Враг - Ли Чайлд

Мы провели в воздухе восемь часов, после чего самолет начал снижаться. Здесь не было системы внутренней связи, и пилот не сделал бодрящего сообщения. Лишь двигатели зашумели иначе, и я ощутил боль в ушах. Люди вокруг поднимались со своих мест и потягивались. Саммер повернулась спиной к алюминиевому контейнеру и стала тереться об него, словно кошка. Она прекрасно выглядела. Короткие волосы сохранили прическу, глаза блестели. Она была полна решимости, хотя понимала, что ее ждет либо провал, либо успех.

Потом все вновь уселись на свои места и приготовились к посадке. Шасси коснулось земли, взревели двигатели, началось торможение. Грузовые поддоны слегка сместились вперед, но крепления были надежными. Затем пилот выключил двигатели, и мы еще некоторое время катились по полю. Наконец спустили трап, и мы увидели сумрачное небо. В Германии было пять часов дня, на шесть часов больше, чем на Восточном побережье, и на один час больше, чем по Гринвичу. Мне ужасно хотелось есть. В последний раз я ел сэндвичи в Сперривилле. Мы с Саммер поднялись со своих мест, взяли сумки и встали в очередь. Вместе с остальными пассажирами мы медленно спустились на бетон. Погода была холодная. Такая же, как в Северной Каролине.

Мы находились в той части франкфуртского аэропорта, которая предназначалась для военных. На автобусе нас отвезли к зданию аэропорта. Теперь мы были предоставлены сами себе. Некоторых пассажиров поджидал транспорт, но только не нас. Мы встали в очередь на такси вместе с гражданскими лицами. Очередь медленно продвигалась вперед. Когда мы наконец сели в такси, я протянул водителю наши подорожные и попросил доставить нас на базу 12-го корпуса. Он с радостью согласился. Он обменяет подорожные на твердую американскую валюту на любой военной базе, а на обратном пути наверняка сумеет прихватить пару парней, которые захотят отправиться во Франкфурт, чтобы весело провести там вечер. Никаких тебе порожних рейсов. Он неплохо зарабатывал на армии США, как и многие другие немцы в течение последних четырех с половиной десятилетий. Он ездил на «мерседес-бенце».

Поездка заняла тридцать минут. Мы ехали на восток по пригородам, похожим на многие другие места в Западной Германии, с множеством зданий цвета бледного меда, построенных в пятидесятые годы. Сейчас у них появились новые соседи, уходящие на восток и запад – по этому маршруту прежде летали бомбардировщики. Ни одна страна так не проигрывала войну, как Германия в середине двадцатого века. Как и все, я видел фотографии, сделанные в 1945 году. Слово «поражение» не могло достоверно описать то, что здесь тогда творилось. «Армагеддон» подходило куда больше. Целая страна была растоптана огромной неумолимой силой. Свидетельства тому навсегда останутся в архитектуре. И под зданиями. Всякий раз, когда телефонная компания выкапывала траншею для прокладки кабеля, они находили черепа и кости, чашки, снаряды и ржавые фаустпатроны. Всякий раз, когда начинали копать землю, чтобы залить новый фундамент, на строительной площадке появлялся священник. Я родился в Берлине, в окружении американцев и многих квадратных миль разрушенного города. «Они сами это начали», – часто повторяли мы.

Пригородные улицы были аккуратными и чистыми. Здесь часто встречались скромные магазинчики с жилыми помещениями на верхних этажах. В витринах магазинов было полно блестящих предметов. Уличные знаки были черно-белыми, в них использовался архаичный готический шрифт, который мне с трудом удавалось прочитать. Тут и там появлялись маленькие американские дорожные знаки. Стоило проехать несколько сотен ярдов, как такой знак попадался снова. Мы следовали за стрелками, указывающими дорогу к базе 12-го корпуса. Вскоре городская зона закончилась, и мы покатили среди полей. Казалось, база окружена чем-то вроде гигантского рва. Восточная часть неба впереди нас стала совсем темной.

База 12-го корпуса выглядела превосходно. В тридцатых годах какой-то нацистский промышленник построил среди полей фабрику, занимавшую тысячу акров. Здание, где находились офисы, производило сильное впечатление, далее шли ряды низких металлических ангаров, которые тянулись на сотни метров. Ангары были полностью разбомблены во время войны, но офисное здание пострадало лишь частично. Здесь в 1945 году расположился усталый бронетанковый дивизион армии Соединенных Штатов. Затем сюда привезли худых франкфуртских женщин в выцветших ситцевых платьях и платочках. Им предстояло разбирать завалы в обмен на кормежку. Женщин снабдили лопатами и тачками. Потом армейский инженерный корпус привел в порядок офисное здание и с помощью бульдозеров очистил территорию. С тех пор Пентагон вложил сюда огромные средства.

