Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник) - Жорж Сименон

Где-то прозвонил колокол. Мегрэ открыл ящик своего стола, куда после обеда сложил телеграммы, касающиеся Петерса Латыша.

Затем он посмотрел на карту и провел пальцем линию Краков – Бремен – Амстердам – Брюссель – Париж.

В окрестностях Сен-Кантена палец ненадолго задержался: убийство.

В Париже линия резко остановилась. Оба мужчины исчезли в самом центре Елисейских Полей.

Оставались лишь вещи в номере и миссис Мортимер-Левингстон с такой же пустой головой, как чемодан Латыша, стоящий посреди его спальни.

Трубка Мегрэ стала издавать настолько раздражающий звук, что комиссар достал из другого ящика стола связку перьев, прочистил ее, открыл дверцу печки и бросил туда грязные перья.

На столе стояли четыре пустые кружки с остатками пены на стенках. Из соседнего кабинета вышел мужчина, закрыл дверь на ключ и пошел по коридору.

– Хоть кто-то отстрелялся! – заметил Торранс. – Это Люка. Он сегодня вечером арестовал двух торговцев наркотиками благодаря одному маменькиному сыночку, который во всем сознался.

Мегрэ помешал угли, выпрямился, лицо его раскраснелось. Машинальным жестом он взял конверт из папиросной бумаги, достал оттуда прядь волос, посмотрел, как они переливаются на свету. Затем снова встал перед картой, где невидимая линия, отметившая маршрут Латыша, явно описывала полукруг.

Зачем из Кракова нужно было подниматься к Бремену, чтобы потом вновь спуститься к Парижу?

Все еще держа в руках конверт с прядью волос, он пробормотал:

– Здесь была фотография.

Это действительно был один из тех конвертов, в которые фотографы упаковывают фотоснимки для клиентов.

Но у этого конверта был не совсем обычный формат: такие фотографии, так называемые «альбомные», теперь делали только в деревнях и маленьких провинциальных городах.

Фотография из этого конверта как раз должна быть одной из таких, размером в половину почтовой открытки, где изображение отпечатано на тонком листке глянцевой бумаги цвета слоновой кости.

– В лаборатории еще кто-нибудь есть? – внезапно спросил комиссар.

– Разумеется! Они должны работать над убийством в поезде, проявлять негативы.

На столе оставалась одна полная кружка пива. Мегрэ осушил ее залпом и надел пиджак.

– Вы со мной? Обычно на таких портретах глубокой печатью наносится имя и адрес фотографа…

Торранс все понял. Они углубились в лабиринт коридоров и лестниц, вышли на верхние этажи Дворца правосудия и добрались до криминалистической лаборатории.

Один из сотрудников взял бумагу, ощупал ее и как будто даже понюхал. Затем он включил яркую лампу и подвинул к себе какой-то непонятный аппарат, установленный на передвижном столике.

Принцип был прост: на чистом листе бумаги, который на определенное время прижимают к листу с напечатанным или написанным текстом, в конечном итоге отображается этот текст.

Невооруженным глазом это различить невозможно. Зато результат становится виден на фотографии.

Поскольку в лаборатории была печка, Мегрэ неизбежно должен был оказаться возле нее. Что он и сделал, простояв там целый час со своей неизменной трубкой, тогда как Торранс не спускал глаз с фотографа и следовал за ним по пятам.

Наконец дверь проявочной комнаты распахнулась.

– Готово!

– Ну что?

– На портрете надпись: Леон Мутэ, мастер художественной фотографии, Бельгийская набережная, Фекам.

Нужно было обладать тонким чутьем профессионала, чтобы различить еле заметный отпечаток на фотографической пластинке, где Торранс, к примеру, видел лишь смутные тени.

– Не желаете взглянуть на снимки трупа? – жизнерадостно спросил фотограф. – Они просто великолепны! А ведь в этом вагонном туалете буквально негде было развернуться! Представляете, нам пришлось подвесить аппарат к потолку…

– У вас есть выход в город? – спросил Мегрэ, показывая на телефонный аппарат.

– Да. После девяти телефонист уходит и меня подсоединяют напрямую.

Комиссар позвонил в «Маджестик», ему ответил один из переводчиков.

– Мистер Мортимер-Левингстон не возвращался?

– Одну секунду, я уточню, месье. С кем имею честь?..

– Полиция!

– Нет, его еще не было.

– Мистер Освальд Оппенгейм тоже?

– К сожалению, да…

– Чем занята миссис Мортимер?

Тишина.

– Я вас спрашиваю, что делает миссис Мортимер.

– Она… мне кажется, она сейчас в баре…

– Иными словами, она напилась?

– Да, она выпила несколько коктейлей, заявив, что не вернется в свой номер, пока не появится ее муж. Простите…

– Что?

