и оба хотели хоть как-то помочь матери, в одиночку растившей четверых детей. В карманах одной из жертв войны они обнаружили две странные трубочки из золотистого металла и небольшую шкатулку. Принесли находки домой, стали рассматривать. В шкатулке нашли несколько старинных женских украшений и свернутый рулончиком кусок отбеленной кожи с непонятными выцветшими письменами, а вот золотистые палочки оказались наглухо запаянными. Они-то и вызвали у мальчишек неподдельный интерес: тайна, как-никак!

Курочить столь красивые вещицы топором или ножовкой им стало жалко, поэтому для начала они решили просто нагреть их. Сунулись было к печи, да мать как раз приготовлением скудного обеда возле нее занималась. В общем, прогнала она их на улицу. Тогда братья отправились в стоявший неподалеку амбар, где у соседа-кузнеца имелся горн, в котором он плавил металл для изготовления подков и прочих нужных горожанам вещей. Угля в амбаре не оказалось, но братья не растерялись: насобирали во дворе щепок, да и разожгли-таки огонь. Потом положили в топку кирпич, а на него – одну из найденных трубочек. Сами на всякий случай отошли в сторону, резонно опасаясь возможного взрыва.

Когда же услышали звук словно бы лопнувшего стекла, любопытство пересилило, и старший, Георгий, приблизился к топке. Увидел, что ближняя к огню часть трубочки раздулась, превратившись в сверкающий шарик, и из образовавшегося в этом шарике отверстия со свистом вылетает светящийся раскаленный газ. Крайне заинтригованный, мальчик сделал еще шаг вперед, и тем самым подписал себе приговор. Ибо уже в следующее мгновение свист газовой струи резко оборвался, а из очага вырвалось зеленое, напоминающее бурлящий шар облако. Мальчишки и моргнуть не успели, как зеленый вихрь увеличился в размерах, а потом, словно горсть монет, рассыпался на отдельные пульсирующие лохмотья. Какая-то неведомая сила подхватила маленького Федора и понесла к выходу, а перед глазами – вплоть до того момента, пока он не вывалился из амбара на грязный снег, – хаотически вспыхивали ярко мерцающие звездочки…

Когда мальчик отдышался, сразу увидел, что брата рядом нет. Разумеется, бросился обратно. Поначалу ничего в амбаре рассмотреть не мог: в воздухе словно бы плавала темно-синяя мука. Тогда Федя, хотя и невелик был годами, догадался, что нужно пригнуться и искать Гошу на полу. И действительно нашел. Однако старший брат лежал ничком и признаков жизни не подавал. Не на шутку перепугавшись, тщедушный Федор попробовал вытащить Георгия на улицу самостоятельно, но силенок не хватило. Вдобавок было трудно дышать: синий мучнистый пепел забивался в нос, глаза, горло… Разрыдавшись от отчаяния и ощущения собственного бессилия, Федя помчался домой. Говорить мешали слезы и жжение в горле, поэтому он просто схватил мать за руку и потянул к выходу. Женщина, почуяв неладное, не сопротивлялась…

Дым из настежь распахнутой двери соседского амбара уже не валил, а Гоша, каким-то чудом выбравшийся наружу, лежал, иссиня-бледный, распластанно на снегу. Мать с Федором кое-как доволочили его до дома и уложили на еще теплую печь, где тот и провел несколько последующих дней. Ничего не ел, только слабым голосом просил воды. Мать долго не могла найти в Энске ни одного врача. Лишь на третий день привела к больному сыну старого фельдшера из Гулейки, но тот ничего толкового не сказал. Решив, что подросток чем-то отравился, посоветовал просто поить его вместо воды молоком, смешанным с толчеными угольками из самовара. Отыскать молоко в разоренном городе было практически невозможно, поэтому бедной женщине пришлось ради спасения сына продать практически все, что еще оставалось в доме.

К весне Гоша поднялся, но движения его стали безнадежно скованными: руки и ноги почти перестали сгибаться в суставах, поэтому передвигаться, да и то с грехом пополам, он мог только с помощью двух самодельных костылей. А осенью он умер. Тихо, во сне…

– В память о старшем брате, – глухо звучал в тишине голос Татьяны, – дедушка до сих пор хранит и ту шкатулку, и оплавленный кусок той самой злосчастной трубки. Вторая трубка бесследно исчезла. Впрочем, он ее и не разыскивал… А вот последствия случившегося в амбаре взрыва отразились и на дедушке. Сначала он стал сильно отставать в физическом развитии от сверстников. Ему даже паспорт долго не выдавали, поскольку внешне он на шестнадцатилетнего парня никак не тянул. А в военкомате его даже на медкомиссию отправлять не стали – сразу выдали «белый билет». И в педагогическое училище он поступил только с третьего раза: члены приемной комиссии прямо в глаза обвиняли его в подделке документов. С годами, правда, этот «недостаток» начал приносить дедушке своего рода дивиденды: если сверстники его постепенно, но неуклонно старели, то он и в сорок лет выглядел как юноша выпускного возраста. Многие, впрочем, стали его из-за этого сторониться. Пустили даже слух, что он в детстве наглотался какой-то гадости. Слух прижился. Ведь всем жителям Энска известно, что в начале довоенных тридцатых годов на территории монастыря работала секретная химическая лаборатория, вроде бы военная… Словом, жизнь у дедушки после того случая пошла, что называется, кувырком. Потому он и не любит о нем вспоминать, – закончила девушка грустно.