К 1953 году тут выросла лучшая военная база в Германии. Здания построили из нового кирпича, весь периметр окружили колючей проволокой. Появились флагштоки, будки для часовых и казармы, просторные столовые, медицинская клиника и магазин для военных. Все здания были выровнены и обращены фасадами к востоку. База была готова начать сражение за «Фулда гэп».[28]

Когда мы прибыли сюда через тридцать семь лет, было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Но я знал, что существенных изменений произойти не могло. Да, танки теперь другие, но не более того. «Шерман-М4», одержавшие победу во Второй мировой войне, давно исчезли, остались лишь два, стоящие в виде памятников у ворот базы. Их поместили на гранитный пандус, так что пушки смотрели вверх – казалось, они все еще в движении, преодолевают подъем. К тому же их эффектно подсвечивали. Танки были выкрашены зеленой краской, их бока украшали белые звезды. Теперь они выглядели гораздо лучше, чем во время войны. За ними начинался длинный проезд с выкрашенным в белый цвет бордюром, который выходил к ярко освещенному фасаду офисного здания, где располагался штаб. За штабом находись танковые ангары, там стояли ровными рядами «Абрамс-М1А1». Тут были сотни танков, и каждый стоил почти четыре миллиона долларов.

Мы вышли из такси и направились к главным воротам. Мой жетон позволил нам войти внутрь. Он является пропуском на любую американскую базу – меня бы остановили разве что во внутренних помещениях Пентагона.

– Вы бывали здесь прежде? – спросила Саммер.

Я на ходу покачал головой:

– Я бывал в Гейдельберге, вместе с пехотой. Множество раз.

– Это рядом?

– Довольно близко, – ответил я.

К входной двери вели широкие каменные ступени. В целом это строение напоминало здание законодательного органа в каком-нибудь небольшом американском штате. Мы поднялись по ступенькам и вошли внутрь. Здесь царил безупречный порядок. Сразу же у двери, за столиком, сидел солдат. Не из военной полиции. Обычный солдат из 12-го корпуса. Мы показали ему наши жетоны.

– Вы можете нас разместить? – спросил я.

– Никаких проблем, сэр, – заверил меня он.

– Две комнаты, – сказал я. – На одну ночь.

– Я предупрежу кого следует, – пообещал он. – Идите по указателям.

Он махнул рукой в сторону коридора. Там находились двери, ведущие внутрь комплекса. Я посмотрел на часы. Они показывали ровно полдень. Время Восточного побережья. Шесть вечера в Западной Германии. Уже стемнело.

– Мне нужно повидать командира военной полиции, – сказал я. – Он у себя в кабинете?

Дежурный поднял трубку, получил ответ и указал нам на широкую лестницу, ведущую на второй этаж.

– Дальше вам нужно будет свернуть направо, – сказал нам вслед дежурный.

Мы поднялись по лестнице и свернули направо. Там начинался длинный коридор с кабинетами по обе стороны. Двери были сделаны из твердой древесины с застекленной верхней половиной. Мы нашли ту, которая нам была нужна, и вошли. За столиком сидел сержант, за его спиной виднелась вторая дверь. Такое помещение имелось и в Бэрде. Та же краска, пол, мебель, температура и запах. Такой же кофе в таком же кофейном автомате. Да и таких сержантов я немало повидал в своей жизни. Спокойный, деловитый, терпеливый, готовый поверить в то, что он сам здесь всем управляет, – вполне возможно, что так оно и было. Как только мы вошли, он сразу же поднял на нас взгляд. Ему потребовалось полсекунды, чтобы понять, кто мы такие и что нам нужно.

– Вероятно, вы хотите увидеть майора, – сказал он.

Я кивнул. Он поднял трубку и позвонил во внутренний кабинет.

– Заходите, – предложил сержант.

Мы вошли в дверь у него за спиной, и я увидел внутри парня по фамилии Сван. Я очень неплохо его знал. Последний раз мы встречались на Филиппинах три месяца назад, где он должен был прослужить год.

– Только не говори мне, что тебя перевели сюда двадцать девятого декабря, – сказал я.

– Я едва не отморозил себе зад, – ответил он. – У меня были с собой только летние вещи. У Двенадцатого корпуса ушло три дня, чтобы найти для меня зимнее обмундирование.