Очерки истории кибернетики в СССР - Василий Дмитриевич Пихорович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тупик был тем меньше замечаем, что замечать его упорно не хотели, а со временем уже и не могли. Причина того, что в СССР не могли замечать все более надвигающегося тупика, тоже верно указывается Че Геварой. Это игнорирование марксистской теории, подмена ее апологетикой сложившегося экономического механизма, «использование практики как шаблона»[184]. Любая, даже самая революционная практика, используемая в качестве шаблона, со временем превращается в пустую, мертвящую догму, парализующую живое движение. В СССР же, по словам Че Гевары[185], в качестве такой шаблонной практики использовалась и вовсе практика НЭПа, т. е. практика вынужденного отступления от социализма, практика уступок капитализму, вызванная особыми обстоятельствами. Некоторые элементы этой практики, типа хозяйственного расчета, прибыли, материального стимулирования, путем прибавления к ним слова «социалистический» были объявлены основой социалистического хозяйствования.
Нельзя сказать, что в СССР никто не видел опасности усиления элементов товарности в хозяйстве, перехода к так называемым «экономическим методам» управления экономикой. Опасения по поводу неприемлемости переориентирования социалистической экономики на типично капиталистические показатели прибыли, объема продаж, рентабельности и т. п., звучали с уст некоторых теоретиков и крупных хозяйственников. Но их осторожные голоса потонули в мощном хоре сторонников рыночной экономики, которые обещали чудеса процветания в случае, если основными показателями деятельности государственных предприятий сделать объем продаж и прибыль[186].
Вся хитрость рыночников состояла в том, чтобы заставить людей трудиться более интенсивно и более добросовестно путем материального стимулирования. Мол, больше и лучше работаешь больше будешь получать. Таким образом, говорили экономисты-рыночники, мы без особых затрат сможем резко повысить производительность труда. На первый взгляд, эта логика кажется безупречной. Все честно, справедливо и проверено вековым опытом капитализма.
На самом деле такая, с позволения сказать, теория, не выдерживает никакой критики. Не только с точки зрения марксизма, но и с точки зрения повседневной практики. Обычно все ровно наоборот: миллионы и миллионы людей заняты день и ночь тяжелейшим трудом, но получают они настолько мало, что едва могут обеспечить нищенское существование себе и своим детям, в то время как бездельники, никогда в жизни не сделавшие ничего полезного, купаются в роскоши.
Да, сдельная оплата может служить в какие-то моменты рычагом повышения производительности рабочего, но в историческом аспекте между производительностью труда и материальным стимулированием нет прямой зависимости. Например, благополучие крестьянина в условиях натурального хозяйства полностью зависит от количества и качества его труда, но производительность труда в таких условиях практически не растет. В то время как зависимость между количеством и качеством труда рабочего на капиталистической фабрике минимальная (с точки зрения теории ее вообще нет, но это другой вопрос), но производительность труда при капитализме растет очень быстро. Не говоря уж о том, что, допустим, в 30-е годы в СССР производительность труда росла невероятными темпами, в то время как материальное стимулирование было минимальным.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что курс на усиление рыночных механизмов управления экономикой в СССР вовсе не привел к росту производительности труда.
Напротив, правы оказались те теоретики и практики, которые предсказывали стране большие неприятности на этом пути. Прав оказался Че Гевара, который считал, что «господство экономических методов» ведет к отступлению, что это – путь, по которому «происходит возвращение к капитализму».
Решение проблемы Че Гевара видел на путях приближения «к идеалу экономики, управляемой посредством математического анализа, который и будет определять наиболее адекватные соотношения между потреблением и накоплением и между различными отраслями производства… Мы должны работать над тем, чтобы управленческая деятельность стала совершенным часовым механизмом, и чтобы главный импульс производству был дан продвижением по пути его технологического развития»[187].
Судя по работам Че, он не был в подробностях ознакомлен с идеями, которые легли в основу Общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой, но чувствовал, что именно подобная система способна дать альтернативу рыночным методам.
В интервью итальянскому журналисту Дж. Тотти он говорит:
«Я уже думаю о проблеме концентрации промышленности, о ее модернизации, в конечном счете – о ее автоматизации. Я добиваюсь, чтобы мы быстрее пришли к использованию электронной техники – во всяком случае, поскольку речь идет об осуществлении экономического анализа, сбора и проверки информации, о статистическом контроле…».
Он прекрасно понимал и то обстоятельство, что «математический анализ» не подменяет человека в управлении, а только является помощью в этом деле. Он считает, что «массы должны иметь возможность управлять своей судьбой, они должны решать, сколько пойдет в накопление, а сколько – на потребление; экономическая технология должна оперировать этими цифрами, а сознание масс – обеспечивать выполнение намеченного»[188].
И это не просто идеологический пассаж – это основа экономической программы, которую Че предлагает кубинской революции.
Он считал, что «ошибка СССР состоит в том, что материальный стимул понимается лишь в одном своем смысле – капиталистическом, хотя и централизованном. Важно же показать трудящемуся его долг перед обществом и наказывать его экономически, если он его не выполняет. Когда же он дает сверх должного, надо награждать. Поощрение может носить и материальный и моральный характер, но в первую очередь должно выражаться в предоставлении возможности повысить квалификацию, перейти к работе на более высоком технологическом уровне»[189].
Че Гевара понял то, чего в принципе не может понять ни один экономист. Он понял, что действительный интерес человека не только не сводится к материальному интересу, но и по своей природе ровно противоположен ему. Экономист в принципе не видит человека – он видит исключительно рабочую силу, ходячую и разговаривающую производственную функцию, в каковую человек, по его, экономиста, представлениям, должен превратиться в процессе труда, отказавшись от всего человеческого в себе, чтобы оно не мешало работать. По мнению экономиста, человек является таковым исключительно во внерабочее время, то есть в потреблении, а труд он рассматривает как средство обеспечить себе «человеческую жизнь», то есть возможность потреблять. Че Гевара же был уверен в ровно противоположном, что человек становится таковым не в потреблении, а только в производстве, в труде. Мало того, он знал, что далеко не во всяком труде человек становится человеком. Разделение труда, наоборот, превращает человека в тупую рабочую скотину, независимо от того, какое место он занимает в разделении труда. Таким образом, решение вопроса лежит в снятии разделения труда.
