Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник) - Анна Данилова

– Да уж куда понятнее…

– Должно быть, поэтому, едва созрев, она начала решать свои финансовые проблемы самостоятельно. Вы не подумайте – я старалась, чтобы у нее было все самое необходимое, у нее и шубка была приличная, и сапожки, и норковая шапка, но у Марины появились такие высокие запросы, которые мы с Петром Александровичем не могли удовлетворить…

– Марина занималась проституцией?

– Думаю, у нее были постоянные мужчины, которые содержали ее. Да, по большому счету, я думаю, это можно было бы назвать проституцией, но все же это был образ жизни более приличный, что ли… Она не была девочкой по вызову, нет, она очень любила себя, и если судить по тем обрывкам телефонных разговоров, которые мне удавалось иногда подслушать (признаюсь, я старалась хотя бы таким образом хоть что-то узнать о своей дочери), звонившим мужчинам стоило трудов уговорить ее встретиться с ними. Она разговаривала с ними вполне достойно, и мне всегда казалось, что это идет у нее именно от осознания своей красоты… Красота – вот единственное оружие, которым она пользовалась в достижении своих целей.

– Она где-нибудь училась?

– О да, она хорошо училась, окончила филфак в университете, романо-германское отделение, работала переводчицей в одной совместной российско-германской фирме, но недолго, уволилась оттуда и, быть может, сразу после этого перешла на содержание своего первого постоянного любовника.

– Как называется эта фирма?

– У нее довольно сложное название… Подождите, я принесу вам ее визитку…

Фирма называлась «Фарма-Инвест», и Бродягина Марина Алексеевна являлась там переводчиком. А вот что стояло за столбиком из цифр – великим множеством телефонных номеров, факсами и латинскими буковками электронных адресов фирмы, – угадать было сложно. И не оттуда ли были те таинственные и невидимые мужчины, на содержании которых жила Марина?

– Вы позволите мне взять на время эту визитку?

– Разумеется, у меня их много…

– А могу я взглянуть на комнату Марины?

– Конечно, можете, пойдемте, я вам все покажу, тем более что там все сохранилось так, как было при ее жизни… Знаете, я довольно часто захожу туда, и мне все кажется, что сейчас вот раздастся лязг ключей из прихожей, в квартиру быстрым шагом войдет Марина и раздраженным голосом начнет спрашивать меня, что это я делаю в ее комнате…

– Ей не нравилось, когда вы заходили туда?

– Нет, не нравилось. Она злилась, когда я убиралась у нее, особенно когда касалась каких-то бумаг на столе, хотя бумаги-то были самые обычные – клочки с номерами телефонов, журналы, книги, ерунда, одним словом…

Юля сделала знак Аперманис не покидать своего места и пошла вслед за Александрой Ивановной в комнату ее дочери. И была поражена внешним контрастом между тем, как выглядела гостиная и спальня дочери. Если вся квартира сверкала чистотой и чувствовалось, что хозяйка следит за тем, чтобы нигде не было ни пылинки ни соринки; если за прозрачными стеклами серванта высилась гора дорогостоящей посуды, а полки радовали глаз золочеными корешками дорогих книг – то в комнате Марины все было иначе. Самое главное, что не могло не броситься в глаза, это был временный характер притулившихся в совершенно неподходящих для этого местах вещей. Свернутые ковры явно европейской работы (немецкой или итальянской, с элементами абстракции и смелых цветовых комбинаций) лежали посреди комнаты и мешали проходу; письменный стол ломился от коробок с бытовой техникой, огромная кровать, застеленная желточного цвета толстым шерстяным пледом, была завалена яркими пухлыми подушками, которые так и манили прилечь на них и выспаться…

– А что там, в углу, – неужели краска?

– Да, это и краска, и мастика, и разные сухие смеси для ремонта, и обои, и даже паркет с кафелем…

– Ваша дочь собиралась покупать квартиру?

– Я не знаю…

– Вы сказали, что после нее остались деньги.

– Остались… доллары, – шепотом произнесла Бродягина, косясь на дверь, за которой находилась неизвестная ей Аперманис, которой она явно не доверяла.

– И где же вы их нашли?

– Они были всюду – рассованы по коробкам с духами и косметикой, в книгах, в постели…

– Откуда у нее столько денег, как вы думаете?

– От мужчин! Ведь она же нигде не работала! И если не уходила к кому-нибудь на свидание, то сидела дома, смотрела телевизор или видик, читала свои любимые журналы и ела фрукты… даже зимой… Она себе ни в чем не отказывала.