– Алло! Это управляющий, – произнес другой голос. – У вас есть новости? Как вы думаете, эта история попадет в газеты?

Мегрэ цинично повесил трубку. Чтобы доставить удовольствие фотографу, он взглянул на еще влажные лоснящиеся снимки, разложенные на сушильном аппарате.

Одновременно он разговаривал с Торрансом:

– Вы, дружище, отправитесь на наблюдательный пост в «Маджестик». Главное, не обращайте внимания на управляющего.

– А вы, шеф?

– А я пойду к себе. В половине шестого утра идет поезд до Фекама. Не имеет смысла возвращаться домой и будить жену. Послушайте… Ресторан, наверное, еще работает. Закажите мне по пути кружку пива.

– Одну? – с невинным видом уточнил Торранс.

– Да, дружище! Официант неглупый парень, так что принесет три-четыре. Пусть добавит к ним несколько сэндвичей.

Они спустились друг за другом по бесконечной винтовой лестнице.

Фотограф, оставшись один, еще какое-то время полюбовался снимками, которые только что напечатал, а затем начал их нумеровать.

Спустившись в ледяной двор, Мегрэ и Торранс распрощались.

– Если вам по какой-либо причине придется покинуть «Маджестик», обязательно оставьте там кого-нибудь из наших! – распорядился комиссар. – При необходимости я буду звонить туда.

Он вернулся в свой кабинет и принялся с такой силой ворошить угли в печке, что чуть не сломал решетку.

Глава 4

Младший офицер с «Морского дьявола»

Еще на станции Ла-Бреоте, куда Мегрэ в половине восьмого утра пересел с железнодорожной магистрали «Париж – Гавр», он ощутил дух Фекама.

Плохо освещенный буфет с грязными стенами и стойкой, где плесневели несколько печений и красовалась пирамида из трех бананов и пяти апельсинов.

Здесь разбушевавшаяся непогода ощущалась сильнее. Дождь лил как из ведра. Чтобы перейти с одного пути на другой, приходилось по колено утопать в грязи.

Подошел маленький, отвратительного вида поезд, собранный из пришедших в негодность вагонов. За окном в бледном утреннем свете мелькали неясные очертания ферм, наполовину размытые полосами дождя.

Фекам! В нос ударил запах трески и сельди. Вокруг теснились груды бочонков. За поездами высились мачты. Где-то слышался вой сирены.

– Как пройти на Бельгийскую набережную?

Нужно было идти прямо, шлепая по вязким лужам, где гнили рыбьи кишки и блестела чешуя.

Мастер художественной фотографии был одновременно лавочником и продавцом газет. Кроме того, он торговал зюйдвестками[20], красными парусиновыми блузами, пеньковыми тросами и новогодними почтовыми открытками.

Тщедушный и бесцветный мужчина, услышав слово «полиция», тут же позвал на помощь свою жену. И эта красивая нормандка уставилась на Мегрэ с вызывающим видом.

– Мне нужно знать, какая фотография лежала в этом конверте.

Это было долго и утомительно. Приходилось буквально клещами вытаскивать из фотографа слова, практически думать за него.

Прежде всего, портрет был сделан не меньше восьми лет назад, поскольку примерно с тех пор фотограф не печатает таких снимков. Он купил новый аппарат формата почтовой открытки.

Кто мог прийти к нему фотографироваться восемь лет назад? Месье Мутэ потребовалось четверть часа, чтобы вспомнить о том, что у него в специальном альбоме хранятся экземпляры всех сделанных когда-либо портретов.

Жена отправилась за альбомом. То и дело в магазин заходили моряки. Прибежали ребятишки и купили конфет на один су. Снаружи скрипели тали[21] судов. Было слышно, как море перекатывает вдоль мола гальку.

Мегрэ полистал альбом, уточнил:

– Молодая женщина с темными, очень тонкими волосами…

Этого оказалось достаточно.

– Мадам Сваан! – воскликнул фотограф.

И он сразу же отыскал портрет. С такой прелестной моделью ему повезло всего один раз.

Женщина была красивой. На вид лет двадцати. Фотография прекрасно помещалась в конверт.

– Кто это?

– Она до сих пор живет в Фекаме. Но теперь у нее своя вилла на склоне утеса, в пяти минутах от казино.

– Замужем?

– Тогда не была. Она работала кассиршей в железнодорожном отеле.

– Напротив вокзала, полагаю.

– Да, вы, должно быть, его видели, когда проходили. Она сирота, из небольшого местечка, здесь неподалеку. Ле-Лож, знаете?.. Однажды она познакомилась с одним приезжим, остановившимся в отеле, иностранцем. Они поженились. Сейчас она живет на вилле с двумя детьми и служанкой.