Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности - Самюэль Хантингтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При некоторых условиях желание мусульман сохранить чистоту своей веры и религиозной практики может привести к конфликту с немусульманами. Над городом Дирборн, штат Мичиган, где находится крупная мусульманская община, витает атмосфера напряженности; этот город не раз становился ареной конфликтов между мусульманами и христианами. Дирборнские мусульмане публично заявляли, что общеобразовательные школы «забирают вашу юность у ислама» и что «политическая система Америки себя не оправдала и превратилась в помеху развитию общества». Единственное спасение от всех пороков социума, по их мнению, — это «100-процентный ислам, не что иное, как бескровное восстановление Хилафа, монструозного исламского сверхгосударства!»{295}. После событий 11 сентября 2001 года трудно предположить, какой отныне будет ассимиляция мусульман и возможна ли теперь она вообще.
Избирательность
Более важны для ассимиляции не культура общества, к которому принадлежали иммигранты, а их личные мотивы и характеры. Люди, которые более или менее добровольно решают покинуть родную страну и перебраться в другую, зачастую расположенную очень далеко от их дома, сильно отличаются от тех, кто подобного решения не принимает. Существует, так сказать, общеиммигрантская культура, отличающая иммигрантов от тех представителей национальных обществ, которые не выказывают желания покидать родной дом и отправляться в поисках счастья на чужбину.
Мнение Эммы Лазарус об американских иммигрантах как о «несчастном отребье» Земли является в значительной степени ошибочным; сенатор Дэниел Патрик Мойниган назвал это мнение «неаккуратным мифом». Те, кто перебирался в Америку, были «людьми особенными, предприимчивыми и самодостаточными, твердо знавшими, чего они добиваются, и добивавшимися этого исключительно собственными силами»{296}. До конца девятнадцатого столетия те, кто пересекал Атлантику, обычно выстаивали длинные очереди при посадке на корабли, стоически выносили плавания протяженностью не меньше месяца, проходившие в антисанитарных условиях и при невероятной скученности людей на палубах и в трюмах. До 17 процентов людей, покидавших Европу, умирали во время плавания. С появлением пароходов срок плавания сократился, само плавание сделалось более безопасным и предсказуемым; тем не менее иммигрантам по-прежнему приходилось идти на риск — ведь они неизбежно рисковали оказаться в числе тех 15 процентов, которых не пускали дальше острова Эллис{297}. Тем, кто решал пересечь Атлантику, требовались немалые амбиции, мужество и энергичность, инициативность и стойкость, терпение и выносливость, как физическая, так и душевная, а еще — неутолимая мечта о новой, счастливой жизни в далекой и прекрасной стране, о которой они почти ничего не знали наверняка. Большинству из тех, кто не отваживался пускаться в путь, либо недоставало решительности, либо у них имелись иные цели и заботы. «Европейцы, — как заметил в 2000 году один из французских социалистов, — суть американцы, отказавшиеся взойти на борт. Мы не хотим рисковать; нам нужны покой и безопасность»{298}.
Сегодняшняя иммиграция значительно отличается от иммиграции прошлых лет. Трудности, неудобства, тяготы пути, риск и неуверенность в радушном приеме практически устранены. Современные иммигранты сохранили упрямство, решительность и одержимость своих предшественников, хотя им вовсе не обязательно было сохранять эти черты — сегодня вполне можно обойтись и без них. По иронии судьбы эти качества более всего потребны тем, кто пытается проникнуть на территорию Соединенных Штатов незаконно. До известной степени эти черты присущи мексиканским нелегальным иммигрантам, которые вряд ли рискуют пострадать от рук пограничников, но могут умереть в Аризонской пустыне. В намного большей степени эти черты присущи нелегальным иммигрантам из Китая и других азиатских стран, доверяющим свои сбережения и сами жизни нечистоплотным и зачастую связанным с криминалом дельцам в обмен на малокомфортабельное, нередко опасное путешествие длиной в пять-десять тысяч миль. Подобно тем, кто приплывал в Америку на парусных кораблях, эти иммигранты, должно быть, и вправду одержимы Америкой. Но на самом ли деле они хотят стать американцами?
Одержимость
Свыше 60 процентов из тех 55 миллиона человек, которые покинули Европу в период с 1820 по 1924 год, перебрались в Соединенные Штаты. Их влекли экономические перспективы страны, где городские улицы, по слухам, были вымощены золотом. Впрочем, такие возможности открывались перед предприимчивыми людьми и в других уголках земного шара. Соединенные Штаты отличала религиозная и политическая свобода, отсутствие сословий и аристократии (не считая Юга) и англо-протестантская культура первопоселенцев. Некоторые иммигранты, реализовав открывавшиеся перед ними экономические возможности, возвращались домой. Те, кто оставался, поступали так по причине одержимости Америкой, новообретенной преданности ее принципам и культуре, преданности, часто складывавшейся задолго до прибытия в Новый Свет и составлявшей едва ли не основную причину решения переселиться сюда. «Новички, — писал Оскар Хэндлин, — готовились стать американцами прежде, чем их ноги ступали на борт корабля». Эти иммигранты, соглашался Артур Шлезингер-младший, жаждали стать американцами. Их целью было бегство во спасение, освобождение, ассимиляция. «В известном смысле, — писал Джон Харлс, — иммигранты становились американцами задолго до того, как сходили с корабля на американскую почву. Процесс ассимиляции, повсеместно трактуемый как важнейшее средство политической трансформации иммигранта, не столько обращал в христианство язычников, сколько раскрывал суть веры новообращенным»{299}.
Для большинства (но не для всех) иммигрантов «превращение» в американцев действительно было сродни обращению в новую веру и имело схожие последствия. Люди, наследующие религию предков, зачастую относятся к вере куда более небрежно, чем новообращенные. И не удивительно — ведь последним приходится делать непростой, нередко мучительный выбор. Приняв нелегкое, выстраданное, окончательное и бесповоротное решение, иммигранты должны были подтвердить этот поступок добровольным и искренним принятием культуры и ценностей своей новой родины. При этом «обращение» должно было доставить удовольствие самим новообращенным, заслужить одобрение новых соотечественников и не вызвать упреков в отступничестве со стороны тех, кто остался в «прежней жизни». Словом, как заметил в 1990-х годах, вспоминая собственную судьбу, видный немецкий издатель Йозеф Йоффе, «люди плыли в Америку потому, что
