Враг - Ли Чайлд

Нет, истинной подписью двадцатого века будет скрежет и позвякивание гусениц танков по вымощенной улице. Этот звук мы слышали в Варшаве, Сталинграде и Берлине. Потом он повторился в Будапеште и Праге, в Сеуле и Сайгоне. Это грубый звук. Звук, вызывающий страх. Он указывает на непреодолимую мощь. На холодное отчуждение и равнодушие. Грохот приближающихся танков говорит о том, что их невозможно остановить. О том, что ты слаб и бессилен перед могучими машинами. Потом одна гусеница останавливается, а другая продолжает двигаться, танк поворачивается и с ревом начинает двигаться на тебя. Вот это и есть настоящий звук двадцатого века.

Мы услышали колонну «Абрамсов» 12-го корпуса задолго до того, как увидели ее. Шум шел из тумана – позвякивание гусениц и вой двигателей, скрежет переключающихся передач. Мы чувствовали ногами, как каждая следующая пластина гусениц сходила с траков и ложилась на землю. Слышали хруст камешков, раздавленных гусеницами.

А потом мы их увидели. Передний танк вынырнул из тумана. Он мчался вперед, двигатели ревели. Танки шли ровной колонной, один за другим, словно армада, вырвавшаяся из ада. Великолепное зрелище. Танк «Абрамс-М1А1», доведенный до совершенства, подобен акуле. Это неоспоримый король джунглей. Ни один танк на земле не способен с ним сравниться. Он защищен броней, сделанной из обедненного урана, заключенного между листовыми стальными пластинами. Броня делает танк практически неуязвимым. Снаряды и ракеты отскакивают от нее. Но главный трюк этого танка состоит в том, чтобы остановиться на таком расстоянии, где ни один вражеский снаряд или ракета не могут до него добраться. Танк стоит и наблюдает, как вражеские снаряды не долетают до него и падают в грязь. Потом он слегка перемещает свою могучую пушку и стреляет, а через секунду в полутора милях от него вражеские боевые единицы взрываются и разлетаются на куски. Это полное и безусловное преимущество над врагом.

Передний танк проехал мимо нас. Шириной в одиннадцать футов, длиной в двадцать шесть футов и высотой в девять с половиной футов. Семьдесят тонн. От воя двигателя закладывало уши, а от массы танка дрожала земля. Гусеницы скрежетали по бетону. Шум оглушал. Гора металла загораживала небо. Раскачивалось дуло пушки. От выхлопов двигателей все заволокло сизым дымом.

Колонна состояла из двадцати танков. Они въехали в ворота, и вскоре рев и вибрация стали стихать, наступила пауза, и из тумана вынырнула машина разведки. Это был «стреляй и беги», бронированный «хаммер», вооруженный противотанковой ракетной установкой. В нем сидело два человека. Я встал у них на пути и поднял руку. Я не был знаком с Маршаллом и видел его всего один раз, да и то в темноте возле пропускного пункта Форт-Бэрда. Тем не менее я был уверен, что ни один из парней в «хаммере» не являлся Маршаллом. Насколько я помнил, Маршалл был крупным и смуглым, а эти двое оказались невысокими, что характерно для солдат бронетанковых войск. Внутри «Абрамса» не слишком много места.

«Хаммер» остановился передо мной, и я подошел к кабине со стороны водителя. Саммер направилась к другой двери. Водитель опустил стекло и посмотрел на меня.

– Я ищу майора Маршалла, – сказал я.

Водитель и пассажир были капитанами. Оба в танковых комбинезонах из номекса,[29] вязаных подшлемниках и кевларовых шлемах с встроенными наушниками и микрофонами. У того, кто сидел на пассажирском сиденье, из кармана на рукаве торчало несколько ручек. К бедрам у него были пристегнуты планшеты с листами бумаги, заполненными записями. Пожалуй, в каждом было по десятку листов.

– Маршалла здесь нет, – ответил водитель.

– И где же он?

– А кто его спрашивает?

– Прочитайте, – сказал я.

На мне была полевая форма: дубовые листья на воротнике и трафаретная надпись «Ричер».

– Какая часть? – спросил водитель.

– Вам это знать ни к чему.

– Маршал отправился в Калифорнию, – ответил он. – Срочное развертывание в Форт-Ирвине.

– Когда?

– Я точно не знаю.

– А вы постарайтесь вспомнить.

– Кажется, вчера вечером.

– Не слишком определенно.

– Я действительно не знаю точно.

– А что случилось в Ирвине?

– И об этом мне ничего неизвестно.

Я кивнул и отступил на шаг.

– Проезжайте, – сказал я.