– А вы? Она угощала вас?

– Нет, мы питались с ней отдельно, но я всегда готовила на троих: на нее, себя и Петю… То есть я хотела сказать, что это она питалась отдельно от нас…

Видно было, что Александра Ивановна испытывает жгучий стыд, говоря такое о собственной дочери.

– Послушайте, Александра Ивановна, ответьте мне на последний вопрос: зачем вам искать убийцу Марины, дочери, которая вела себя с вами, как… – Юля с большим трудом заставила себя замолчать, чтобы удержаться от резких выпадов в адрес девушки, к которой она уже успела проникнуться самыми негативными чувствами. – Разве вам не приходило в голову, что Марину убили из-за этих самых денег? И еще: неужели вы не понимали, что, будь она даже Брижит Бардо, за смазливую мордашку ей все равно не отвалили бы столько денег, сколько стоит вся эта дорогостоящая импортная дребедень? Ваша дочь не зря не пускала вас в свою комнату, хотя и запереться от вас не могла – должен же был кто-то присматривать за комнатой и за сокровищами, которые она каким-то странным образом зарабатывала…

«Шантаж? Воровство? Проституция? Промышленный шпионаж? Иностранная разведка?»

Журнал «Пари-матч», валявшийся на столе, привлек к себе внимание Юли мутным синим штампом на обложке.

– Вы позволите мне взять его с собой?

Так, перебрасываясь нейтральными фразами с Александрой Ивановной, Юля вдруг поймала себя на том, что не верит в ее желание разыскать убийцу дочери ради отмщения: а что, если женщина элементарно боится, что вслед за дочерью придет и ее черед?

Александра Ивановна, не произнеся вслух ни звука, открыла и продемонстрировала Юле выпотрошенную изнутри книгу «Анна Каренина» с вложенными в нее пачками стодолларовых купюр.

– Вы боитесь?

– Боюсь.

– И правильно делаете. А это чье? – Юля указала на висевшее на двери школьное форменное платье с белыми кружевными манжетами и воротничком. – Для школьницы вроде бы великовато…

– Это Маринино. Я и сама не знаю, зачем оно ей…

Юля пожала плечами:

– Бог с ним. Давайте поговорим о Крымове. Возможно, он что-то понял или узнал и после этого отказался вести дело? С чем это могло быть связано?

Александра Ивановна только вздохнула в ответ.

– Грязные деньги могут быть связаны с грязью, – сделала вывод Юля. – И я бы на вашем месте уехала хотя бы на время из города.

– А деньги? – шепотом спросила Бродягина.

– Деньги возьмите с собой, постарайтесь исчезнуть незаметно, а квартиру со всем добром оставьте под охраной, установите сигнализацию. Если вам действительно хочется знать, кто и за что убил вашу дочь, то я найду убийцу, но это будет стоить… – и Юля написала сумму в долларах, соответствующую половине той, что находилась в томике Льва Толстого. – Это сложная работа, требующая подключения экспертной группы, которая тоже не приучена работать за бесплатно… Плюс накладные расходы.

– Я согласна.

– Но у меня должен быть ваш контактный телефон на случай, если возникнут вопросы.

– Я сообщу вам сразу же…

– А теперь запишите мне координаты, фамилию, имя и отчество вашего друга.

После обычной процедуры обмена информацией и получения Юлей аванса они с Аперманис покинули квартиру Бродягиной.

– По-моему, она не очень-то расстроилась из-за смерти дочки, – веселым голосом произнесла Рита, когда они вышли на улицу и обнаружили, что на небе появилось пусть и бледное, но солнце.

– Мне показалось, что дочь для нее умерла уже давно… – Юля подумала о своем и вспомнила маму. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Нет, правда, мне с тобой рядом так спокойно.

«А мне с тобой – нет», – подумала Юля, с трудом представляя себе, каким образом будут дальше складываться их отношения. В сущности, работать в полную силу, когда за тобой тенью следует не вполне здоровое существо, от которого неизвестно чего можно ожидать, – по меньшей мере неразумно, если вообще не опасно. Но дело сделано – деньги получены, и куда теперь деться от этого озабоченного личика, этих внимательных глаз, ждущих от тебя ободряющего взгляда?..

– Я сейчас отправлю тебя домой, ты займешься приготовлением обеда, а мне надо съездить навестить одного человека – это не входит в мою работу, это личное…