Их «хаммер» двинулся вперед, а Саммер подошла ко мне. Пахло дизельным топливом и выхлопом, а на бетоне после того, как по нему проехали танки, появились свежие белые отметины.

– Напрасно потраченное время, – сказала Саммер.

– Может быть, и нет, – ответил я. – Тут многое зависит от того, когда Маршалл уехал. Если после звонка Свана, это кое о чем нам скажет.

Мы попытались выяснить, когда именно Маршалл покинул базу. Нас отсылали из одного кабинета в другой, и кончилось тем, что мы попали в кабинет на втором этаже, где сидел генерал Вассель. Самого генерала на месте не оказалось. Мы поговорили с еще одним капитаном. Создавалось впечатление, что он отвечает за решение всех административных вопросов.

– Майор Маршалл улетел на гражданском рейсе в двадцать три ноль-ноль, – сообщил он. – Из Франкфурта в аэропорт Даллеса. С семичасовой посадкой в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Я сам подписывал ему документы.

– Когда?

– Перед его отбытием.

– И во сколько это было?

– Он покинул базу за три часа до рейса.

– В восемь часов?

Капитан кивнул.

– Ровно в восемь.

– Мне сказали, что он должен был участвовать в ночных маневрах.

– Верно. Однако планы изменились.

– Почему?

– Я точно не знаю.

«Я точно не знаю», – похоже, такую формулировку особенно любят в 12-м корпусе.

– А что случилось в Ирвине? – спросил я.

– Я точно не знаю.

Я улыбнулся.

– Когда Маршалл получил приказ?

– В семь часов.

– В письменном виде?

– В устном.

– От кого?

– От генерала Васселя.

– Вассель поставил свою подпись на документах?

– Да, он их подписал.

– Мне нужно с ним поговорить, – сказал я.

– Генерал улетел в Лондон.

– В Лондон? – переспросил я.

– На срочную встречу с британским министром обороны.

– Когда он уехал?

– Он отбыл в аэропорт вместе с майором Маршаллом.

– А где полковник Кумер?

– В Берлине, – ответил капитан. – Он поехал искать сувениры.

– Только не говорите мне, я сам догадаюсь. Он уехал в аэропорт вместе с Васселем и Маршаллом?

– Нет, – ответил капитан. – Он сел на поезд.

– Замечательно, – сказал я.

Мы с Саммер позавтракали в офицерском клубе. Мы выбрали тот же угловой столик, за которым ужинали накануне вечером, и сели рядом, спиной к стене, чтобы иметь возможность наблюдать за залом.

– Ладно, – сказал я. – В восемнадцать десять Сван звонит, чтобы узнать, где находится Маршалл, и через пятьдесят минут Маршалл получает приказ отправиться в Ирвин, а через час покидает базу.

– Между тем Вассель отправляется в Лондон, – добавила Саммер. – А Кумер мчится в Берлин.

– На ночном поезде, – сказал я. – Кто добровольно поедет на ночном поезде?

– Всякий, кому есть что скрывать, – заметила Саммер.

– «Кроме меня и моей обезьяны».

– Что?

– «Битлз», – объяснил я. – Один из звуков двадцатого столетия.

Саммер посмотрела на меня, как на ненормального.

– Так что же они скрывают? – спросила она.

– Это вы скажите мне.

Она положила руки на стол ладонями вниз и сделала глубокий вдох.

– Я вижу лишь часть, – сказала она.

– Я тоже.

– Повестка дня конференции, – продолжила Саммер. – Оборотная сторона того, о чем говорил вчера подполковник Саймон. У Саймона слюнки текут при мысли о том, как пехота собьет спесь с бронетанковых войск. Вероятно, Крамер это предвидел. Генералы с двумя звездами редко бывают глупыми. Значит, на конференции в Ирвине, назначенной на первое января, речь шла именно об этом. Они не хотели ослабления своих позиций. Не хотели терять своих преимуществ.

– Кто же согласится от них отказаться, – подхватил я.

– Уж поверьте мне, – сказала она. – Как капитаны линейных кораблей в недалеком прошлом.

– И какой же была повестка дня?

– Частично оборона, частично агрессия, – ответила Саммер. – Это очевидный подход. Аргументы против создания объединенных частей, насмешки над легкой бронетехникой, обоснование необходимости использования накопленного опыта.

– Согласен, – сказал я. – Однако этого недостаточно. Пентагон постоянно сидит по уши в подобном бумажном дерьме. «За», «против», «если», «но» и «однако» – смертельно скучное дело. Но в повестке дня было что-то еще, что заставило их пойти на самые крайние меры, лишь бы заполучить обратно экземпляр Крамера. Что именно?